Я и подумать не могла, что детская симпатия зайдет так далеко, да еще выдержит проверку временем. На минуту задумалась, понимая: всю жизнь я мечтала о таких же сильных чувствах. Но имелось одно «но» — я не любила Даню. Ни при каком раскладе.
Титанических усилий стоило заставить себя сказать:
— Это невозможно, Дань. Прости.
— Что… н-невозможно? — Он коротко коснулся моего плеча и тут же одернул руку, будто ожегшись. — Я не понимаю. У тебя… у тебя уже есть м-мужчина?
Я медленно покачала головой, стараясь не пересекаться с пытливым взглядом парня — видела это боковым зрением.
— Никого у меня нет, — призналась, тут же ловя себя на сомнениях: а нужен ли кто-то вообще? — Недавно рассталась с женихом.
Парень заметно выдохнул:
— Так это же х-хорошо? — Поняв, что сболтнул лишнего, он спохватился: — В смысле, я не то имел в виду, я… Прости. Прости, — прошептал он, потирая взмокший лоб. — Я как всегда все испортил.
Я откровенно не представляла, как следует вести себя в щекотливой ситуации. Отошла на пару шагов, смахнула пушистый снег с поваленного дерева и, чувствуя непривычную усталость в ногах, уселась на него. Хотя прекрасно понимала, что здоровью оно на пользу не пойдет. Оставалось молиться на шерстяную юбку.
Он подошел следом. Сел рядышком, сжал мою руку в своей так, что я заволновалась, опасаясь плохих последствий. Помолчал и выдохнул что-то нечленораздельное себе под нос. Затем вдруг стиснул меня в неуклюжих объятиях. По спине моей поползли крупные мурашки. Я попыталась вывернуться из захвата, но он будто и не заметил.
— Давай не будем делать того, из-за чего при встрече придется отворачиваться, — взмолилась я и, не придумав ничего лучше, осторожно и слабо улыбнулась.
Но Даня безжалостно и на корню похерил мою попытку свести все к шутке.
— Я тебя обидел?.. Можно я попробую снова? Сначала. Обещаю больше не портить момент.
— Даня, ты хоро…
Все произошло так стремительно, что я не сразу поняла, когда успела оказаться прижатой к чужому телу. Когда холодные губы накрыли мои. Когда, черт возьми, моя согнутая в колене нога забралась на мужское бедро, а слишком тонкие, как для мужчины, пальцы вцепились в мою шею.
«Он не Штефан», — подумалось мне, и эта мысль лишь придала ясности и злости. Что было сил я оттолкнула парня. Он плюхнулся в сугроб, перевалившись через дерево, но быстро поднялся. Я вскочила, точно ошпаренная, оставляя между нами дерево в качестве бестолковой преграды.
— Не трогай, — предупредительно выставила руку вперед. — Прошу, не прикасайся больше.
Мой голос звенел. Мое сердце колотилось загнанным зверем, широко распахнутыми глазами я смотрела на незнакомца перед собой, ожидая самого непредсказуемого. Но спустя долгие секунды он отвел взгляд. Тряхнул головой, будто опоминаясь, и медленно проговорил:
— Я не этого хотел… Извини… Выходит, надежды нет совсем?..
Я промолчала, лишь вздрогнула внезапному карканью над головой. Он мотнул головой каким-то своим мыслям, сминая шапку в руках. Попятился и, наградив меня прощальным взглядом, развернулся и зашагал прочь. Ноги при этом переставлял механически, будто бы лом проглотил.
Дождавшись, когда мутный силуэт окончательно затеряется меж деревьев, лишь затем я снова плюхнулась на дерево и дала волю слезам.
31
День отъезда выдался погожий: с утра не только светило, но и грело солнышко; а на сельских грунтовых дорогах раззявили свои радужные пасти мириады грязных луж. Одна из таких — особенно габаритная — притулилась аккурат у нашего забора, перед деревянными воротцами. Я прямо видела, с какой завистью соседские свинки поглядывали в том направлении.
Усмехнулась и следом скривилась — в затылке глухой болью отдалась бессонная ночь. Потянувшись, постояла на крыльце еще недолго и, окончательно задубев в одной пижаме, юркнула в дом.
Завтрак, как всегда, был плотным, а вот дальнейшие сборы — совершенно сумбурными. Дедушка с бабушкой то и дело уговаривали остаться «еще на денек», но я была непреклонна: ссылалась на завал на работе (который и правда уже успел образоваться в связи с моими отъездами) и продолжала паковать чемодан. Да-да, чемодан, и это при том, что приезжала я сюда с одной маленькой сумкой. Можно сказать, налегке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Около полудня я тепло попрощалась с прародителями. Села в свою малолитражку и, опустив стекло наполовину, горячо заверила, что люблю их, и пообещала наведываться чаще. Они помахали в ответ, так и не зайдя в дом (даже дымящий паровозом дед со своим радикулитом!), пока моя машина не скрылась из виду. Все шло в штатном режиме, и это немного успокаивало мои потрепанные нервы.
Однако практически на выезде из деревни из крайнего дома выскочила взбитая молодая девушка. Она махнула рукой, что-то вереща, а поскольку никого поблизости я не заметила, решила притормозить.
— Моя сестра им грезила, — с места в карьер заявила она, стоило мне приоткрыть окно; от девушки так и фонило неприязнью, а еще несло свежим потом и немного коровником. — А ты кто такая? Избалованная городская фифа? Ну и сидела бы в своем городе дальше! Так нет же, заявилась и вверх дном все перевернула!
— Простите? — ничего не понимая, ошалело моргнула я. Не помню этой особы в послужном списке знакомых, не говоря уже о том, когда успела перебежать ей дорожку.
Девушка всплеснула руками и подбоченилась, отлепляясь от авто.
— Галка, бедная, в истерике, на теть Таню смотреть больно, а эта — «простите»! Тьфу! Сволота поганая.
— Я правда не понимаю, о чем вы, — постаралась я достучаться до незнакомки, сохраняя спокойствие. — Что-то стряслось? Может, я могу чем-то помочь?
Тут девушка расхохоталась — от души; так, что звук ее голоса еще долгое время звенел в моих ушах. Затем склонилась к окну, снова повисая одной рукой на крыше авто, и зло прошипела:
— Предать бы все огласке по-хорошему, чтоб люди знали, какая ты гнилая. Но я не ты, я так не смогу. Держи. И проваливай на все четыре стороны, чтоб ноги твоей в нашей деревне больше не было!
С этими словами она буквально всучила мне потрепанный конверт и встала жандармом, ожидая, когда я уеду.
«Странная какая-то», — решила я, в волнении бросая конверт на соседнее сиденье и спешно трогаясь с места.
***
Приняв теплый душ и облачившись в любимый махровый халат, я уселась в кресле. Поджала закоченевшие отчего-то ступни под себя. На кухне разрывался, свистя, чайник, — и это лишь напрягало, заставляя сердце биться чаще. Тревожнее. Наконец я не выдержала: сорвалась с места и, быстро повернув рычаг конфорки, вернулась в гостиную.
Понятия не имею, сколько я просидела под немое тиканье часов. В душе было пусто, в голове — не лучше, ни одной мысли, а для полного счастья еще и желудок смутно возмущался. Но то мелочи. Самое главное — я не знала, чего хочу. Причем не в широком смысле, а прямо сейчас. Это казалось странным, но впервые за долгое время не могла придумать себе занятия, зато чувствовала нарастающий в груди ком негатива. К слову, прошлый такой раз закончился затяжной депрессией, так что перспектива ее возвращения пугала почище таинственных реплик всяких там незнакомок. Хотя одно другого не исключало.
О, господи! Точно, конверт. Я ведь совсем о нем позабыла.
Первым делом я все-таки приготовила крепкий кофе из того, чем делилась Машуня — ее кузина полгода назад слетала в отпуск в Бразилию и привезла оттуда мешочек отменных зерен, которые мы с девчонками потом перемололи, собравшись как-то вечером. Затем, достав из сумочки пресловутый конверт, вернулась в гостиную.
Неловкими пальцами повертев его — уже вскрытый и весь заляпанный, что, кстати, заметила лишь сейчас — и не найдя ни одной подписи, я извлекла содержимое. Обычный лист бумаги, сложенный вдвое. Но стоило его развернуть, как взгляд зацепился за аккуратный каллиграфический почерк, а внутри будто что-то оборвалось. Машинально заглянув в конец записки, я выдохнула, словно получила под дых.
От запаха любимого прежде кофе замутило с новой силой.
