имел, что и чувствовать ему, что и думать. Прошло некоторое время, прежде чем буря в его душе и сознании рассеялась. Впредь он вообще перестал жалеть о своём появлении в храме Первых Уверовавших. Наоборот, его бессмысленным блужданиям пришёл конец. И теперь у предателя появились чёткие ориентиры.
«Можно верить в судьбу. Можно верить в случайность. Это не отменяет сути. Я как будто бы должен был здесь оказаться. Узнать всё то, что узнал.
Хочется верить, что врач, кем бы тот ни был, ещё сидит в госпитале. Тут недалеко. Доберусь — и в течение дня, может статься так, что исцелюсь. Именно так и будет! Я прерву этот проклятый порочный круг. Я буду жить! Буду. И Ламбезис потеряет надо мной всякую власть. Вот, что действительно важно.
А заодно узнаю у врача, как там поживают мои бывшие однополчане. Был с ними Колонна или не был. Дожил вообще до церкви или подох уже. Ведь если он ещё дышит, плохи дела мои, как ни крути.
Его нужно будет убить. Обязательно. Другие персекуторы отпустили меня с миром только потому, что мой настрой оказался для них созвучнее, чем планы капитана. И всё же, они точно идут в Акрополь. Как и я. Следует их нагнать прежде, чем они увидят остров Памятный. Я ещё могу всё переиграть. Плевать на всё остальное.
Я должен встретиться с Марго. Должен! Город нужно будет покинуть как можно скорее. Не столь важно, последуют за нами Нико с Шатуном. Сами пусть решают. Что у первого, что у второго своя голова на плечах, свои бзики. А вообще, чем меньше народу, тем дышится легче. Главное — Марго. Мне нет причин здесь оставаться, что бы ни говорил архонт, будь он неладен.
Вот мой план…»
Альдред зажегся и лучился решимостью, как вдруг осёкся.
«Но кто же из них заразился? И почему? Они вышли на храм только вчера. Едва ли они претерпели на пути столько же испытаний, сколько и я. Болезнь даёт о себе знать не сразу. Соответственно, имеет место некий инкубационный период. Значит, всё-таки мы заразились от Марио Валентино. Ведь не только я тесно контактировал с миротворцем. «Гидра» вплотную сидела с ним в одном помещении. Мы дышали одним воздухом.
Кого бы ни поразил мор, зараза рано или поздно доберётся до каждого из них. Они буквально носятся с мешком, в котором их смерть. Мне нужно торопиться. Остаётся надеяться, что этот врач оказал помощь. И Марго в безопасности. Ей нельзя умирать, пока я не приду. Нельзя…»
Тьма над Саргузами внезапно расступилась, явив Альдреду свет солнца. Он ощутил тепло, исходившее из самых потаённых закромов души. Его наполняла решимость, которую он испытывал всякий раз, когда на кону стояло нечто очень важное для него. Сила, благодаря которой Флэй чуть ли не пробивал головой самые неприступные стены.
Ему есть, ради чего жить. И незачем умирать. А риски только доставляют азарт.
От размышлений о насущном ренегата отвлёк чужестранец, так и не сдвинувшийся с места. Клирик спросил как бы невзначай:
— Брат Веларди, Вы уже закончили со всем?
Флэй впал в ступор, придя к осознанию страшного: болезнь и впрямь никуда не уходила. Достаточно одной навязчивой идее посетить его голову, и он растворяется в ней, покидая реальность по направлению в никуда. Он встал на месте, расправил плечи.
— Да, — твёрдо сказал Альдред.
Церковнослужитель кивнул ему.
— Ложка дорога к обеду. Мне следует известить нашего повара, если Вы настроены похлебать горяченького. Я вижу, как Вы загорелись, и я этому весьма рад. Но уверяю, чтобы добраться до госпиталя, Вам потребуются силы. Настоятельно рекомендую суп.
Ренегат ухмыльнулся, глядя на него, и покачал головой, самому себе поражаясь. Он почувствовал, как за минувшие дни в мёртвом Городе подрастерял былой человеческий облик. Подобно всем прочим, дезертир воспринимал окружающий мир сообразно собственному образу мышления. Между тем не все в Саргузах оскотинились.
Были ещё те, кто излучал свет. Как брат Фульвио. Совсем неважно, что иностранец исповедовал религию, которая и яйца выеденного не стоит. По крайней мере, он заботился о ближнем своём. Даже таком, как Альдред Флэй. Блюл мораль. Это дорогого стоило.
— Не откажусь, — только и сказал предатель, улыбнувшись.
Ему стало приятно от того, что попал в общество людей, которые не несли ему угрозу и могли помочь, причём — безвозмездно. Отчасти он сожалел, что им не по пути. Но ничего не поделаешь. Всего хорошего понемногу.
— Прекрасно, — отозвался священник, вставая. — Тогда ожидайте здесь. Я попрошу, чтоб рассчитали похлёбки и на нас с Вами. Когда наши защитники поедят, я позову Вас, и мы проследуем на кухню. Поедим, и можете со спокойной душой отправляться…
Клирик проследовал к двери. Альдред отвечал ему вслед:
— Идёт.
Согласно карманным часам, Флэю пришлось ждать примерно час. Потом чужеземец вернулся и повёл его за собой. К тому времени месса уже закончилась.
Миряне, ютившиеся в стенах церкви, разошлись по лавкам и спали мертвым сном. Только храп, складываясь в унисон, поднимался к сводам храма. И сам пресвитер куда-то запропастился. Лишь Воины Хоругви на втором ярусе мерно вели свой дозор.
Чужеземец завёл Альдреда за алтарь, где начиналась череда помещений разного назначения. Они свернули по коридору налево. Там находилась лестница на цокольный этаж, откуда доносился тёплый запах чечевичной похлёбки. Спустились по ней и оказались в кухне.
Здесь находилось всего четыре стола со скамейками. Аскетично. В духе Церкви Равновесия. По всей видимости, прихожан сюда не пускали. Тут ели только священнослужители. А мирянам раздавали пищу прямо в зале. Из кухни вело несколько дверей — по всей видимости, в кладовые с вином и съестными припасами.
Как и обещал Фульвио, рыцари уже ушли. Также и повара. Суп стоял на огне.
— Присаживайтесь пока, брат Веларди. Вы наш гость. Я обо всём позабочусь.
Фульвио начал наливать суп в глиняные миски. Ренегат спорить не стал и уселся на лавку. Клирик шёл к нему с двумя порциями чечевичной похлёбки, над которыми поднимался парок. И хотя дезертир не особо хотел есть, у него потекли слюни. За минувшее время он успел устать от солонины. Хотелось горячей пищи.
Поставив миски, церковнослужитель отлучился опять. Вернулся вскоре, с двумя стаканами сладкого отвара из сухофруктов.
Беглец только взял в руки деревянную ложку, чтобы зачерпнуть похлёбки, как вдруг остановился. Он увидел, что иноземец молится: шепчет себе под нос, ладони сложены, указательные пальцы упёрлись в лоб, а большие подпирают подбородок. Как человек вежливый, Альдред ему дал спокойно закончить.
Убрав руки, Фульвио посмотрел
