– Кто победил?
– Ты, конечно. Я назвал себе шесть безупречных примеров, а ты попросту все их повторила снова.
– Ну вот видишь.
– Да уж вижу. Пристыженный, раздавленный, абсолютно правый и извиняющийся изо всех сил. Не выйдет, красотка.
– Это было в «Кинто», – лениво протянула Хлоя. – Первый раз, когда мы туда ходили. Да, как раз приблизительно два года назад.
– Дорогая моя, ты и вправду помнишь?
– На тебе был галстук, который я велела никогда больше не надевать. Ты его с тех пор надевал?
– Это были цвета моей школьной команды.
– Пора бы тебе их перерасти, голубчик. Я ведь школьный костюм для физкультуры не ношу.
– Золотко, ты сама прекрасно знаешь, что физкультурной формы у тебя никогда не было. В свой первый день в школе ты послала за директрисой и сказала ей, что решила отменить физкультурную форму и что на ленч тоже не появишься, потому что учитель рисования ведет тебя в «Метрополь».
Хлоя рассмеялась.
– Что завтра поделываешь, голубчик?
– Могу сказать, что меня просили сделать.
– Что?
– Поехать в Уимблдон.
– Разве ты не едешь?
– Нет.
– Почему, дорогой? Мы могли бы помахать друг другу…
– Я в тот момент этого не знал. Я думал, у меня есть занятие получше.
– О! – Хлоя помолчала. – Она очень милая?
– С ней довольно весело. Она мне нравится.
– Так же, как я?
– В десять раз больше.
Хлоя счастливо рассмеялась.
– Кто она?
– Не скажу. Ты же не хотела говорить, кто такой Томми, пока я шесть раз не спросил.
– Кто она, кто она, кто она, кто она, кто она. Сколько раз?
– Пять.
– Так кто эта чертова женщина? Шесть.
– Жена нашего главного редактора.
– Ах, милый, не стоит заводить романы с замужними женщинами.
– Я и не завожу. Я завел роман с одной незамужней.
– Какой ты милый! Она в тебя влюблена?
Барнаби рассмеялся.
– Конечно, нет.
– Даже не знаю почему. Я вот влюблена.
– Но опять же ты очень умная женщина.
– А она нет?
– У меня стандарты довольно высокие, дорогая. Она очень даже ничего. Не будь на свете Хлои, я, вероятно, мог бы сделать вид, будто в нее влюблен.
– Так ты любишь только меня, дорогой?
– Да.
– Я люблю только тебя.
– Благослови тебя Бог, красотка, – сказал Барнаби, не веря, что это правда.
Она вдруг встала.
– Мне пора спать.
– И мне тоже.
Он неохотно встал. Вечер окончен. С самого начала это мгновение не выходило у него из головы, мгновение, когда все окончено.
– Тебе незачем пока уходить, дорогой. Оставайся, смешай себе еще коктейль, а я выйду и пожелаю тебе спокойной ночи, когда разденусь.
Сердце стучало у него в горле. С трудом его проглотив, он сказал:
– Ладно.
Налив в стакан содовой, он выпил. Вот если бы время остановилось, сейчас, навсегда…
– Дорогой! – позвала она.
– Да?
Она подразумевала: «Ты тут? Ты готов для меня? Ты готов уйти?» Она вошла.
Она скользнула ему в объятия, крепко прижалась к нему, он ее целовал, она ушла.
– Спокойной ночи, самый любимый! – крикнула она из-за двери.
– Спокойной ночи, красотка, – попытался сказать он.
Потом он очутился на улице. И шли дни, и наступил понедельник. И он все еще чувствовал, как ее тело прижимается к его, пока составлял планы для свода знаний под названием «Проссерская энциклопедия».
2
Но с названием все еще не определились, и в этом подвешенном состоянии энциклопедии предстояло оставаться до следующей недели. А тогда Стейнер послал за Рашем.
– Может, назовем ее «Силовой блок Проссерса»?
Вид у Барнаби сделался удивленным. Такое название никогда не приходило ему в голову.
– А под названием поставим в скобках «Знание – сила». Идея Маршалла. На мой взгляд, неплохо.
– Коротко и доходчиво. И коннотация прослеживается, – сказал Маршалл, упиваясь мудреным словечком.
Он посмотрел на Барнаби поверх очков и подумал: «У меня нет вашего образования, молодой человек, и, рискну сказать, джентльменом меня не назовешь, и все-таки я гораздо лучше вас и про издательское дело забыл больше, чем вы когда-нибудь узнаете». А вслух, разгладив седые прокуренные усы, повторил:
– Доходчиво и коннотация прослеживается.
– Что скажете, Раш?
– Д-да, – протянул Барнаби, – недурно.
– Вам не нравится?
– Думаю, сейчас звучит лучше, чем будет, когда выбросим на рынок. Если бы вы написали роман, где лейтмотивом была бы ценность знания, «Силовой блок» было бы идеальным названием. Наводит на мысль и все такое, как Маршалл говорит, – как раз то, что нужно для романа. Но для непринужденной энциклопедии это кажется… немного помпезно. Не могу себе представить человека, которому нужен простенький справочник и который пошел бы в книжный, чтобы спросить «Силовой блок Проссерса».
– Маршалл?
– Мистер Раш хочет сказать, что не может себе представить, чтобы мистер Раш пошел в книжный и спросил «Силовой блок Проссерса».
– Ну, в целом да. И, думаю, я довольно заурядный человек.
– Нет, мистер Раш, вы не заурядный. Вот где вы ошибаетесь. Вот где все люди вашего класса ошибаются. Это даже не столько ошибка, сколько намеренная фальсификация ценностей. – Он посмотрел на Барнаби поверх очков, потирая усы и говоря про себя: «Выкусите, молодой человек, только смотрите не подавитесь».
Стейнер глянул на Барнаби и, увидев, что оскорбление пропало втуне, сказал:
– Как так, Маршалл?
– Ну, если бы мы с мистером Рашем встали на Оксфорд-стрит и остановили бы первые сто человек, которые прошли бы мимо, у скольких из них было бы образование мистера Раша, сколько думают, как мистер Раш, и хотят того, чего хочет он? Вот вам и средний человек. Если бы я спросил мистера Раша, что он думает о Боге или профсоюзах, о вселенской любви или о собачьих бегах, или о лучшей марке шампанского, а потом поднял бы руку, как раз когда он собрался бы отвечать, – Маршалл поднял руку, точно останавливал уличное движение, – и сказал: «Нет, я спрошу следующего же прохожего, пусть он мне скажет, что вы об этом думаете», мистер Раш согласился бы? А первые сто женщин, мистер Раш и за них тоже собирается говорить?
«Вот вам, молодой человек!»
– Да, сомневаюсь, что женщины так уж падки на энциклопедии, – сказал Стейнер.
– Сами по себе нет, но увесистую и недорогую купят в подарок мужу на Рождество, и вот они… Будут ли они спрашивать «Силовой блок Проссерса»? Ха, да они даже решаются попросить у молодого продавца в аптеке туалетную бумагу. – Он повернулся: – Просят, мисс Сильвер?
Барнаби охнул, Стейнер рассмеялся, а мисс Сильвер счастливо улыбнулась всем троим и сказала:
– Полагаю, мистер Маршалл, мы бы ее не получили, если бы боялись попросить!
Маршалл хмыкнул, оценивая по достоинству себя самого, и посмотрел на Барнаби, чтобы проверить, оценил ли Барнаби по достоинству его сообразительность и его знание женщин, и, прочитав во взгляде Барнаби желаемое, подумал: «А вы не такой уж плохой малый… и когда пробудете на моем месте столько, сколько я, начнете понемногу разбираться в издательском деле».
– Есть еще кое-что, Раш, – сказал Стейнер. – Возьмем «Кто есть кто». Что бы вы об этом сказали, когда название только обсуждалось? «Словарь современных биографий Блэка» или что-то в таком духе. «Кто есть кто» показался бы просто вульгарным и курьезным. А теперь ничего, привыкли. «Кто есть кто» – просто набор взрывных звуков, которые издаешь, когда хочешь получить большую красную книгу. Никто его иначе не воспринимает. Ну, Сильви, у вас такой вид, будто вы сейчас расхохочетесь. В чем дело? В конце концов, это ваша идея.
– По правде говоря, моего Гумби, мистер Стейнер.
– Одно и то же.
Сильви порозовела от счастья.
– Просто один пустячок вспомнила, и смеяться захотелось. Мы тогда с Гумби вдвоем над этим посмеялись, но вам я не могу сказать, такая это глупость.
– Выкладывайте, не пропадать же шутке.
– Мы болтали о том, какие смешные названия бывают у книг, и Гумби сказал, мол, забавно было бы, если бы какая-нибудь книга называлась «Пинок под зад». Вот приходит тогда человек в книжный магазин и говорит продавцу: «Дайте пинок под зад». Вот и все, мистер Стейнер, мне правда стыдно, что все это так глупо! – Но она зажурчала смехом, когда об этом вспомнила, и от этого расхохотались все остальные.
– Вы просто восхитительны, Сильви, – улыбнулся ей Барнаби и подумал: «Повезло же Гумби влюбиться в такую молодую, такую счастливую и так в него влюбленную».
– Итак, решено, – сказал Стейнер. – Мы договорились, что знание – сила, уж не знаю, кто первым это сказал, Шекспир скорее всего…
– Бэкон, – ко всеобщему удивлению, поправил его Маршалл.
– Ух ты, я и не знал, что вы бэконианец[69].
– Я не настолько легковесен, мистер Стейнер. Просто Бэкон это сказал. Первой книгой, которую я прочел, когда занимался самообразованием, были эссе Бэкона. Не самое плохое начало, мистер Раш.
