— Если такое же страшное, как все предыдущие…
— Еще пострашнее, — резко молвила Калина. — И коль я уже решилась, то перескажу.
— Смотри, чтобы потом не пожалела.
— Может, нас и впрямь судьба надолго сводит, поэтому лучше будет, если ты сразу же узнаешь обо всем, что все равно долго скрывать не удастся.
— Тогда слушаю, — согласился Беркут после некоторого колебания.
Калина покряхтела, прокашлялась, однако решилась не сразу, еще какое-то время молчала, но теперь уже стояла, отстранившись от капитана.
— Тебе приходилось слышать капитан, что километрах в двенадцати отсюда, вниз по реке, в болотах, находился лагерь. Женский. Что-то вроде пересыльного. Потом оттуда многих в Сибирь отправляли. В основном жен «врагов народа» и членов куркульских семей… В общем, ты все понял. А рядом такой же мужской был.
— Так ты сидела в лагере? Тебя что, тоже судили?…
— Да уж лучше было бы, как я теперь понимаю, самой отсидеть.
— Раз уж взялась объяснять, то объясняй по-человечески.
— Надзирательницей я там была. В женском, конечно.
— Ты?! Надзирательницей?! — глотнул Андрей настоянный на подземельной плесени воздух. — Ты говоришь об этом всерьез?
— Пистолет, который у меня под пиджаком, — мое табельное оружие. Не успела сдать. И не таращись на меня так. Не я одна приставленной к ним была. Существовали лагеря, значит, нужны были и надзиратели. Ты-то в тридцать восьмом небось офицерский или курсантский паек жрал. А я этим, надзирательским, пайком, и себя, и мать с двумя сестрами содержала. Потому что здесь, на болотах да камнях, и в тридцать восьмом не шибко сытно жилось.
Снаряд лег совсем близко, у мастерской. Качнулась каменная твердь, выгнулся и дал трещину простенок, которым подземелье было отгорожено от мастерской, и на головы им опал метеоритный дождь крупного каменистого крошева.
Пригнувшись, Беркут инстинктивно захватил голову Калины, налег на плечи, прикрыл ее, опасаясь, что вместе с этим крошевом рухнет и весь карниз. Тот, правда, устоял. Однако, чуть сместив прицел, артиллеристы, которые впервые обстреливали их с того берега, положили второй снаряд недалеко от крыльца. И вновь только карниз спас их от погребения под грудой развалин, в которую, как он понял, превратился если не весь дом, то по крайней мере вся пристройка.
Выпавшая из руки Калины лампа разбилась и погасла.
Часть простенка обвалилась, и в кромешной темноте они на ощупь пробирались через груду камня и щебенки.
— Какое счастье, что у этого склепа есть запасной выход, — проговорил Андрей, когда Калина зажгла лампу, висевшую на стене. — Иначе нам пришлось бы пробиваться через завалы.
— А может, и не стоило бы пробиваться? Все равно все погибнем. Кого не убьют снарядами — выловят по штольням. Этой обороны немчура нам не простит.
— Ну, это мы еще увидим. Жаль, что свой фонарик я забыл в комнате, от которой уже, наверно, ничего не осталось. Да черт с ним. Гаси фонарь. Пусть он остается здесь. Дальше пойдем на ощупь.
Калина приподняла стекло «летучей мыши», однако гасить не спешила.
— Что случилось?
— Слушай меня. Я действительно выйду с тобой. Но никто не должен знать, откуда мы появились. И хода сюда тоже никто знать не должен.
— Но мы уже говорили об этой обители. Превратим ее в лазарет.
— Никаких лазаретов! Никаких! Решишься настоять на своем — убью!
— Ничего не понимаю. Что с тобой происходит?
— Пока ничего, но может происходить. Когда нас окончательно прижмут, мы с тобой, понимаешь, только мы с тобой, только вдвоем, забьемся сюда. И дождемся своих. А хочешь — вообще не выходи, пока не придут наши. Кто там станет потом разбираться? Попал под завал — и все тут. Не бойся, я, лагерная стерва, тебя не выдам.
— Божественный вариант: остаться, отсидеться. Только это исключено, — вздохнул Беркут. — Я — солдат. И «лагерной»… — не решился он выговорить «стервой», — больше себя не называй.
— Говорю как есть, — отрубила девушка. — А здесь… Ты видишь, что происходит? Осколочный ад. Нас просто-напросто убивают. На кой черт тебе погибать в этих каменоломнях? Ради чего? Я слышала, ты вообще случайно оказался на нашем хуторе. Солдаты в штольне говорили. «Если бы не этот антихрист-капитан, мы бы давно ушли к своим».
— Не нужно передавать все, что слышала обо мне.
— Не нравится?
— Мне этими людьми командовать и вместе с ними встречать смерть.
— Нервишки подводят? Понятно. Словом так: приберегаем эту каморку на крайний случай. Двое-трое суток мы сможем просидеть, даже если немцы перекроют и этот выход. Вон там, в закутке, вентиляционная щель. Я ее замаскировала. Через нее, чуть расширив отверстие, и наверх пробиться можно. Лом я припасла. Только пока никому ни слова.
— Ладно, договорились, — неохотно согласился Беркут.
— И чтобы «завязано» было. А то ведь кто-то из бойцов обязательно попадется немцам и выдаст. Все, иди. Я присвечу. К выходу, к выходу, и не жди, я чуть попозже.
* * *
Когда через несколько минут капитан увидел Калину на выходе из узкой скалистой горловины, в руках у нее уже был кавалерийский карабин.
— Ты когда успела вооружиться? — удивился он.
— У меня тут в разных местах по ружьишку припасено, — доверительно объяснила девушка. — Так, на всякий случай. Когда то ли те, то ли эти, брать придут. Еще бы несколько гранат порастыкивать. Несколько по тайникам своим уже пристроила, но маловато.
— «То ли те, то ли эти», говоришь?
— Что слышал, то и сказано. Никогда не переспрашивай и не уточняй, особенно когда в руках у меня оружие. Пристрелю. И вообще…
Она хотела сказать еще что-то, но в это время со стороны въезда в Каменоречье, как раз оттуда, где стояла замаскированная машина Ищука, донеслись звуки стрельбы.
Скомандовав всем, кто мог слышать его: «Тревога! В ружье!», комендант бросился на пологий склон, завершавшийся невысоким, похожим на крепостную стену гребнем. Как оказалось, он прибыл туда вовремя: у скальных ворот Каменоречья десяток бойцов гарнизона действительно сдерживали до взвода немцев, которые пытались прорваться в глубь каменоломен. Но пока там шел бой, еще с полтора десятка вермахтовцев разбрелось между валунами и скалами, пытаясь подняться на гребень и таким образом зайти оборонявшимся в тыл.
Едва Беркут разобрался в ситуации, как увидел, что справа от него залег Мальчевский.
— Кто ж так в гости ходит, архаровцы некастрированные?! — возмутился младший сержант. — Не против, если мы сейчас причешем их, комендант?
— Да, видно, придется. Только не горячась, патронов маловато прихватил.
— Вот и поберегите их, — молвила Калина, укладываясь слева от коменданта.
Они дали по короткой автоматной очереди, однако немцы без потерь залегли и, сначала затаились, а затем принялись подползать.
— Да не палите вы! — прикрикнула на бойцов Калина. — Поберегите патроны на тот случай, когда поднимутся в атаку. А пока что спрячьтесь, затаитесь, пусть немного осмелеют. У меня тут с ними «кровавое танго» намечается.
Первым, кого она сняла, был то ли офицер, то ли фельдфебель. Выглянув из-за валуна, он крикнул: «Поднялись! Пошли!», и тут же упал под пулей «танцовщицы». Второго она достала, когда тот едва приподнял левое плечо, очевидно, в попытке достать из-за голенища запасной магазин к автомату. Он был ранен и орал, посылая русским проклятия. Третьего же Калина скосила, когда тот метнулся от одного валуна к другому. Причем этот выстрел поразил Беркута: у девушки было всего несколько секунд, чтобы среагировать, сориентироваться и прицелиться, тем более что снимать пришлось движущуюся «мишень».
— Нет, ты смотри, комендант, что эта Сибилла инквизиторская вытворяет! — изумился Мальчевский, наблюдая за тем, как, быстро сменив позицию, Войтич сумела подстрелить четвертого немца, уже когда все оставшиеся в живых вермахтовцы с криками «Там русский снайпер! Снимите кто-нибудь этого снайпера!», начали оставлять склон каменореченского плато.
— Не каркай под руку, сволота лагерная! — попыталась осадить его Войтич.
— Но ведь эта Жанна д'Арк безлошадная весь наш гарнизон дисквалифицирует и без работы оставит! — не унимался Мальчевский, хотя Беркут тоже прикрикнул на него.
И наконец, еще одного Калина сумела то ли убить, то ли ранить уже за дальними валунами, когда в вечерних сумерках силуэты вражеских солдат едва улавливались. Весть о не знающем промаха снайпере, очевидно, остудила пыл и тех солдат, которые пытались прорваться через заваленные камнями ворота. И были эти пехотинцы явно не из роты гауптмана Вильгельма Ганке; тот бы попросту не позволил себе так глупо терять солдат. Да и располагалось его подразделение туда, поближе к болоту.
— Что ж ты, нераскаявшаяся блудница войны, до сих пор не признавалась, что так метко стреляешь?! — возмутился Мальчевский, когда все трое возвращались к дому Брылы. — И вообще откуда ты здесь взялась?
