Как же… Как же я раньше не догадалась!..
Признание, неловкая ситуация, потом эта девушка с вагоном претензий… Пазл в моей голове начинал складываться в общую картину. И по мере прозрения пришло понимание: я не могла прочитать это письмо. Эту предсмертную записку. Я не могла знать, что он сделал с собой.
О, нет. Вместо этого я просто взвыла от навалившегося разом бессилия. Чувство вины выжирало изнутри, душило безысходностью и поздно пришедшим осознанием: я в ответе за него и безответные чувства.
Была.
И не справилась.
Слез не было, но от того было еще горше. Больнее. Хотелось рвать на себе волосы, кожу, лезть на стенку или хотя бы биться об нее головой. В самом кошмарном сне я не могла допустить, что стану катализатором к самоубийству.
Господи, Даня… Что же ты наделал.
По памяти я достала пепельницу бывшего — большую и увесистую — и, чиркнув зажигалкой, опустила лист бумаги в нее. Почему так часто происходит? Ты к человеку душой, но не нужен ему — или наоборот. Слишком знакомо. И… очень больно.
О, черт!
Черт, черт, черт! Я так устала от всего этого!
Я выла, зажав голову между диванных подушек. Выла, согнувшись пополам и тупо раскачиваясь взад-вперед, будто это могло что-то изменить. Выла, потому что нужно было как-то выместить весь накопившийся негатив. Прерывалась только, чтобы набрать воздуха в легкие и завыть еще громче, протяжнее. И в очередной такой раз, смолкнув и услышав трель, от неожиданности дернулась и замолчала. Далеко не с первой попытки я поняла, что звонит телефон.
Вынув забытый в буфете мобильник я, не глядя, приняла вызов. Звонила Васька — как всегда живая и жизнерадостная. Но скоро смекнув, чем дело пахнет, пообещала зайти и попросила подготовиться, ибо будет не одна. Честно говоря, мне было абсолютно плевать, кто, с кем и зачем изволят пожаловать, так что я просто закрылась на замок и завалилась спать, чувствуя смертельную усталость. И дикую пустоту в груди.
***
Время пролетело быстро. В условленный срок, вечером, мои квартира, телефон и голова разрывались от громкой трели одновременно. А поскольку подругу я знала, как облупленную, пришлось плестись в переднюю и открывать. К моему вялому и запоздалому спросонья удивлению, она была одна. А вот что совершенно неудивительно — она была недовольна, хоть и, видя мое состояние, старательно это недовольство маскировала. Ровно до тех пор, впрочем, пока мы не достигли порога кухни.
— Деева, что происходит? — потребовала Васька ответа. — Я, кажется, просила привести себя в божеский вид. Тебе нелегко, знаю, но пойми, мужик — не повод киснуть и забивать на себя. Даже если их было два.
— За что тебя обожаю, так это за то, что ты всегда умела поддержать в трудную минуту, — проскрипела я, кисло улыбнувшись и салютуя стаканом воды.
Васька нахмурилась.
— Прекрати паясничать. Лучше объясни наконец, что произошло?
— А ты вообще-то говорила, что будешь не одна, — заметила я, не имея и малейшего желания выворачивать душу наизнанку. По крайней мере сейчас. Да проще проклясть себя, чем начать копаться в причинно-следственных связях!
Я вылила недопитое в раковину и принялась полоскать стакан, как ни в чем не бывало. Очень тщательно полоскать. Спиной чувствовала неодобрительный взгляд Васьки. Наконец подруга подошла и закрыла кран, но и отходить она не спешила — пришлось обернуться.
— Лида?
— Уже двадцать девять лет как, — вздохнула я.
— А все мнишь себя девчонкой на выданье, — парировала Васька, и в ее спокойном тоне я уловила сочувственно-снисходительные нотки.
От злости меня бросило в жар. Девчонкой? Как легко людям судится! Чем меньше о человеке знают, тем легче. Но внешне выпад подруги я пропустила мимо ушей.
— Ну так где он? — мазнула я взглядом по выходу, в поисках Вадима. Отчего-то была уверена, что подруга имела в виду мужа, предупреждая о визите.
Беда не ответила, так и стояла, сверля меня взглядом. Теперь уже не выдержала я:
— Ты ж меня мертвую поднимешь, зараза такая…
Я уже полным ходом проклинала и свою глупость, и настойчивость Василисы. Мысленно, разумеется. Эх, надо было отмазаться сразу, даже если бы она в отговорки не поверила. Снова вздохнув и поправив волосы, я, помолчав, заговорила. Рассказ начала неспешно, опуская историю с Даней, и закончила его аккурат к тому моменту, когда в прихожей разлилась птичья трель. Крикнула было, что открыто, но трель просвистела второй раз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я посмотрю, — отмерла Васька, кивая мне на стол, на котором стоял пустой стакан и пузырек валерьянки, — убирай скорее.
На сей раз я и не думала артачиться — выговорилась, как следует выпустив пар на эпизоде с Костей, плюнула желчью — и сразу полегчало.
Знакомый запах мужского геля для душа я ощутила чуть раньше, чем, собственно, увидела его обладателя. Пресловутый стакан выпал из моих рук и с дребезгом разбился о дно раковины. Я обернулась так резко, что на миг потемнело в глазах.
— Привет, — тихо и как бы с сожалением произнес нарисовавшийся на моей кухне Штефан. Помолчал, а потом будто опомнился и протянул букет белых роз без шипов: — Они напомнили мне о тебе и…
— Я положу их в вазу, — перебила его Васька, забирая букет и, разделавшись с ним, почти бесшумно ретировалась по направлению в мою спальню. При всем этом она явно избегала смотреть мне в глаза. Стерва.
На сей раз я мысленно прокляла саму подругу. Трижды. Спелись, не успела я оглянуться. Чтоб им обоим пусто было.
— Чем могу быть полезна… — я сделала небольшую паузу и посмотрела на мужчину в упор, — еще? Мне казалось, свою роль я отыграла на ура.
О, да. А еще я была уверена, что в домашней одежде и потрепанная со сна выгляжу просто жалко.
Он звучно выдохнул — я зачем-то вцепилась в столешницу кухни за спиной.
— Принцесса, зачем ты так…
Штефан запнулся. Потупился. Я, кажется, оглохла от стука собственного сердца, потому что когда одним отточенным до автоматизма движением руки он взъерошил волосы на макушке, едва разобрала шепоток, сорвавшийся с его губ. «Шайсэ». Он шагнул ко мне, намереваясь обнять, но я шарахнулась в сторону. Тогда Штефан мягко опустился на пол у моих ног, глядя снизу-вверх. Видимо, кроме как обаяния, на пару с щенячьим взглядом, крыть больше было нечем.
— Можно коснуться тебя? — почти прошептал он, доверительно глядя мне в глаза.
Казалось бы, вопрос простой, ответ вовсе предполагается предельно простой, но… Я будто обмерла в ту секунду. Все мои внутренности замерли, чтобы сжаться в сладкой судороге.
Не дожидаясь разрешения, он заключил мои ноги в кольцо сильных рук и уткнулся носом в низ живота.
Вдох застрял в горле. Я хотела оттолкнуть его так же, как оттолкнула бедного Даню, — но не посмела. Разум и чувства шли вразрез, и хотя умом я понимала, что танцую чечетку на одних и тех же граблях, но сердце щемило при одной мысли, что мы с этим мужчиной так и останемся чужими друг другу людьми.
— Я виноват перед тобой, — хрипло сказал он.
— Даже не представляешь, как, — прошептала я и закусила губу, силясь прогнать непрошенную влагу перед глазами.
Я сильная. Мне никто не нужен.
«О, правда? Что же тогда твои пальцы делают в его волосах?» — съехидничала мысленно.
— Уверяю тебя, принцесса, между нами ничего не было, — продолжал он покаянно. — Только этот глупый поцелуй, проделка Софии. Черт возьми… выглядит так, будто валю все на несчастную девушку.
— А разве нет?
— Лида, послушай. — Наши взгляды снова встретились. — Понимаю, твое доверие ко мне пошатнулось. Но позволь мне все исправить.
Мы помолчали. Штефан качнул головой и, издав нервный смешок, проговорил:
— Меня же Анька с родителями съедят!
И тут произошло невиданное. То, что впоследствии удивило меня саму. Простую, казалось бы, не лишенную юмора фразочку мое вконец спятившее воображение истолковало превратно. Причем намеренно!
Поднялся крик.
Я вопила, что не хочу его видеть, несла какой-то несусветный бред, абсолютно не узнавая звенящего в ушах голоса — будто чужого, полного истеричных, визгливых ноток. Не узнавая саму себя. Финальным аккордом, уже в прихожей, в спешно обувающегося Штефана полетел его же веник, осыпаясь крупными хлопьями снега.
