Ромео, – с притворным негодованием отвечает он. – От тебя все равно нет никакого толку.
Я благодарно киваю, даже не пытаясь протестовать. Он прав. С самого утра, когда мне пришлось оставить Леру в больничном отделении, я не могу найти себе места. Вроде бы делаю все, что от меня требуется, но мыслями я не здесь – я в палате у постели Александро– вой.
Как она себя чувствует? Болит ли у нее нога? Не снятся ли ей кошмары? Девчонка так прочно засела у меня в голове, заполнив собой все имеющееся там пространство, что на контрасте я отчетливо вижу, как пусто там было раньше. До нее. Без нее.
Эти искрящиеся глаза, мягкая улыбка, веснушки на переносице, белокурые волосы, в беспорядке спадающие на плечи, горделиво вздернутый подбородок, хрупкие ключицы и умопомрачительные ноги – ее образ следует за мной по пятам, куда бы я ни отправился. Просто наваждение, с которым я устал бороться.
Покинув кинотеатр, я спешу на КПП, где меня ожидает курьер. Расплачиваюсь за букет пионов в крафтовой бумаге и быстрым шагом направляюсь в больницу – прямо сейчас не горю желанием встретить кого-то из знакомых и стать мишенью сальных шуточек. Я знаю, что в будущем этого не избежать: сплетни в лагере расползаются со скоростью света, но пока в отношениях с Лерой мне хочется сохранить приватность. Чтобы она была только моей. Осталось только понять, хочет ли она того же.
В больничном отсеке вечером особенно тихо. Впрочем, ничего удивительного – насколько я понял, в настоящий момент из пациентов здесь только Александрова.
– Открыто, – звучит из-за двери знакомый голос, стоит мне тихо постучать в палату.
Толкаю дверь и захожу внутрь. Лера одна. Лежит на постели, приподняв подушку повыше, и читает книжку в мягкой обложке, но стоит ей посмотреть на меня, как она вся подбирается и даже делает попытку встать.
– Лежи, – останавливаю ее, застывая на пороге.
Она затихает. Растерянный взгляд фокусируется на цветах в моих руках.
– Это тебе, – говорю я, прочищая горло. Делаю несколько шагов по направлению к ее кровати и неловко вкладываю букет ей в руки.
– О, спасибо. – Она смущенно отводит глаза и снова делает попытку встать. – Я… Наверное, нужно… В воду.
– Оставь, – отмахиваюсь я, разглядывая ее. – Я потом найду, куда их поставить.
– Ладно, – соглашается девушка. – Спасибо.
Я неловко киваю. На мгновение в палате возникает тишина. Лера выглядит сбитой с толку моим появлением и делает вид, что разглядывает цветы. Я использую это время для того, чтобы изучить ее: несмотря на отдых, она все еще бледная, а под глазами залегли тени.
– Не занята? – спрашиваю я.
Она отрицательно качает головой. Захватив стул у стены, подтягиваю его ближе. Оседлав его, складываю руки на спинке и опускаю на них подбородок: все это – не спуская с нее глаз.
– Как себя чувствуешь?
– Лучше. Мне просто нужно было поспать. Я же всю ночь глаз не сомкнула… – Лера печально усмехается. – Боялась.
– Больше ничего не беспокоит? – пытливо уточняю я.
– Немного болит горло. – Она пожимает плечами. – И на ноге уже проступил синяк.
Я киваю и продолжаю смотреть на нее. Чувствую, что смущаю ее, но как-то иначе не выходит. Когда она в комнате, мои глаза подсознательно фокусируются на ней.
– Спасибо тебе еще раз, – нервно теребя обертку букета, бормочет Лера. – Катя рассказала мне, как быстро ты среагировал и…
Я молчу. Мне на самом деле нечего сказать. Потому что, пока она благодарит меня, я думаю о том, что всего этого можно было бы избежать, если бы я не повел себя вчера как последний засранец или хотя бы вовремя извинился.
– Могу я задать тебе вопрос? – спрашиваю я, не переставая разглядывать ее.
Лера неуверенно кивает.
– Почему ты пошла туда ночью? Я помню про желание побыть одной и подумать – хочу понять, почему оно возникло у тебя в принципе.
Она опускает глаза. Щеки едва заметно розовеют.
– Мне кажется, если бы я не сбежала в лес, я бы пошла куда-то, где меня не ждали. – Она печально усмехается. – Я была очень… Я была не в себе.
– Это я могу понять.
Лера замолкает. Я чувствую: несмотря на то что последняя реплика осталась за мной, мяч все еще на моей стороне. Нервным жестом ерошу волосы на затылке.
– Я сожалею о том, что сказал и сделал вчера утром, знаешь? – говорю тихо. – Вряд ли это может оправдать меня, но, как ты сказала, я был не в себе.
– Почему? – Ее голос такой тихий, что я едва разбираю это единственное слово.
– Потому что сложно справиться с собой, когда ты не до конца понимаешь ситуацию, – отвечаю честно. – Мне казалось, что мы с тобой… Что в последние несколько дней мы пришли к определенному взаимопонима– нию.
Она кивает, но молчит, продолжая с опаской рассматривать меня гипнотическими глазищами, словно не знает, чего от меня можно ожидать.
– И потом я нахожу тебя в объятиях Матвея.
От моих слов, в которых даже сейчас сквозит негодование, она едва заметно вздрагивает.
– Это было… Ничего не значило, – возмущенно бормочет она.
– Да, он сказал мне об этом, – соглашаюсь я. – А то, что было между нами? В парке? На колесе обозрения? Это значило что-то? Потому что я, Лера, в растерянности, честное слово.
– Это значило… – Она делает акцент на первом слове. – Для меня значило.
Я вздыхаю. Встаю со стула и, сделав пару шагов, опускаюсь на край больничной кровати. Лера стискивает пальцами ножку букета так, что у нее белеют костяшки. Я инстинктивно протягиваю руку и касаюсь кончиками пальцев ее кисти. Сначала пробегаюсь по выпирающим косточкам, потом просто накрываю сверху.
– Не очень представляю, что нужно говорить в такой ситуации, – нервно усмехаюсь я. Мой собственный голос приглушенный и сиплый. Приходится прочистить горло, прежде чем продолжить. – Ты мне нравишься… будет уместно?
– А это действительно так? – с подозрением уточняет она.
– А ты сомневаешься?
– Не знаю. – Она ранимо приподнимает плечи. – За все это время ты наговорил мне столько гадостей, что мне сложно понять твои мотивы. И даже вчера…
– За вчера мне хочется извиниться отдельно. – У меня хватает совести поморщиться. – Я повел себя недостойно. В свое оправдание могу лишь сказать, что, когда я увидел тебя с Матвеем, перед глазами словно помахали красной тряпкой. Это было… непривычное для меня ощущение.
– То есть ты ревновал? – предполагает она, и уголки ее губ слегка приподнимаются в улыбке.
– То есть я бы не хотел, чтобы тебя кто-то трогал, – парирую я. – Я бы предпочел, чтобы за объятиями и утешением ты приходила ко мне.
Одним
