– Да в той, поди, – подумав, отвечал Никодимка.
Архаров сунул руку в карман, выдернул кошель, наугад набрал денег – тех, орловских! – швырнул на карты, и его как ветром вынесло из гнездышка.
– Бредихин, Тучков! – услышали Марфа с Никодимкой его голос. – Бросайте блядей! Наш бивак подожгли!
Тут же отозвались преображенцы, захлопали двери, застучали сапоги.
– Шпага моя где?! – заорал Медведев.
– Да вот же, на сундуке! – отвечала незримая Анютка-Жанета.
Архаров, подхватив епанчу, выбежал во двор, стал отвязывать лошадей.
Пес, который впустил гостей молча, как будто его и вовсе не было, вдруг возмутился, залаял, ему отозвались соседские псы.
Когда выскочил взъерошенный, с развившимися буклями, с совершенно распустившейся косицей, Левушка, Архаров уже был в седле.
– Матвея за руки, за ноги тащите! – перекрикивая брехливого кобелька, потребовал он.
В домишке грохнуло – не иначе, Матвея вместе с креслом уронили.
Но сборы были кратки – через несколько минут ночной московской улице пронеслись пять всадников в длинных и широких плащах.
Бредихин скакал впереди – он знал дорогу. За ним – Медведев, далее – Архаров с Левушкой, а замыкал кавалькаду сильно недовольный Матвей. Будь его воля – он бы ехал помедленнее. Но полковой конь, которого ему дали, имел свойственную почти всем лошадям привычку – делать все то же, что проделывает лошадь, возглавляющая бег. И коли гнедой под Бредихиным идет машистым галопом – то и карий под Матвеем будет делать то же самое.
Некоторое время всадники видели только стены домов да ночное небо со светлым заревом. Когда вылетели на берег Яузы, к мосту, – осознали размеры бедствия.
Дворец горел целиком, полностью, во всю длину и ширину. За деревьями парка, еще не облетевшими, преображенцы не видели всей суеты. Но понимали – каждая пара рук сейчас необходима.
– С нескольких концов подожгли! – воскликнул Архаров, привстав в стременах. – Ну, я до этих подлецов доберусь!
Преображенцы поскакали через мост, к воротам парка. И тут же, у моста, отыскалось приключение, которое было куда как кстати после проказ с Лизетами и Фаншетами.
Навстречу всадникам выскочил человек, гоня перед собой с верхом наполненную тачку – такие Архаров знал по конюшенным делам, на них удобно возить навоз. Однако в тачке было нечто иное.
– Стой, блядь! – закричал Бредихин, направляя на него коня.
Тачка, не удержав равновесия, завалилась, человек отскочил. Тут оказалось, что он не один. Его товарищи появились из темноты, из-под к самому мосту подступивших деревьев парка – очевидно, оттуда, где была разломана ограда, оттуда, где давеча гоняли незримых поджигателей Архаров и Левушка.
Таких людей преображенцам доводилось видеть нечасто.
Хотя и в Санкт-Петербурге дураков было достаточно, хотя и приезжие провинциалы надолго снабжали гвардейцев смешными историями, однако до сих пор всякий попадавшийся Архарову дурень имел хотя бы крошечный умишко, действоваший коряво и несуразно, тем не менее – по-своему последовательно.
Лица дуроломов, рискнувших налететь на четверку вооруженных офицеров Преображенского полка (Матвей не в счет), были видны невнятно – пожар дворца, стоявшего в глубине парка, давал недостаточно света. Но и того хватало, чтобы определить полное отсутствие мысли – как у выпивохи на третью неделю вселенского запоя. Они были пьяны тем, что совершили этой ночью, вовсе не заботясь о похмелье. И хмель, похоже, был старый, более чем недельной выдержки – с того вечера, как толпа, кем-то умным науськанная, ломанулась сперва грабить Чудов монастырь, потом – искать митрополита Амвросия в Донском монастыре.
Преображенцы заступили ночным грабителям, а скорее всего – и поджигателям, дорогу, не пустили на мост, а Бредихин, недолго думая, разрядил в них оба своих седельных пистолета. Упали почему-то трое, и тогда уж Медведев с Левушкой, вооруженные офицерскими шпагами, погнали прочих вверх по Яузе.
– Хоть одного словите! – кричал им вслед Архаров.
Словить не удалось – отчаянные головы, которым во хмелю сам черт был не брат, кинулись в холодную реку…
Архаров и Матвей спешились, подошли к упавшим. Один пытался подняться, но был ранен в грудь, жить ему оставалось недолго. Другой лежал уже мертвый. Третий, как выяснилось, всего лишь оступился с перепугу – и попытался, лежа, ударить Архарова ногами в живот.
Эти затеи Архаров знал с детства. Самому доводилось полеживать на спинке перед парочкой противников.
Он увернулся от ног влево, кинулся на колено и разом, вложив в удар весь свой немалый вес, впечатал кулак в щеку противника. Тот взревел и засучил ногами. Но был уже не опасен – настолько, насколько может быть безвреден человек с безнадежно поломанной в нескольких местах челюстью.
– Не тронь, – сказал он Бредихину. – Он нам живой нужен.
– Допрашивать бесполезно, – сообщил Матвей. – После твоей руки, Николашка, хорошо коли через месяц скажет «мама». А грамоте он, судя по рылу, не обучен.
– Вот черт… – Архаров искренне расстроился. – Матвей! Кто там в кустах охает?
И сам же пошел смотреть, раздвигая ветки обнаженной шпагой.
Отыскал он там одного из дворцовых истопников – парень преследовал грабителей и напоролся на нож.
Оставив с ним Матвея, снабженного пистолетом, Архаров и Бредихин сели на коней, поскакали ко дворцу. Там обнаружили Орлова в узорчатом шлафроке, командующего тушением пожара; обнаружили Волкова, также в шлафроке на меху, сильно перепуганного; обнаружили раненых – тех, кого удалось вытащить из огня, и тех, кто схватился с поджигателями, тут же кинувшимися на добычу. Пострадало несколько измайловцев, пострадали обозные мужики, оборонявшие провиант. Там уже суетились доктора, которых, как выяснилось, с немалым трудом удалось вывести из горящего дворца.
Близко к зданию подходить уже не решались – такой от него шел жар. Коли кто погиб – это обнаружится пару дней спустя, когда уже можно будет разгрести пепелище…
* * *
Афанасий Федотов с большими узлами сидел в парке, в беседке, и глядел, как орловская экспедиция осваивается в положении погорельцев. Тех из докторов, кто еще не получил назначения в лечебницы и бараки, до утра размещали в солдатских палатках. Удалось спасти кое-что из мебели. И парк, озаренный пожаром, выглядел диковинно – в траве стояли кресла, диваны, тут же лежало офицерское имущество, тут же валялись канделябры.
Матвей искал преображенцев, чтобы убедиться – со своими все в порядке. В конце концов устал и уселся на ступенях ведущей в беседку лесенки. До зари оставалось недолго…
Архаров, чей конь был привязан к балясине этой же лесенки, подошел вместе с денщиком Фомкой, успевшим спасти его собственность – постель, баулы, посуду.
– Посмотри моего дуралея, – сказал он Матвею. – В самое пламя лазил, я думал – он только волосы опалил, так и ушам досталось.
И повернулся к дяде Афанасию.
Тот выдержал тяжелый взгляд совершенно безмятежно.
– Дырок бы в ограде не было – и не подожгли бы, – сказал ему Архаров.
– Не то диво, что дворец сгорел, – отвечал старенький смотритель, – а то было бы диво, кабы он не сгорел!
– Что так? – спросил Архаров.
– Так он на моем веку уж трижды дотла сгорал. Вскоре после того, как государыня Елизавета Петровна на престол взошли – это раз. Потом при ней – после того, как здесь государыня Екатерина Алексеевна с покойным государем обручиться изволили. Потом, чуть только отстроили, опять заполыхало.
– Полагаешь, дядя, этому дворцу на роду написано гореть? – спросил Матвей. – Фомка, нагни башку. А что? Я в сие охотно поверю. Вот пример явления, именуемого мистикой.
– Ты верь хоть в турусы на колесах, а я своей рукой поджигателя благословил, – буркнул Архаров. – Велел ребятам его отыскать – да он удрал. Пусть теперь сам, как знает, харю лечит. Это Москва нас выживает. Охота ей жить хоть в чуме, да по-своему! Ты еще скажи – по звездам прочитал… Ладно! Сочтемся…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
С рассветом от пепелища Головинского дворца отошли поочередно три колонны. Одна двинулась в сторону Остоженки – в дом Еропкина, совсем еще новый особняк, только этой весной построенный. Петр Дмитриевич, к которому сразу же, как стало ясно, что Головинский дворец от огня не отстоять, послали гонца, отвечал: будет счастлив принять у себя графа Орлова и предоставить свое жилище под его штаб-квартиру.
Так что Орлов со свитой и с личным своим обозом (не все уцелело, ну да что горевать! Он и не горевал, а только незатейливо ругался) отправился к Еропкину, сопровождаемый вооруженным караулом.
Вторая колонна ушла к Симонову монастырю – сопровождая докторов, и там же предполагалось стать на временный постой, в ожидании, когда отведут иное место для бивака. Она забрала и часть пострадавших при пожаре.
