– Что случилось?
– Тупик, – ответил тот озадаченно. – Я, кажется, пропустил поворот.
Серафима несколько раз ткнула Никитина кулаком, упрямо задевая при этом плечо стоящего перед ней Фролова.
– А я говорила, что могу провести, так этот баран уперся – я сам, я сам! Тьфу!
– Чего ж не подсказала, раз такая умная? – огрызнулся оператор.
– Тебя, дурака, проучить решила.
– Погоди, Федор, – встрял Фролов. – Где ж твоя сосна-то?!
– Да что с нее толку в такой-то темноте! Ни хрена ж не видать.
– Отличная примета, – пробурчал Фролов.
Они двинулись в обратном направлении, но и тут через десять минут встали.
– А теперь что? – теряя терпение, снова зашипел Фролов.
– Теперь перелет, – ответил растерянно Никитин. – Ебена мать! Да что ж такое! Заколдовано тут, что ли?
– В голове у тебя заколдовано! – фыркнула Серафима. – Нам вона где надо было сворачивать.
– Вона где, – передразнил ее Никитин. – Ну, веди сама, коли такая умная.
Они побрели назад, но теперь уже было не до шуток. Прогулка под луной отнимала драгоценные силы, которые были бы очень нужны в дальнейшем – еще неизвестно, сколько дней и недель им брести до Минска. Счет на дни и недели, однако, был перечеркнут ровно через пять минут – в глаза им ударил свет, и прозвучало грозное «Halt!»
Они замерли, прикрывая ладонями лица от блуждающего луча фонарика.
– Пиздец, – тихо, но членораздельно сказал Никитин. Фролов подумал, что если сейчас их прошьет автоматная очередь, матерный комментарий оператора будет последним, что он услышит перед смертью. Это почему-то его огорчило. Он бы хотел перед смертью услышать что-нибудь более приятное. И из уст кого-нибудь другого. Например, Вари. Например, «я тебя люблю». Но уж точно не «пиздец».
Но никакой очереди не последовало. Тем более что в руках у солдата был карабин. Направив на беглецов дуло, тот сразу стал быстро лопотать на немецком – видимо, что-то про комендантский час. Фролов в этот момент прикидывал, есть ли у них хоть малейший шанс обезоружить солдата. Но пришел к выводу, что нет. Немец стоял в отдалении, и бросаться на него было бы чистой воды героизмом. Причем бессмысленным, так как Никитин и Серафима просто бы не успели далеко убежать. В итоге вся компания, правда, теперь уже под конвоем, двинулась обратно в Невидово. На самом деле, как выяснилось позже, этот солдат вовсе не собирался патрулировать болота – он просто зашел чуть дальше положенного, но в итоге заблудился. И, поймав трех подозрительных лиц, просто спросил обратную дорогу. Так что фактически это не их вели под конвоем, а они конвоировали в деревню заблудившегося немца. И знай они немецкий, они могли бы запросто притвориться и завести солдата подальше от деревни. Но вместо этого послушно дотопали до Лысой опушки, где немец, обретя уверенность в знакомой местности, передал их первому патрулю, который и препроводил их к лейтенанту.
Увидев беглецов, Фляйшауэр пришел в бешенство. Он принялся бегать в расстегнутом кителе по полутемной комнате, и тень его фигуры от стоявшей на столе керосиновой лампы бегала следом. Словно они играли друг с другом в салочки. Но если тень бегала молча, то лейтенант при этом громко ругался. Шнайдер, как обычно, равнодушно переводил.
– Я вас в Сибирь сошлю! – кричал Фляйшауэр, как будто Сибирь уже была немецкой территорией. – Нет! Я вас в лагерь отправлю! Камни ворочать! Дороги строить!
Фролов, Никитин и Серафима стояли молча, потупив глаза, как нерадивые школьники у доски.
– Я вам доверял! – кричал лейтенант, то застегивая, то расстегивая китель. – Я вам верил! А вы вот чем мне отплатили! Свиньи! Вруны! Предатели! Чертова интеллигенция!
Серафима не очень вписывалась в последнее оскорбление, но мужественно снесла и его.
Наконец, силы лейтенанта иссякли, и он грохнулся на стул. Достал папиросу и закурил от керосиновой лампы на столе.
– Ну, ладно. Шутки закончились. Раз вы так со мной, так и я с вами так же.
Он достал из ящика стола небольшой листок и соблазнительно помахал им, словно это был выигрышный лотерейный билет.
– Приказ из отдела пропаганды! Завтра начинаете съемки. И не вашего говенного фильма, а того, что требует Третий рейх! В случае отказа или намеренного срыва съемок – расстрел без суда и следствия. Это касается вас двоих, – уточнил лейтенант, после чего перевел взгляд на Серафиму. – А вас, фройлян, я предупреждаю первый и последний раз. Если патруль застанет вас во время комендантского часа на улице, он будет стрелять без предупреждения. Я позабочусь о том, чтобы ваше лицо они запомнили. Ясно?
Серафима испуганно кивнула.
– А что за съемки? – спросил Фролов, желая как-то перевести разговор поближе к искусству – там он чувствовал себя в большей безопасности.
– Короткие агитационные киноленты о жизни на оккупированной территории. Снимаете местных жителей. Ну и мои солдаты поучаствуют. Сценарий я к завтрашнему дню сам напишу. Все свободны. И благодарите судьбу, что снимаете кино. Будь вы писателями или композиторами, я бы расстрелял вас от всей души. А тут я сделал запрос насчет вас и вот приказ… Все! Марш домой! Завтра в восемь жду вас здесь. И ни секундой позже!
Рявкнув последнюю фразу, лейтенант наконец окончательно расстегнул китель и вышел из комнаты, напоследок хлопнув дверью.
Глава 24
Следующим утром, ровно в восемь и ни секундой позже Фролов и Никитин снова стояли в кабинете лейтенанта и покорно слушали сценарий фильма. Стояли, потому что лейтенант не предложил им сесть – видимо, желая напомнить, что вчерашний побег навсегда изменил его отношение к ним. Все это было им хорошо знакомо – не первый раз замужем, как говорится. Здесь нужно снять, какие хорошие немецкие солдаты, а вот тут какая замечательная немецкая власть. Как она заботится о мирных жителях и как те платят ей благодарностью. Ведь теперь на улицах чистота и порядок. Девушки гуляют с немецкими солдатами. А те помогают местным – то воду поднесут, то забор поправят, то помогут корове отелиться. И вот уже все слушают немецкую музыку, учат немецкий язык и чувствуют себя счастливыми и свободными.
– Ну как? – вежливо поинтересовался лейтенант, хотя мог бы и не спрашивать. Чувствовалось, что он гордится проделанной работой.
Фролов кисло улыбнулся.
– Шик, блеск, красота, – быстро вынес свой вердикт Никитин.
– Schick? – рассмеялся довольный Фляйшауэр. – Вы считаете? Ну и хорошо. Тогда начинайте работать. Камера и пленка у вас есть. На днях подвезут еще.
В полдень у большого колодца собралась небольшая толпа. О кино в Невидове только краем уха слыхали, а тут на тебе – настоящие съемки. Пока Никитин прикидывал мизансцены и отбивался от наиболее любопытных зевак, лезущих с дурацкими вопросами, Фролов объяснял Серафиме, Ляльке и Лялькиному хахалю, двадцатилетнему конопатому балбесу Леньке, их актерскую задачу. Шнайдер синхронно переводил указания режиссера для двух немецких солдат, также будущих участников кинопроцесса.
– Короче, – говорил Фролов, поглядывая в сценарий фильма. – Серафима и Лялька выйдут вооон из-за того угла и пойдут вдоль по улице. Ты, Леонид, перелезешь через тот забор и начнешь к ним приставать.
– Я? – хмуро спросил Ленька.
– Ты, ты.
– А как? – так же хмуро спросил Ленька. Он был ревнив, и вся затея ему представлялась крайне сомнительной. Он жалел, что разрешил Ляльке во всем этом участвовать, да еще и сам малодушно согласился помочь.
– Как приставать? – растерялся Фролов. – Ну, значит, будешь делать всякие недвусмысленные предложения, не давать прохода, лезть, липнуть и так далее.
– Как? – снова спросил Ленька.
– Ну че ты заладил как дебил «как? как?» – разозлилась Лялька. – За сиськи лапать, под юбку лезть.
– Аа, – понимающе протянул Ленька.
– Никаких сисек и юбок! – испугался Фролов. – Просто подойдешь и начнешь вокруг них кружиться, не давать им пройти.
– Не лапать, значит? – переспросил Ленька.
– Не лапать, – строго мотнул головой Фролов. – Ну, можешь, там, рукой коснуться. За плечо попытаться обнять.
– Которую? – покосился на девушек Ленька.
– Да все равно! Хочешь Лялю, хочешь Фиму.
– А двух зараз можно?
– А жопа не треснет? – недовольно сказала Лялька, после чего почему-то кокетливо посмотрела на Фролова.
– Не треснет, – шмыгнул носом Ленька.
– Так, – отрезал Фролов. – Ругаться в другом месте будете. Значит, в общем, ты пристаешь, а тут появляется немецкий патруль. У нас за кадром идет текст. «Теперь девушки могут без боязни гулять, ведь у них есть надежные защитники – следящие за порядком бравые солдаты вермахта». Они подходят и тебя изолируют, так сказать.
– Сильно? – хмуро спросил Ленька.
– Что «сильно»? – удивился Фролов.
– Сильно изолировать будут? Если по лицу, то я против.
– О господи! Да не будет тебя никто бить. Просто пригрозят, а ты убежишь. В общем, они окажут девушкам протекцию.
