Тесс суетилась на кухне с Нэнси Уотсон; когда мы вошли, она показалась мне сердитой.
— Ну, мама, папа, у нас тут все в порядке. Почему бы вам не пойти в гостиную к остальным?
— Я только приготовлю маме выпивку, — сказал Скотт.
— А, ладно, — ответила Тесс, поливая птицу жиром; я заметила, как она уголком глаза следит, что наливает Скотт.
— Когда Грейди должен проснуться? — спросила я у Тесс.
— Обычно он встает примерно в два — теперь он спит один раз в день, — доложила Нэнси.
Я улыбнулась ей, подумав про себя «Да знаю я, пух-лик. Ты нянчишь его каждый день».
Скотт выдавил лимон в мой стакан и добавил несколько лишних капель табаско, именно так, как мне всегда нравилось. Мы вернулись в гостиную. Майкл с Биллом смотрели футбол. Мы со Скоттом никогда не увлекались спортом, но постояли рядом несколько минут. Майкл и Билл затаили дыхание.
— Нет, нет, не-е-ет! — внезапно завопил Майкл, хлопнув по дивану кулаком. Мы со Скоттом посмотрели на экран, пытаясь понять, из-за чего шум. Я смотрю спортивные передачи примерно, как кошки смотрят телевизор: мне нравится движение, я могу следить за фигурами на экране, но понятия не имею, что к чему.
— Ну, вот и все, — вздохнул Билл.
Майкл зарычал.
Мы со Скоттом улыбнулись друг другу.
— Пойдем в столовую, посмотришь стол, — сказал он. — Я сервировал его утром.
Мы прошли в столовую и увидели стол для ужина на День благодарения, достойный шоу Марты Стюарт. Скотт собирает французский фарфор, красивые старинные скатерти и салфетки и всегда щедро делится с девочками. Он и мне оставил сказочную коллекцию, но я никогда не сумею сервировать стол, как это делает Скотт. Он расставил букеты в вазах, в центральной композиции использовал сосновые шишки и охапки разноцветных листьев и создал маленькие праздничные подсвечники из малюсеньких тыкв.
Мы отодвинули два стула от стола и, присев, чокнулись.
— Твое здоровье, — сказала я.
— Твое. здоровье, Хильди, — ответил Скотт.
Мы сделали по глотку.
— Ты надолго в Марблхед? — спросила я.
— Собираюсь уехать завтра, с самого утра. Не могу найти надежного человека в магазин, пока меня нет. Зимой я работаю только по выходным.
— Ну конечно, завтра большая продажа, да?
— Может, в «Гэпе». В антикварном деле не то. Однако у нас — у меня — обычно день удачный.
Бывший бойфренд Скотта, Ричард, был и партнером по магазину, но вернулся в Нью-Йорк после разрыва. Мы сделали еще по глотку и улыбнулись друг другу. Скотт выглядел… тучным. Ну, давайте честно. Он выглядел старым. И наверняка думал то же самое про меня.
— По-прежнему в завязке? — спросил Скотт.
— Не в завязке. — Я шутливо нахмурила брови. — На восстановлении.
— Точно, извини, — кивнул Скотт. Потом тихонько спросил: — Ты ходишь на собрания анонимных алкоголиков?
— Ты совсем сбрендил? — прошептала я, и он расхохотался.
— Девочки докладывали, как хорошо идет «программа». В конце концов пришлось спросить, что за программа. Я было подумал, что ты устроила себе какое-нибудь телешоу. Они сказали «папа, это анонимные алкоголики», как будто я идиот. Кажется, они и меня хотят поприжать.
— Ну, если они пригласят тебя на обед без всякого праздника, вот мой совет: спасайся.
Скотт засмеялся:
— Если честно, Хильди, я думаю, ты большая молодец. То, что остаешься трезвой и прочее, молодец. Знаю: это все ради девочек, но и тебе самой это на пользу. Я вижу в тебе перемены. Правда.
«Наверное, это не первая его «Кровавая Мэри», — подумала я. «Перемены». Люди видят то, что хотят видеть.
Грейди проснулся, как по расписанию, в два. Нэнси побежала к нему по лестнице и вскоре принесла — в крошечных серых брючках и крошечной белой оксфордской майке.
— Боже милостивый, — пробормотал мне Скотт. — Только посмотри на маленького республиканца!
— Все нормально, — прошептала я. — Это официальный прием. Ты перепил.
Скотт рассмеялся чересчур громко; Тесс и Эмили бросили на нас строгий взгляд и дружно потащились на кухню.
Все начали играть с Грейди. Он в таком милом возрасте: и ходит, и говорит, и всех очаровывает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нэнси требовала от него повторить все буквы в алфавите, которым она его научила. Потом начала:
— А это кто? — И показала на Майкла.
— Папа, — радостно отозвался Грейди.
— А это кто? — Она показала на Билла.
— Деда.
— Правильно. Деда, слышишь, что Грейди говорит?
— Мм-м-м, — согласился Билл, поворачиваясь и подмигивая Грейди, прежде чем снова уставиться в телевизор.
— А это кто? — спросила Нэнси, указывая на меня. Грейди уже отвлекся на стопку галет на сырной тарелке, стоявшей перед ним на кофейном столике.
— Грейди, кто это? — повторила Нэнси, пытаясь заставить Грейди посмотреть на меня. Она хотела развернуть внука, но он вырвался из ее рук и сунул галету в рот. Потом потянулся за сыром бри.
— Нет, Грейди! — закричала Нэнси, схватив его и убирая прочь от соблазнительной тарелки, полной смертельных молочных продуктов. — Пойдем посмотрим, что мамочка тебе приготовила. Только сначала поцелуй бабушку Хильди.
Грейди ревел по сырной тарелке, и когда Нэнси поднесла его ко мне, тряс головой и кричал:
— Нет, нет, нет, нет!
— Он всегда спросонья немного капризничает, — улыбнулась Нэнси.
— Знаю, — сказала я сквозь зубы. Честно, не будь у нее на руках мой внук, влепила бы ей по лицу. Можно ли быть более ужасной бабушкой для Грейди? Никогда не любила Нэнси Уотсон. Дуреха. Если она не сидела с Грейди, то занималась «альбомами» — такое у нее хобби; Тесс часто подсовывает мне приторные альбомы, посвященные Грейди, — похоже, Нэнси выпускает по альбому в неделю. Я улыбаюсь, когда Тесс листает передо мной страницы, и говорю что-нибудь вроде «надо же, столько времени уделять всему подобному!». Или «Наверное, лучше бы здесь были одни фото, без сердечек, вырезанных медвежат и прочего». Новейшее изобретение Нэнси в деле альбомострое-ния заключалось в «пузырях», выходящих из головы Грейди. Подразумевалось, что это смешно. Например, Грейди, завернутый в полотенце после купания, — и пузырь с надписью «А-а-ах, еще один день в спа!» Я старалась сохранять каменное лицо, когда Нэнси или Тесс подсовывали мне альбомы. Наверняка сами они содрогались от хохота, тыкали в фото пальцами и кивали, переворачивая страницы.
Обед все не начинался. Голова раскалывалась. Я пришла к выводу — в течение последних недель, — что нужно переходить с красного вина на белое. От красного ужасно болит голова. Я читала, что тут дело в танинах. Они так действуют на некоторых — вызывают головную боль.
Мы целую вечность болтали со Скоттом, и наконец пришла пора садиться за стол. Эмили открывала на кухне вино.
— Мама! Ты что будешь? — спросила она.
Меня подмывало попросить пакетик сока Грейди. Я чувствую себя инфантильной (этому слову учат в клинике), когда меня спрашивают, чего бы я хотела выпить. Я заметила, что Билл и Нэнси улыбаются мне ужасно покровительственно.
— Скотт, сделай мне еще «Невинную Мэри», — попросила я.
Он смешал мне невинное питье.
Питье для озорных девочек, которым отказано в праве пить взрослые напитки.
Скотт протянул мне стакан, а потом мы все понесли на стол индейку и гарнир: картофельное пюре, брюссельскую капусту и горошек, тыкву и специальные макароны без клейковины — единственное блюдо из ограниченной диеты Грейди, которое он соглашался есть.
Началась обычная беготня — искали соусник, выясняли, какая из солонок работает, пытались определить, откуда запах горелого, — и в конце концов я осталась на кухне одна со своей «Невинной Мэри». Когда все расселись, выяснилось, что Тесс забыла поставить пироги в духовку.
— Я поставлю, — сказала я, поворачиваясь кругом. Я одна еще не села. Поставив в духовку яблочный и вишневый пироги, я плеснула чуть-чуть водки в «Мэри». Немного. Но и не слишком мало. Право слово, День благодарения — тяжелое испытание для трезвого. Нужно расслабиться.
