Я не переставала поражаться тому, что в моей жизни в нужный (или совсем ненужный) момент вдруг появляется кто-то, кто раскрывает мне какие-то новые страницы жизни близких (и не совсем близких) мне людей. Вот как сейчас Саша. Словно отвечает мне на вопрос: а кто этот Воронков и с чем его едят? А то, что он с каждым произнесенным ею словом становился для меня все аппетитнее и аппетитнее, было несомненно.
Но я не знала, как мне относиться к тому, о чем она меня просила: оставить убийцу Голта безнаказанной.
– Саша, при чем здесь вообще Воронков? К чему эта реклама? Мне с ним что, детей крестить, что ли? Если известно, что его дочь убила Сергея, то ты серьезно полагаешь, что вся система правоохранительных органов в Москве будет работать на то, чтобы колесо расследования закрутилось в обратную сторону? Что улики, помеченные тонкими пальчиками этой странной девушки Лизы, будут подброшены каким-то упырям, за которыми все охотятся, да не знают, с чем накрыть? Это ли не бред? Может быть, тебе будет интересно узнать, что я не верю в то, что его застрелила Лиза!
Не могла я в доказательство того, что уверена в невиновности Лизы Воронковой, вот так взять и сдать саму себя! Мол, да ты знаешь, что Голта убили в моей гостиной! Что по всей квартире пух от простреленной подушки! Что в гардеробной и на первом этаже подъезда – кровь! Что консьержку Марину я сама лично отправила на Павелецкий вокзал с каким-то чемоданом, чтобы только убрать ее с места готовящегося преступления. И что в Ковригине меня, быть может, и не было, и все это алиби, которое я сама себе придумала, является лишь частью хорошо продуманного плана.
– Саша, утихомирься уже, – тихо произнесла Катя, тоже закуривая. – Ты чего так давишь на нее? Не видишь, у нее сейчас сердце разорвется.
– Да я же хочу как лучше, чтобы ей легче было. Чтобы не убивалась так по своему муженьку.
– А ты думаешь, она только из-за этого переживать теперь станет? А то, что ты, ее подруга, оказывается, пользовалась ее мужем, как вещью, она должна вот сразу так переварить?
– Хотелось иногда просто погладить его, как красивого породистого щенка, – заскулила Саша. – Девчонки, а можно я здесь сегодня переночую? У вас водка есть?
– А может, тебе еще и цыган с песнями и плясками? – не выдержала я и вдруг почувствовала, как внутри меня кто-то начинает громко хохотать.
Хохот раздавался по всему дому, он звучал пространственным устрашающим звуком внутри меня, словно я была звонким португальским барабаном пандейро!
Все прекратилось, когда на этот хохот наложился хлесткий и сильный удар – пощечина, которая привела меня в чувство. Катя, отвесившая мне эту спасительную, «нашатырную» оплеуху, сама, видимо, испугалась и теперь смотрела на меня со страхом, как если бы она случайно снесла мне полголовы.
Все это было чрезмерно для меня: все эти измены, предательства, убийства, сумасшедшие девчонки, утонченные антиквары, молодящиеся старухи, продажные артисты, сердобольные, с тяжелой рукой, подруги.
– Я спать, – сказала я, с презрительным видом покидая залитую солнцем прохладную кухню.
Я поднялась к себе, плюхнулась в постель и проспала до позднего вечера.
Проснувшись, я, к счастью, обнаружила, что могущественной Сашки Паравиной в моем доме, помеченном несчастьем, уже нет.
Катя моя сидит за столом перед ноутбуком и что-то там быстро печатает. Увидев меня, она улыбнулась.
– Выспалась?
– Кажется, да. А ты чем занимаешься?
– Заказала в интернет-магазине одного садоводческого хозяйства три «Эммы Гамильтон», «Крон Принцесс Маргарет» и «Синтли ве вебест». Пока, думаю, хватит. Розы привезут сюда, я предупредила Светлану Петровну, перед отъездом заедем к ней, я оставлю ей деньги.
– Почему ты?
– Да потому что. Это мой подарок тебе. Могу же я сделать хоть что-нибудь для тебя? Ну хоть такую малость?
– Спасибо. – Я обняла подругу. – И спасибо тебе за пощечину, честно, я серьезно. Если бы не ты, у меня бы сердце разорвалось от всего того, что на меня навалилось.
– Ты должна быть сильной, Ната. Вот переживем все эти ужасы, и все устаканится. Полетишь в Париж, отдохнешь душой и телом.
– А ты разве со мной не поедешь? И Юру прихватим.
– Или я, или Юра, «Цахеса» на чужих не оставлю.
– Ладно, договоримся. Поехали, у меня еще есть дела.
– Какие еще дела? А отдыхать когда?
– Мне надо на Павелецкий, там в камере хранения я оставила чемодан.
Катя посмотрела на меня, как смотрят на людей, внезапно потерявших рассудок.
– Какой еще чемодан?
– Представляешь, наша консьержка утверждает, будто бы в ночь, когда убили Сергея, я позвонила ей и попросила отвезти чемодан на Павелецкий.
Я вкратце рассказала ей эту историю.
– Но зачем ей все это?
Пришлось признаться и во всех остальных сделанных мною открытиях, указывающих на то, что Сережу убили дома, а труп его сбросили в лестничный пролет.
– Так ты поэтому в последнее время такая странная, задумчивая, нервная?
– Ну да, конечно, это удивительно, да? А это ничего, что вокруг меня так круто все завертелось, как удавка на шее?!
– Ладно, прости. Да, ты права, надо срочно отправляться на Павелецкий, но я бы на твоем месте позвонила Мишину и все рассказала.
– Но тогда я как бы подставлю Марину.
– Да что тебе Марина? Разве непонятно, что если это не ты ей звонила, то, значит, позвонил кто-то и попытался изобразить по телефону твой голос.
– Знаешь, у меня обыкновенный голос, и если говорящий человек, предположим, прикрыл рот носовым платком, то Марина спросонья легко могла бы принять чужой голос за мой. К тому же Марине важно было услышать о деньгах, думаешь, ее в тот момент интересовало, мой это голос или нет? А уж когда она получила вместо пяти тысяч десять…
– Кстати, а ее это не насторожило?
– Абсолютно нет. Она считает, что эти деньги для меня – мусор, так, ничтожная сумма. Мы, жильцы этого престижного дома с дорогущими квартирами, для нее – небожители. К тому же она рассудила, вероятно, что ей заплатили так много еще и за беспокойство, понимаешь?
– Звони Мишину, это важно.
– Катя, ты, думаю, не поняла, что происходит. Сережу могла убить я! И если окажется, что на чемодане мои отпечатки пальцев и этот чемодан свяжут с желанием преступника убрать Марину со своего рабочего места в ночь преступления, то Мишин может догадаться, что убийство было совершено в нашем доме, а потому будет обследовать это самое рабочее место, то есть подъезд! И обнаружит на полу следы крови.
– Ты серьезно?
– А пух от подушки и исчезновение подушки я тоже выдумала? Ты думаешь, что у меня крыша поехала? Я могла просто потерять память. От шока.
– Тогда не звони Мишину. Но мне что-то как-то не по себе стало.
– Ты поедешь со мной на вокзал?
– Спрашиваешь!
Мы заперли дом, ворота и, заглянув к Светлане Петровне, чтобы оставить деньги за розы, которые должны были привезти через день-два, помчались в Москву.
Темнело, где-то далеко от нас прогремел гром, пару раз всполохи молний были такими яркими, словно возвращалось светлое солнечное утро.
К Павелецкому вокзалу мы приехали, когда начался дождь. Он прибивал пыль, гарь, копоть, и в воздухе пахло крепко испаряющимся креозотом со шпал, выхлопами тепловозов, углем в котлах поездов. Для меня это был запах путешествий, каких-то перемен в жизни. Я не знала тогда, куда меня занесет на этот раз.
В ячейке 3234 не было ничего. Никакого чемодана.
– Убийца приходил сюда после того, как убил Сережу, и забрал чемодан. Ты же не думаешь, что Марина все это придумала?
– Если только она сама не пристрелила твоего мужа, – усмехнулась любительница черного юмора Катя.
– А что, если я приглашу сюда Фиму и попрошу взять отпечатки пальцев вот с этой дверцы ячейки?
– Хорошая мысль! Но вдруг там будут только твои отпечатки?
– Не только мои, еще и Маринины. Катя, ты тоже полагаешь, что это могла сделать я?
– Это могла сделать Воронкова, но как она оказалась в твоей квартире?
– Так Сережа ей и открыл! Меня-то дома уже не было! Она что-то сказала ему, куда-то, может, пригласила, иначе как он оказался одетым? И вот когда он оделся и стоял в гостиной, она достала пистолет и выстрелила в него.
– Не могу представить себе ситуацию, при которой Сережа вышел бы вместе с Лизой из дома. Он не должен был показываться с ней на людях. А если она приглашала его в себе, чтобы заняться сексом, к примеру, то зачем бы он стал надевать бархатный пиджак с золотыми пуговицами? И вообще, они могли бы сделать все это в твоей квартире.
– Катя!
– Все-все, умолкаю.
– Ты думаешь, мне приятно все это слушать? Вы прямо испытываете мое терпение! Или ты думаешь, что у меня нет сердца? Осталось только узнать, что и у тебя с ним была связь, и все. Это станет последней каплей!
– Ты, мать, сбрендила, что ли? – обиделась Катя.
– Ладно, извини, я погорячилась. Просто эта Саша меня сегодня убила!
