– Тоби, вы здесь не из-за бутербродов, хотя за них – большое спасибо. Дело в вас и в том, чем вы занимаетесь.
Он бросил на нее озадаченный взгляд.
– Вы о моих книгах?
– Именно.
Тоби опубликовал целую серию написанных легким языком популярных историй о забытых отраслях науки и техники. Как раз поэтому Шиобэн захотелось к нему обратиться.
– Тоби, перед нами стоит мегапроблема. Но со времен Циолковского люди предлагали кучу более или менее завиральных инженерных выдумок. Думаю, именно за такие выдумки нам сейчас и придется хвататься.
Существовала в Лондоне одна группа, о которой она думала особо. Эта группа называлась «Британское межпланетное общество».
– Я посвятил им главу одной моей книги, – сказал ей Тоби, когда она впервые о них упомянула. – В настоящее время это общество включено во всеевропейскую организацию, и там теперь, похоже, уже далеко не так весело. Но в золотые деньки это было, так сказать, место, где любили порезвиться уважаемые ученые и инженеры. Они понавыдумывали уйму способов, как досаждать Вселенной.
Да, как раз на такое, оригинальное мышление, по мнению Шиобэн, следовало сейчас полагаться.
Тоби тогда усмехнулся.
– Стало быть, я – посол из страны психов-маргиналов? Ну спасибо!
А Михаил серьезно сказал:
– Мы должны рассмотреть способы защиты всей Земли, целиком. Прежде никто с такой ответственностью не сталкивался. Думаю, в сложившихся обстоятельствах немножко безумия нам не повредит!
Усердно трудясь со своими софт-скринами, часто обращаясь к Аристотелю, они первым делом прокрутили предложение Тоби насчет вулкана. Вероятно, его можно было бы осуществить, но взрыв должен быть очень мощным – намного сильнее любого из тех, какие знала история человечества и планеты. Поскольку никто прежде и не думал предпринимать ничего подобного, эффект мог получиться совершенно неожиданным. Вполне возможно, что решение проблемы могло оказаться опаснее самой проблемы. Шиобэн сохранила материалы дискуссии во вместительной памяти Аристотеля в файле под названием «На крайний случай».
Затем они быстро пробежались по так называемым внутренним способам защиты, касавшимся всего того, что можно было бы проделать внутри атмосферы Земли и, вероятно, на близкой орбите. Но все эти методы не обеспечивали адекватной защиты. Причин отказываться от их применения не было: каждый из них давал несколько лишних процентов заслона от губительного воздействия солнечной энергии, – к тому же такая деятельность создала бы у общественности впечатление, что что-то делается, а такой важный политический фактор не следовало сбрасывать со счетов. Но если Шиобэн и ее соратникам не удастся найти способ почти полностью закрыться от яростного взора разбушевавшегося светила, подобные проекты останутся жалкими подачками и в конечном итоге совершенно ничего не дадут.
– Продолжаем, – сказала Шиобэн. – Что дальше? Тоби ответил:
– Если мы не можем защитить Землю, может быть, нам стоит спастись бегством.
– Куда бежать? Буря будет настолько чудовищной, что не пощадит даже Марс, – проворчал Михаил.
– На дальние планеты, если так. Обледеневший спутник Юпитера…
– Даже если мы окажемся от Солнца на расстоянии, впятеро превышающем расстояние до Земли, все равно интенсивность бури снизится не настолько, чтобы мы могли спастись.
– Тогда – на Сатурн, – не сдавался Тоби. – Мы могли бы укрыться на Титане. На спутнике Урана или Нептуна. Могли бы вообще покинуть Солнечную систему.
Шиобэн негромко произнесла:
– Улететь к звездам? Но можем ли мы построить звездолет, Тоби?
– Надо построить особый, «потомственный» звездолет. Самый примитивный: ковчег, в который поместится несколько сотен человек. Допустим, до альфы Центавра лететь около тысячи лет. Но миссию продолжат дети эмигрантов, которые будут рождаться и умирать на этом корабле, потом – их дети, и так далее. И в конце концов потомки тех, кто покинул Землю, доберутся до звезд.
Михаил кивнул.
– Еще одна идея Циолковского.
– А я, если честно, считал, что это идея Бернала*[10], – удивился Тоби.
– Сколько людей можно спасти таким образом? – спросила Шиобэн.
Михаил пожал плечами.
– Может быть, несколько сотен.
– Несколько сотен лучше, чем ничего, – мрачно заметил Тоби. – Генного пула*[11] такого размера хватит для того, чтобы начать все сначала.
– Вариант «Адам и Ева»? – хмыкнул Михаил.
– Этого мало, – решительно заявила Шиобэн. – Мы не откажемся от попыток спасти миллиарды людей, которым грозит пекло. Нужно еще думать, ребята.
Михаил печально вздохнул. Тоби отвел взгляд.
Пауза затянулась. Шиобэн поняла, что им больше нечего предложить. Она ощутила прилив отчаяния – отчаяния и вины, как будто она и вправду была виновна в этой жуткой катастрофе и в том, что они не могли придумать способ спасения.
Кто-то смущенно кашлянул.
Шиобэн изумленно воззрилась в одну точку.
– Аристотель?
– Простите, что вмешиваюсь, Шиобэн. Я без команды позволил себе провести собственный предварительный поиск на тему ваших разговоров. Вероятно, вы упустили один вариант.
– Какой же?
Михаил – вернее говоря, его изображение на настенном экране – наклонился вперед.
– Ближе к делу. Что ты предлагаешь?
– Щит, – сказал Аристотель.
– Щит?
И к ним на дисплеи потоком хлынули данные.
18
Обращение
Президент Соединенных Штатов Хуанита Альварес села за стол в Овальном кабинете.
Сейчас здесь было тихо. На нее смотрела одна-единственная камера, над ней повис один-единственный микрофон, за ней наблюдал один-единственный телевизионщик. В кабинете стояла совсем простая декорация: звездно-полосатый флаг США и рождественская елка, поскольку все происходило в декабре две тысячи тридцать седьмого года. Инженер-телевизионщик по старой доброй традиции начал загибать пальцы, отсчитывая секунды до начала эфира, а президент прикоснулась к скромным бусам, но устояла перед искушением поправить свои черные волосы, уже подернутые серебряными нитями седины. Стилист потратил немало времени на ее прическу.
Хуанита Альварес была первой латиноамериканкой в истории, ставшей президентом США – по-прежнему самого могущественного из обособленных государств в мире. Те люди, которые за нее проголосовали, и многие из тех, кто поступил иначе, полюбили ее за сострадательность, за несгибаемый здравый смысл, за то, что она просто-таки со звериным чутьем следила за здоровьем демократии.
Но сегодня она обращалась не только к гражданам Америки. Сегодня ее обращение, синхронно переводимое Аристотелем и Фалесом на все устные и письменные языки человечества, даже на языки жестов, должно было транслироваться по телевидению, радио и Интернету на три планеты. Потом ее слова и их значение будут анализировать и пережевывать, восхвалять и критиковать, и в конце концов вытянут из них последнюю толику смысла. Такому разбору прежде никогда не подвергалось ни одно из ее выступлений – и, конечно же, почти мгновенно расплодится дикое количество конспирологических теорий, которые будут основаны, в большинстве своем, как раз на том, о чем она не сказала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
