охотно обсуждал с ней и Отса, и преимущества лирического баритона, и манеру исполнения.
— Он по-оразительно то-очно инто-онирует, — восхищался Лёня, пока они стояли в очереди за верхней одеждой.
— А вы разбираетесь в музыке, — вдруг заметила Мария. — Вы музыкант?
— По-очти, — уклончиво ответил Лёня, замечая, как всё больше разгорается интерес в её глазах. — Я игра-аю на фо-ортепиано и…
— Номерок! — требовательно перебила его гардеробщица.
Он протянул сразу два номерка, свой и Марии. Гардеробщица подала ему сначала каракулевую шубку, которую он неловко надел на плечи девушки, а потом вынесла его пальто.
— Пришейте петельку, молодой человек! — сурово сказала она. — В следующий раз не возьму.
Лёня с тоской подумал, когда он будет-то, следующий раз, и бездумно влез в рукава.
— По-ойдёмте?
Он обернулся к Марии и увидел, как переменилась она в лице. С какой брезгливостью рассматривала его старое пальто, болтавшееся на тощем Лёньке как на вешалке.
— Так где вы учитесь? — уточнила она. — В консерватории?
— Не-ет, я го-отовлюсь по-оступать, — торопливо пробормотал он. — Я ра-аботаю в «Е-елисеевском».
— Продавец? — фыркнула девушка.
— Ра-абочий на скла-аде.
— Понятно…
Они вышли на улицу, Лёня собрался проводить её до метро — ему, кажется, предстояло добираться домой пешком, последние деньги были потрачены в буфете. Но Мария решила иначе.
— Ну что ж, до свидания, рабочий на складе Лёня, — насмешливо проговорила она. — Теперь я вспомнила, где вас видела. Это ведь вы продали мне билет?
И Лёня понял, что не нужно её провожать до метро и договариваться о новой встрече (а он-то, дурак, уже представлял, как они будут вместе, хотя бы изредка встречаться вот тут, в театре). Он словно почувствовал дистанцию, разом возникшую между ним, «деревней», и этой городской девочкой, которую мог бы заинтересовать театрал в костюме, но не рабочий склада, пусть даже знаменитого «Елисеевского», в болтающемся на костях пальто. И дело в кои-то веки было даже не в заикании.
— До-о сви-идания.
Домой он добрался за полночь, все уже спали, так что Лёня беспрепятственно прошёл в ванную и стоял под душем долго-долго, приводя в порядок мысли и пытаясь успокоиться. Это было его первое знакомство с совершенно иной Москвой и иной жизнью, с женщинами в красивых платьях с глубокими вырезами и блеском театральных лож, с восхитительной музыкой и соблазнительными пирожными в буфете, с восторженными аплодисментами и жадными взглядами обезумевшей публики. Жаль только, что закончилось оно так банально и глупо. Впрочем, он сам виноват, сам. Нужно было больше молчать и раньше исчезнуть, как таинственный Мистер Икс.
* * *
— И что ты наделал? А ещё врач называется! Боря, ты с ума сошёл?
Полина в ужасе смотрела на пустую бутылку из-под коньяка и дремлющего в кресле Волка.
— Среди бела дня, Боря! Ему же вообще пить нельзя!
— Всё ему можно, — проворчал Борис, аккуратно задвигая ногой вторую наполовину опустошённую бутылку подальше под стол, куда успел её засунуть за секунду до появления жены. — Не шуми, а то он проснётся, и всё повторится сначала. У Лёньки стресс, ему нужно расслабиться.
— А ты что, психолог по совместительству? Кстати о работе, ты как в таком виде собираешься ехать в больницу? — продолжала возмущаться Полина, однако убавив громкость.
— Не поеду никуда, я уже позвонил. На сегодня вот она, моя работа, — вздохнул Борис. — Не делай такие глаза, там ничего срочного, я вполне могу взять отгул.
— Боря, так нельзя! Если у Лёни проблемы, их нужно решать. Делом, а не алкоголем!
— Поля, успокойся! Уже решаем. Мирон отзвонился, он держит ситуацию под контролем. Там обнаружились какие-то новые подозреваемые, опрашивают свидетелей, потом ещё будет заключение судмедэксперта, словом, это всё надолго. А Лёньке надо прийти в себя, подальше от чужих глаз. Не дай бог, журналисты что-то унюхают. У него ещё концерты запланированы, а какие концерты, когда он в таком разобранном состоянии и запинается на каждом слове?
— Вы хотя бы Наталью предупредили?
— С каких пор ты за неё переживаешь? Вы снова подруги, я что-то пропустил?
Поля покачала головой и стала собирать с письменного стола мужа грязную посуду: бокалы из-под коньяка, бутылку и наполненную до краёв пепельницу.
— Она имеет право знать, где он и что с ним, вот и всё.
— Она дала ему по морде в СИЗО, устроила отвратительную сцену при посторонних!
— Безосновательно, конечно, — ядовито заметила Полина и вышла из комнаты.
Вернулась она с пледом и подушкой. На вопросительно поднятую бровь мужа пожала плечами:
— Если он не в состоянии дойти до гостевой спальни, то пусть хотя бы не простудится. И на твоём месте я бы вызывала Настасью. Она, как никто, умеет приводить его в чувство.
— Женщины, коварство ваше имя, — продекламировал Борис, наблюдая, как Поля заботливо подсовывает под голову спящего друга подушку и укрывает его пледом. — Предупреди жену и вызови любовницу — и это говоришь мне ты. Интересно, как бы ты себя вела, будь на месте Лёньки я.
— Убила бы, козла, не раздумывая, — спокойно ответила Полина.
* * *
Посещение Театра оперетты оставило в душе Лёньки неизгладимые, но двойственные воспоминания. С одной стороны, — разочарование и несбывшиеся надежды в лице Марии, а с другой, — блистательный «Мистер Икс» с его глубоким волнующим голосом, так органично ложившимся на музыку, вызывающий сумасшедшую реакцию у публики. Лёня всерьёз заинтересовался Георгом Отсом. Получив следующую зарплату, тут же взял билет в кино и посмотрел уже полную версию «Мистера Икса» на экране. Потом удалось подработать за приболевшего грузчика ночной смены и приобрести пластинку Отса.
Проигрыватель в доме отца имелся, Лика постоянно гоняла на нём пластинки со сказками, причём имела дурную привычку поставить пластинку фоном и не слушать. Лёню вообще раздражала её манера создавать шум. Она могла включить проигрыватель и телевизор одновременно, и в этой какофонии звуков делать уроки. Поэтому пластинку он слушал исключительно в те редкие часы, когда оставался дома один, обычно это случалось в выходные, если Ангела вытаскивала мужа и дочь в театр или на очередную выставку. Лёню никогда с собой не звали, видимо, не предполагая, что ему может быть интересен театр. Они даже не представляли, насколько он заинтересовался театром, особенно опереттой.
О его новом увлечении знали только Боря по его бесконечным письмам в Сочи и Тамара Матвеевна. Лёня так искренне благодарил её после новогоднего гала-концерта, с такими горящими глазами рассказывал об увиденном, что растроганная завскладом пообещала как-нибудь снова раздобыть для него билеты. И сдержала своё обещание — за полгода Лёня ещё дважды был в оперетте, посмотрел «Сильву» и «Вольный ветер». И тот и другой
