Я уселась, Билл Уотсон прочитал молитву, и мы, подняв бокалы, чокнулись друг с другом. Я глотнула своего напитка. Я не пила ничего, кроме вина, с тех пор, как снова начала пить. По мне, все-таки вино — не совсем питье. Вот водка, решила я после второго глотка, это да.
Ну и что?
Мы пытались скормить Грейди кусочек индюшки. Скотт и я уговорили Тесс поставить высокий стул Грейди между нами. Я собралась дать внуку немного картофельного пюре, но Майкл воскликнул:
— Нет, Хильди! В пюре масло и молоко.
Я перехватила взгляд Скотта над головкой Грейди, и мы оба едва не рассмеялись. У Скотта дрожат ноздри, когда он сдерживает смех, на это просто невозможно смотреть. Отвернувшись, я кашлянула в салфетку, на глаза навернулись веселые слезы. Майкл рявкнул так, словно я норовила скормить ребенку ложку мышьяка.
Эмили повеселила нас историей про свою соседку, которая пыталась найти парня через Интернет. Мы хохотали, как безумные. Эмили очень, очень веселая. Это у нее от Скотта. Я пошла налить себе еще «томатного сока». И снова сделала «Мэри» для взрослых. Когда я села за стол, Грейди начал барабанить ладошками и мычать, и я заметила:
— Знаете, по-моему, у Грейди врожденный дар к музыке.
— Мама, только подумать! — обрадовалась Тесс. — Именно так. Я только на днях об этом кому-то говорила.
— Разумеется, — подтвердил Скотт. — Грейди, какие песни ты знаешь?
Майкл и Тесс пытаются пичкать сына песнями из детских передач. Все уже приканчивали по второму бокалу вина и принялись дразнить их, что это глупая музыка.
— Я научила его нескольким хорошим песням, — сказала я. — Песням, которые мы с папой пели вам, девочки…
— Прекрасно. Грейди, наверное, учит песни «Грейт-фул дэд», — скривилась Эмили.
— Что? — сердито воскликнули мы хором со Скоттом; словно в старые времена, когда были только Скотт, Тесс, Эмили и я.
— Я всегда ненавидела «Грейтфул дэд», — заявила я, отхлебнув «сока», и засмеялась.
— И я… — сказал Скотт. — Грейди, вот песня великой Нины Симон…
— Папа, нет! — взвизгнули одновременно девочки. Я чуть не захлебнулась от хохота, представив, что Скотт исполняет Нину Симон в присутствии Уотсонов.
— Нет, — сказала я, наконец. — Грейди любит Саймона и Гарфункеля. Мы выучили «Ярмарку в Скарборо».
— Правда, Хильди? — спросил Скотт, ласково улыбнувшись мне. — Спой. Спой ему сейчас.
— Нет, — засмущалась я.
— Давай, мам, — сказала Эмили.
— Я не могу одна. Там на несколько голосов.
— Папа… — взмолились девочки.
— Ушам не верю. Вы терпеть не могли, когда мы пели вместе, — засмеялась я.
— Неправда! — заявила Тесс.
— Мы терпеть не могли, только когда вы пели в машине, — добавила Эмили.
— Это и правда ужасно. Не надо петь, — сказала Тесс.
И конечно, мы запели. Мы пели замечательно. Мы пели, улыбаясь друг другу через головку Грейди, которая вертелась то к Скотту, то ко мне, то снова к Скотту. Мы взяли несколько фальшивых нот, Скотт путал слова, но, дойдя до припева, мы сделали его правильно. Вышло очень мило. Невообразимо прекрасно. И в конце Грейди заколотил ладошками по подносу своего высокого стула, лг Еще, — сказал он. — Еще!
Все засмеялись его словам, а Эмили улыбалась, качала головой и утирала слезы салфеткой. Она всегда была самой чувствительной из нас.
— Не заставляй нас начинать, Грейди. Пожалеешь, — сказал Скотт.
— Я и не представляла, что у вас такие голоса, — сказала Нэнси Уотсон.
— Девочки тоже замечательно поют. Тесс, гитара еще сохранилась? — спросила я. Тесс как раз наливала себе еще вина.
— Да, где-то на чердаке, наверное. Могу поискать. Но с вами, ребята, я петь не буду.
Когда мы расправились с десертом и убрали гору тарелок, все расселись у камина, пока Тесс настраивала гитару. Мне наконец разрешили впустить Бонни; я отвела ее на кухню, чтобы покормить, и подлила еще немного в свой стакан. Больше ни капли. Мне еще домой ехать. Скотт вошел как раз, когда я выдавливала маленький лимон.
— Старая добрая Бонни, — сказал он. — А как твои «семейные ду'хи»?
Скотт всегда называл наших собак моими «духами». Это часть нашей ходячей шутки о моем ведовстве — собак он называл моими фамильными духами. Когда девочки были маленькие, у нас был пес — помесь хаски — Лука, который привык писать в самые ценные вещи Скотта; и жевал он только туфли и ремни Скотта. Скотт часто сердито заявлял, что пес выполняет мои приказы. Мне было приятно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Бабе и Молли не «ду'хи». У них ничего нет общего с Лукой. Он был похож на меня.
— Ты на себя наговариваешь, — сказал Скотт.
— То есть? Лука был прекрасным псом. Преданным, героическим, умным…
— Злобным, мстительным и разбалованным, — засмеялся Скотт.
— Вот видишь: совсем как я. А две теперешние — не мои «ду'хи». Разве только Бабе, самую малость.
— Бабе — это отвратительная мелкая кусака? По-моему, ты больше похожа на другую. Добрую, улыбчивую. Ты просто не хочешь, чтобы об этом знали.
— Нет! Я ничуть не похожа на Молли с ее беспомощностью, — засмеялась я.
Скотт попросил меня сделать с Бонни фокус, который я когда-то делала на вечеринках. Я способна заставить собаку выполнять простые команды без голоса или заметных жестов. И не обязательно знакомую собаку; я просто привлекаю внимание собак кусочком пищи, и потом они меня слушаются. Я достала кусок индюшки из раковины и подозвала Бонни; потом подняла руку с мясом на несколько дюймов. Собака села. Подождав, пока она переведет взгляд с индюшки на мое лицо, я стала смотреть на нее, медленно выдыхая и еле заметно приближаясь к ней. Пауза — и Бонни выполнила команду «лежать». Я бросила ей кусок.
— Мама, папа! — Эмили звала из гостиной. — Что вы делаете?
— Ничего, милая. Просто мама заколдовала собаку, — ответил со смехом Скотт, и я пихнула его, пока мы шли в гостиную.
Через несколько минут я качала Грейди на коленях и напевала:
— Ехали мы ехали. В город за орехами, По кочкам, по кочкам, В ямку… бух!
В начале последней строчки Грейди всегда настораживался и начинал повизгивать от возбуждения, потому что на слове «бух» я раздвигала колени, его попка проскакивала вниз на мгновение, и Грейди понимал, что может упасть на пол. Но тут я снова поднимала его на колени. Грейди всегда это обожал; он смеялся и требовал еще. Девочкам тоже когда-то нравилась эта забава.
Скотт наконец настроил гитару. Уотсоны допивали кофе и доедали пироги. Скотт — потрясающий имитатор, поет точь-в-точь, как сам исполнитель. И сегодня он начал с «Милой Лоррейн» — и пел совсем как Нэт Кинг Коул. Представьте «Милую Лоррейн» под гитару. Вы поразитесь, как мило это звучит, когда играет Скотт. Потом он начал упрашивать меня спеть песню вместе.
— Только одну, — уступила я. Мы спели «Море любви» — очень медленный вариант, как пели когда-то в кофейне. Мы придумали навязчивую, печальную версию. Уже много лет мы ее не пели. И когда мы закончили, слезы стояли у меня в глазах. Скотт потянулся и поцеловал меня в щеку. Тут настала пора укладывать Грейди.
— Я отнесу его, — сказала Нэнси.
Грейди сидел у меня на коленях. Я поднялась с ним на руках и заявила:
— Нэнси, не говорите глупостей. Вы сегодня всем занимались. Просто отдохните.
Все словно оторопели от моих слов, и до меня дошло, что я говорила немного громковато.
— Просто я знаю весь ритуал, — пояснила Нэнси.
— Ну и что, — ответила я с шутливым негодованием. — Я укладываю его каждую пятницу.
— Я сам уложу Грейди! — заявил Майкл.
Тут уж мы засмеялись вместе с Нэнси. И все подхватили. Мы действительно склочничали, как две старые няньки, и я отдала Грейди. Но сначала немного потискала. Я ткнулась лицом в пухлый изгиб его шейки и пощекотала поцелуями. Грейди зашелся в хохоте. Я снова пощекотала его.
— Хватит, мама, — вмешалась Тесс, внимательно глядя на меня. — Не надо разгуливать его перед сном.
