Надо мной, конечно, сразу стали смеяться.
— Вот молодой Ромео, — сказала миссис Троттер; ей уже под девяносто, и у нее такая уйма внуков, что по воскресеньям, когда вся родня приходит ее навестить, им приходится обедать на лестнице и на заднем дворе.
— Что-то ты поздно сегодня, сынок, — сказала моя старуха.
— Сидел у реки, на закат любовался.
— С девушкой, конечно, — сказала миссис Тэппит и засмеялась; смех ее был похож на рев старого осла.
— Ну нет, он никогда не гуляет с девушками, уж я-то знаю, — сказала моя старуха.
— Чего не видит глаз…
— Я вот тоже думала, что наш Джо такой, — сказала бабушка Троттер. — Все дома сидел, собирал радиоприемники. А потом пришел вечером домой и сказал, что женился, — и когда он только успел…
— Это они успевают, не беспокойтесь, — сказала миссис Тэппит.
У меня хватило ума промолчать. Я знал, что им скоро надоест перемывать мне косточки. Поэтому я предоставил делу идти своим ходом, но моя старуха не сводила с меня глаз, и я поневоле чувствовал себя виноватым. Этим старым кумушкам пальца в рот не клади. Они такое знают, что иногда только глаза разинешь да подумаешь — может, я и впрямь это сделал, да сам позабыл.
— Взять, к примеру, хоть Джека Смолмена, — сказала бабушка Троттер. — Вышел из тюрьмы. И в первую же ночь его поймали с поличным в обувном отделе кооперативного магазина, а его дружки с фургоном удрали. Меньше суток как из тюрьмы вышел, а уже опять и сам влип и жена влипла.
— Он заработал год, а она девять месяцев, — сказала миссис Тэппит, и все, в том числе и моя старуха, покатились со смеху.
— Бедняжка, — сказала миссис Тэппит, — она так хотела, чтобы все было прилично. Помню, когда его в тот раз посадили, она ужасно убивалась.
— Я была, я была при этом, ах, это такой ужас! — затараторила бабушка Троттер, кивая, как старая китайская кукла, и жуя губами.
— Мы стали его ругать, но она накинулась на нас, как тигрица. «Ладно, — говорит, — одно я вам верно скажу: он всегда был чистый и аккуратный — за всю жизнь с ним я ни разу не видела его без воротничка и галстука».
— А ведь у нее восемь, не то девять детей! — воскликнула бабушка Троттер. — И представьте себе этого красавца — воротничок прямо на голой шее…
И пошло, и поехало… Если хотите узнать жизнь, найдите эту старую скамью под деревом. Вам откроют глаза, и притом совершенно бесплатно. Только надо, чтобы они вас не видели. Эти старухи всех здесь знают и не станут с чужим откровенничать.
Наконец мы отправились домой. Я пошел вперед быстрым шагом, потому что у наших ребят не принято ходить с матерью, но моя старуха догнала меня и тронула за рукав; меня ожгла мысль, что она хочет взять меня под руку, — я посторонился и пропустил ее вперед. А старая Тэппит добавила последнюю каплю.
— Держи его крепче, Пег! — крикнула она. — Такой красавец удерет от тебя — охнуть не успеешь.
Она словно угадала, о ком я подумал.
— Он был солдатом береговой батареи, — сказала она.
— Ты мне давно про это говорила.
— Он был хороший человек. Говорил так красиво — заслушаешься. И служил исправно, всю войну прошел, был в Дюнкерке. Твой дед любил его. Я тогда работала на фабрике.
— Да, мама, — сказал я, отодвигаясь от нее.
— Я знаю, ты часто о нем думаешь. Мы прожили с ним три месяца, а потом его перевели в другую часть. Он написал мне несколько писем. Потом писем долго не было, а когда он перестал присылать деньги, я написала по последнему адресу, и мне ответили, что его демобилизовали. Ну что ж… У меня тоже есть гордость. Я не хотела ему навязываться. У меня было довольно забот — твой дед умирал, а ты… ты должен был появиться на свет. Так что я не стала его разыскивать. Но жилось мне одиноко.
— Ах, мама, не надо об этом, — сказал я, не зная, куда деваться.
— Бабушка Троттер напомнила мне про него, разбередила душу. Ты никогда не бросишь меня в беде, правда, Артур?
— Не бойся, не убегу.
— Одиноко мне жилось, — повторила она.
Мы вошли в дом.
У Гарри горел свет, пробиваясь через дверную щель. Он крикнул:
— Это ты, Пег?
— Да, я. Ты как?
— Ничего. Решил лечь пораньше. Спокойной ночи, милая.
— Спокойной ночи, Гарри. — Она стала подниматься по лестнице, и, помню, я недоумевал. Дойдя до половины, она повернулась и сказала: — Завтра годовщина нашей свадьбы, Артур.
Я не ответил, и она пошла дальше. Я был взволнован. Пошел на кухню, зажег свет, налил воды в электрический чайник. Но когда она спустилась, я уже совладал с собой.
— Ты, мама, решай сама.
— Я подумала, может, тебе это будет интересно, — сказала она, протягивая мне газету. Там было объявление о свадьбе. Наверно, она решила, что я считаю себя незаконнорожденным. Но у меня и мысли об этом не было. Такое ведь не скроешь. Я прожил здесь всю жизнь, все нас знают, а в таких случаях всегда найдется верный друг, который не умеет держать язык за зубами. Возвращая ей газету, я сказал:
— Мне это ни к чему, мама, но все равно спасибо… Ты слышала, что я сказал?
— Не знаю, как быть. Нужен развод, поднимется шум. Его, беднягу, потянут в суд…
— Мне кажется, ты все еще к нему неравнодушна, мама.
— Я даже лица его не могу вспомнить, когда не вижу тебя.
— Я ни за что не стану вмешиваться в твои дела. Но должна же у тебя быть личная жизнь, мама. Ему ты ничем не обязана. А мне все равно, можешь послать его куда подальше… и выйти за Жильца.
— Правда? А я всегда думала, что ты против Гарри.
— Гарри не сбежал бы от тебя.
— Нет, конечно. Но, знаешь, Артур, я всегда надеялась, что он войдет вот в эту дверь.
— И напрасно.
Но я и сам хотел, чтоб он вошел. Просто хотел увидеть его лицо, запомнить и сохранить на всю жизнь. А так во мне словно чего-то не хватало. Я понимал, что, если он придет, добром это не кончится — вероятно, я его ударю за все, что он причинил матери. Конечно, он может оказаться симпатичным подонком и понравиться мне. Или же я возненавижу его с первого взгляда. Но как бы то ни было, я хотел его увидеть. Вот я о чем думал, а моя старуха думала о своем, о том, какой шум поднимется, если она потребует развода. Ясно было, что она до смерти этого боится и, наверно, всегда боялась. Таковы уж простые люди: мы скорее будем всю жизнь таскать свои цепи, чем пойдем в суд.
И еще одно я понял, когда лег и долго ворочался с боку на бок. Мы его теперь, можно сказать, похоронили, но я все еще надеялся, что он придет.
VII
1
Утром, когда я проснулся, во рту у меня было как в помойке после молочных коктейлей и всего прочего, да еще ночью, когда мне не спалось, я поджарил себе яичницу с ветчиной. Измученный, я встал с левой ноги и весь день был не в себе. Братцы, видели б вы, как я сонный крутил педали, всползая на холм, а потом на участке все искал, куда бы приткнуться. Я был до того измучен, что клевал носом между двумя лопатами песку.
Спроггет заметил, что я от работы отлыниваю, и принялся усердствовать. Главным его занятием было выписывать в сарае путевые листы водителям грузовиков и всякие другие бумаги, но тут его потянуло на воздух. Как только я начинал дремать, он меня будил. Покрикивал издали. В конце концов я огрызнулся. Тогда он подошел.
— Что ты сказал?
— То, что вы слышали.
— Спать надо дома.
— Конечно, если б мне деньги доставались так же легко, как вам!
— Ну ладно, подмети-ка в сарае, там вонь стоит от спитого чая и корок.
— Уж вы-то корок не глодаете.
— Поменьше дерзостей да побольше дела.
— А как же Джордж?
— Справится один. Если тебя это беспокоит, пошевеливайся да поскорей возвращайся назад.
Я стал подметать, но через минуту он снова на меня напустился:
— Разве я велел тебе подметать?
— Вы что, шутите?
— Нужно сперва вынести стол и все остальное, я хочу, чтобы здесь никакой дряни не оставалось.
— Вы-то здесь не останетесь, так в чем же дело?
— Берись за работу! — заорал он. — Пошевеливайся! Работать надо!
— Я бы лучше управился без шута горохового, — сказал я. Не хватило у меня ума сообразить, что он нарочно меня подначивает.
— Делай, что тебе велят, — сказал он. — За таким дураком, как ты, только успевай присматривать.
Я вошел в сарай, взял тяжелый молоток и швырнул его назад, не оборачиваясь. Молоток угодил Спроггету в колено. Он взвыл.
Успокоившись, он сказал решительно, хоть и попятился на всякий случай, потому что я все еще был на взводе:
— Ты мне осточертел. Вот погоди, придет твой дядя Джордж, я с ним поговорю.
— Ну и говорите, — сказал я. — Да скажите заодно, чтоб нанял уборщика.
Когда прибыл паша, я уже опять был у дробилки. Посовещавшись со Спроггетом, он крикнул:
— Артур!
Я крикнул в ответ:
