– Ма-а-а-кси-и-им!..
– Сашка! Сашок! Чего орёшь на весь самолет?! – мажорка трясет меня за плечо. Я раскрываю глаза.
– Акула, Максим!
– Какая, на фиг, здесь акула?!
– Огромная, белая, я видел её плавник!
– Да проснись ты уже, балда! Мы в самолете летим, понял? Нет тут никаких акул. Приснилось тебе! – говорит Максим с усмешкой.
Я тут из-за неё миллиард нервных клеток потерял, пытаясь спасти, а она на меня голос повышает. Балдой назвала. Ну и пусть сон! Я же искренне! Мне становится обидно. Вот всегда так с этой мажоркой.
– Замучил ты меня своими снами, – сказала Максим. – Снотворное пей, что ли. А то в следующий раз привидится тебе какая-нибудь дичь несусветная, еще с кулаками набросишься.
– И что будет? – бурчу в ответ. – Боишься?
– Получишь в глаз, да и угомонишься, – отвечает мажорка.
– Поумнее не могла ничего придумать?
– Ну, могу по яйцам задвинуть. Но в этом случае, боюсь, твой папенька меня живьем съест. Останется без наследников, – смеется Максим.
«Он и так без них останется, – думаю я. – Потому что из-за тебя, красивой такой, мне эротические сновидения слишком часто смотреть приходится. А раньше я во снах видел редко голых девушек и мастурбировал на них потом, вспоминая, как мне во сне было с ними хорошо». Но этого я вслух не скажу, конечно. Опять проклятое табу.
– Можно подумать, тебе сны не снятся! – с вызовом говорю Максим.
– О, еще как!
– Расскажи свой самый страшный.
– Легко! В одном черном-черном городе…
– Да хватит уже придуриваться! Я же серьезно прошу.
– Слушай, не перебивай. Это сон. Правда.
– Ну-ну.
– В одном черном-черном городе на высоком черном-черном холме стояла одинокая черная-черная церковь. Старая, давно сгоревшая. Обугленная изнутри и снаружи так, что ничего не разобрать. Ни одной иконы, ни фрески на стене, ни подсвечника. Все покрыто густым слоем сажи и углей. Стояла черная-черная ночь, и только свет луны падал вниз на черный пол, образуя там яркое пятно. Я захожу в эту церковь. Не знаю, зачем. Наверное, просто интересно стало – что там внутри? А может, решила испытать себя на прочность? Вот я иду, под ногами что-то скрипит и рассыпается в прах. Это уголья, осыпавшиеся с купола. Я поднимаю голову – с самой высоты по-прежнему тянется длинная толстая цепь, на которой висит нечто мрачное, кривое, какое-то нагромождение железок. Кажется, это бывшая люстра, но теперь не разобрать.
– У меня мурашки по телу, Максим, – говорю, поёживаясь.
Довольная произведенным эффектом, она продолжает.
– Я подхожу к ступеням, которые ведут к Царским вратам. Вернее, к тому, что от них осталось – огромная, от пола до потолка, обугленная стена, на которой когда-то были иконы стройными рядами, а теперь ничего не разобрать – выгорело всё. Под моими ногами пепел и угли толстым слоем, он разлетается и скрипит, что особенно гулко в этой мрачной тишине. Но я иду дальше, мне всегда хотелось побывать там, где совершаются христианские таинства. Каково там теперь? Вдруг есть что-то интересное? И вот я у дыры, которая когда-то была дверным проемом. Но самой двери нет, она валяется неподалеку, вернее, то, что от нее осталось. Две обугленные створки.
– Ужас, – шепчу я. И думаю, что зря попросил мажорку. Молчал бы лучше.
– Мне остается сделать один только шаг, как вдруг из-за врат выходит черная фигура. Огромная, на голову меня выше и шире, с большим пузом. Лица не разобрать, оно скрыто под капюшоном. Весь незнакомец затянут в черную ткань наподобие монашеской рясы.
Глава 29
– Черный монах смотрит на меня, и я ощущаю, как леденящий холод начинает сковывать каждую клеточку моего тела, – продолжает мажорка. Я поневоле вжимаюсь в кресло. Мне передаётся тот ужас, который испытывает маленькая девочка, стоя посреди сгоревшей церкви перед незримым ликом ужасающего священнослужителя. «Что ты здесь делаешь?» – звучит мертвенный голос. «Я пришла… посмотреть», – отвечаю ему, ощущая, как дрожат колени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Максим замолчала. Повисла пауза, которая тянулась под равномерный гул турбин.
– Что было дальше? – спросил я шёпотом, когда тишина стала невыносимой.
– Ответа не было, – проговорила мажорка могильным тоном. – Вместо него из-под рясы резко выскакивает черная рука. Успеваю заметить в костлявых пальцах, обтянутых чёрной кожей, длинный нож. Он резко протягивается ко мне, вонзается в живот и погружается по самую рукоять.
– Ай, – это я вздрагиваю. У меня слишком богатое воображение для таких вещей. Потому я даже ужастики не люблю – пугаюсь, как ребенок.
– Сталь пронзает меня почти до самой спины. Нож длинный, сантиметров двадцать, а я худенькая и маленькая. Но совершенно не чувствую боли. Мне просто удивительно смотреть, как из моего живота торчит рукоять ножа, а лезвие его внутри меня. Но нет ни крови, ни страха. Сплошное удивление. Я поднимаю голову, смотрю на монаха, но он… неожиданно пропал. Вместо него из бокового проёма выходит кто-то другой черный, с опаленной большой бородой, весь в саже, в какой-то длинной хламиде, и среди этого мрака только белки глаз светятся, словно уголья. «Чего тебе здесь надо?!» – строго спрашивает он всё тем же страшным голосом. «Просто зашла посмотреть», – говорю я. И, показывая рукой на нож, спрашиваю: «Дяденька, это вы меня зарезали, да?» «Еще нет, – отвечает он. – Но если ты сейчас же не уберешься отсюда, то умрешь в страшных мучениях». «Хорошо», – говорю я и выбегаю из строения, некогда бывшего храмом. Здесь, при свете полной луны, хватаюсь за рукоять ножа и резко выдергиваю его из себя. Снова ни боли, ни страха. Даже следа не остается на моём платье. Так, словно и не было ничего.
Максим замолкает, я нервно сглатываю.
– А дальше? Дальше что было?
– Ничего, – пожимает мажорка плечами. – Я проснулась.
– И к чему этот сон был?
– Я тебе что, гадалка? Откуда мне знать? Вот тебе что снилось, когда ты орал тут и говорил про какую-то акулу?
Я открываю рот, чтобы рассказать, но вдруг понимаю: сновидение-то мое глубоко символичное и весьма эротичное. Настолько, что поведать о нем Максим означало бы признаться в моем к ней запретном интересе. Поскольку не имею права так поступать, то лучше… совру. И в течение последующих пары минут рассказываю, как плыл с ней на лодке по океану, потом нас опрокинуло большой волной и раскидало течением в разные стороны, я увидел акулу. Вот, собственно, и вся история.
– Куда же мы плыли, интересно? – спросила мажорка.
– Куда-куда… На Кудыкину гору искать помидору! – ответил я глупой прибауткой.
– Забавно, – усмехнулась Максим.
Потом мы просто сидели и молчали, думая каждый о своем. Затем смотрели и ощущали, как стальная махина уменьшила скорость. Стюардесса предупредила, что мы начинаем снижение, поскольку скоро приземлился. Я попытался в иллюминатор рассмотреть Лондон, но какое там! Из-плотного серого тумана, накрывшего мегаполис, увидеть его красоты с высоты птичьего полета оказалось нереальным. Даже грустно стало немного. Ведь знаю, видел на фото в интернете, как столица Британии огромна! Интересно же увидеть древний город с такого ракурса. Увы, не вышло.
Наконец, шасси упруго коснулись взлетно-посадочной полосы, двигатели заревели на полную мощность, останавливая стремительный бег, а потом резко снизили обороты, когда самолет замедлился.
– Уважаемые пассажиры! – послышался милый голос стюардессы. Говорила она по-английски, но мне не составляло труда ее понять. – Наш самолет совершил посадку в аэропорту города Лондона Хитроу. Температура за бортом 52 градусов по Фаренгейту, время двадцать два часа пятнадцать минут. Командир корабля и экипаж прощаются с вами. Надеемся еще раз увидеть вас на борту авиалайнера. Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании. Сейчас вам будет подан трап. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки.
