Тщательно построенный ход имел гладкие стены, гладкий пол и потолок, но через десять ярдов он заканчивался тупиком. Двигаться по нему дальше не позволяла стена из камней, скрепленных цементом.
Внутри пирамиды было абсолютно пустое просторное помещение, и стены, сложенные из камня, не могли быть особенно толстыми. Поэтому полиция сочла вполне естественным, что ход заканчивается в этом месте.
Но тогда получается, что чудовище, которое видели мужчины, несколько лет скрывалось в этом небольшом, окруженном камнями пространстве. К тому же в коридоре не было даже маленького отверстия для допуска воздуха.
В коридоре не обнаружили никаких следов длительного пребывания живого существа. Значит, если чудовище все-таки живое существо, оно провело долгие годы в тесном помещении не дыша, без воды и пищи, подобно личинке цикады.
Это, само собой, ни у кого не укладывалось в сознании. Поэтому городская полиция вынесла вполне естественно в такой ситуации заключение. А именно, не поверила показаниям мужчин, решив, что им все почудилось.
Хотя в проходе длиной десять ярдов не обнаружилось никаких следов пребывания живого существа, на стене справа от конца тупика нашли следующую надпись на испанском:
«Если этот каменный дом и служит кому-нибудь гробом, то всего лишь маленькому пузырьку в пене на поверхности великого потока истории, а не фараону. Хозяин этого дома — посланец подземного мира, вершащий суд истории. Преодолевая время и пространство, я буду подниматься из подземного мира, пока на земле будут зарождаться и гибнуть цивилизации».
После этого стали появляться показания людей, видевших чудовище в разных местах Бич-Пойнт.
Новый Орлеан, Америка — 4
— Леона [14] , это дом человека по имени Мандинго, — сказал Ричард Алексон своим специфическим хрипловатым голосом.
Они расположились на заднем сиденье «Кадиллака Флитвуд Элеганс».
Под пасмурным небом возвышались руины большого особняка с шестью огромными каменными колоннами. Окна его были разбиты, крыша провалилась, входная дверь за грязными колоннами отсутствовала.
— В период расцвета от въездных ворот к особняку вела дорога длиной в километр. А сейчас, как видите, через двор проложили шоссе, и на дом можно посмотреть из окна машины. Сто лет назад в усадьбе Мандинго был целый город, здесь стояли хижины множества чернокожих рабов. Сейчас этого уже невозможно представить.
Сказав это, Ричард Алексон неторопливо поднес зажигалку к своей сигаре.
— Вы позволите? — спросил он, хотя зажигалка была уже в сантиметре от кончика сигары.
— Я это не очень приветствую, но вы, кажется, большой любитель сигар, так что — пожалуйста.
— Извините, но я без сигар «Фигаро» жить не могу. У меня крепкие легкие, и даже мой доктор Дилейни разрешает мне курить. Все-таки японки привыкли считать терпение достоинством. Вот и вы, знаменитость, такая же… Это меня просто трогает. Именно поэтому у вас в стране могут делать такие чудесные полупроводники. Ваша страна — угроза моей компании.
Ричард выпустил в окно струйку дыма от своей «Фигаро».
— Это была не главная дорога, которая проходила через скромное поселение африканцев, а конная аллея, ведущая от ворот к главному входу с колоннадой в греческом стиле. Сейчас усадьба, как видите, обветшала. Ее растаскивают, по колоннам вьется плющ. Это труп. Труп еще одной цивилизации.
— А что с потомками этой семьи?
— Потомков нет. Все умерли. Из-за того события.
— Что за событие?
— Это получится долгий рассказ. Ник, выпусти нас… Здесь все ее знают. Коротко говоря, белая жена родила черного младенца. Молодой муж разозлился и убил того негра, бросив в котел с кипятком. Увидевшие это другие рабы попытались его остановить, и началась резня. Отняв у молодого господина ружье, из которого он стрелял без разбора, рабы застрелили и его, и старого хозяина, а потом и нескольких белых охранников. Местный отряд самообороны не мог смириться с этим бунтом, и всех чернокожих перебили. Вот такая жуткая история.
— А что стало с младенцем?
— Черного младенца убили сразу, как только он родился. Молодая хозяйка после этого исчезла, и семья Мандинго перестала существовать. Но остатки славного дома дотянули до сих пор.
— Младенцев смешанной крови всегда убивали? В книжках, которые я читала, об этом почти ничего не сказано.
— Убивали, когда белая госпожа рожала черного ребенка. Если наоборот, то такого не было, — улыбнулся Ричард. — То есть если черная женщина рожала белого ребенка.
— Но ведь так или иначе, рождался ребенок смешанной крови?
— Леона, дело не в том, кто родился. В то время невозможно было найти хоть немного симпатичную черную женщину старше пятнадцати лет, которая не забеременела бы.
— От кого?
— Конечно, от белого хозяина. Белые хозяева, покупая рабынь, обычно делали их сожительницами.
Леона вздохнула.
— Невероятно.
— Да, тут особо восторгаться нечем.
— И все эти дети появлялись на свет?
— Появлялись.
— И росли они на полях, принадлежавших их отцам?
— Нет, их куда-нибудь продавали.
— А мать как же?
— Мать тоже продавали. Зачавшие этих детей продавали их из уважения к своим белым женам. Ведь если их не продать, им пришлось бы бить кнутом на своих фермах своих собственных детей, а их белым детям — бить своих кровных братьев и сестер.
— Какой ужас, кошмар! — произнесла Леона с презрением.
— Сто лет назад тут это было обыкновенным делом. Еще с тех пор, когда это место называлось по-французски Нувель Орлеан и принадлежало Франции, в городе было огромное количество чернокожих рабов. Говорят, что белые женщины даже страдали от того, что белые мужчины не хотели на них жениться, поскольку могли иметь сколько угодно черных рабынь. Они просто не знали, как обращаться с гордыми белыми женщинами. А в Японии как было с рабами?
— Их просто не было.
— Леона, нет такой страны, в истории цивилизации которой не было бы рабов.
— Но в Японии рабов не было.
— Так ли это? Я не могу поверить. Вам стоило бы повнимательнее почитать учебник истории.
— Таких ужасных фактов не было. Такого издевательства над женщинами. Того, о чем вы только что рассказали. Японцы избежали соблазна использовать рабов, чтобы облегчить себе жизнь. Вот почему мы смогли создать превосходные полупроводники.
— Получается, что они превратили в рабов самих себя.
— Нет, это не так.
— Ладно, Леона. Это не та тема, которую стоит обсуждать с такой красивой женщиной, как вы. Давайте сменим предмет разговора. Как насчет Хрустальной пирамиды на Бич-Пойнт? Вас заинтересовала эта история?
— Гораздо больше, чем крушение семьи Мандинго и наследие работорговли.
Ричард Алексон усмехнулся.
— Ну что ж, для меня большая честь вызвать у вас интерес.
— Красивое здание. Очень поэтичное. Отблески заходящего солнца на стеклах, запах моря, рыбки в оставшихся после отлива заводях, буй с колоколом, раскачивающийся на волнах, и иногда доносящиеся звуки этого колокола… Здесь даже зимний ветер будет казаться теплым. Это все реквием по тяжелому прошлому.
— Ах да! Я вспомнил, что, прежде чем стать звездой, вы писали стихи… Ваши слова прекраснее, чем пейзажи Бич-Пойнт.
— А кто построил эту пирамиду? — спросила Леона.
— Мой старший брат, Пол Алексон.
— Он был художником?
— Как вам сказать, — резко ответил Ричард. — Художники всегда малость сумасшедшие, и в этом смысле ему подходит такое определение. Но он был эксцентричен, при смене настроения становился нелюдим, не находил общего языка с другими.
— Вот как, это же мой любимый тип! — сказала Леона с веселым смехом и посмотрела в лицо Ричарду.
— Тогда жаль, что он больше не появляется ни на Бич-Пойнт, ни в Филадельфии. С тех пор как он исчез, прошло уже два года. Были слухи, что он перебрался в Египет, а может, его уже и нет в живых…
— Значит, он был ученым?
