— Тем не менее, это не совсем по протоколу...
Его рация запищала. Благодарный за отвлечение, Ноа вышел наружу и поднес рацию ко рту.
— Шеридан слушает.
— Ноа! — почти кричал Бишоп.
Ноа дернул головой.
— Оу. Что случилось?
— Ничего! Абсолютно ничего не случилось!
Такого счастья в голосе Бишопа Ноа не слышал давно, точно еще до того, как его семья погибла. Он не мог представить, что это может быть за новость. Если это хорошие новости, он с благодарностью принял бы их.
— Что происходит?
— Друг мой, тебе лучше присесть.
— Просто скажи мне.
— Это чудо! Я до сих пор не могу поверить. Я стою здесь, смотрю на нее и не верю.
— Аттикус Бишоп, если ты не...
— Это Ханна.
Сердце Ноа замерло в груди. Мир остановился. Птицы перестали петь. Солнце померкло в небе.
— Значит, нашли ее тело?
— О нет! Это гораздо лучше. Мы нашли ее. Мы нашли Ханну. И Ноа — она жива!
Ноа резко сел. Прямо на бордюр. Его ноги подкосились, а живот резко дернулся вверх. Холодный, мокрый снег просочился сквозь брюки. Он не почувствовал этого.
Ноа не мог дышать. Он не мог говорить. Он с трудом пытался сформировать связную мысль. Его разум гудел, как улей, все вокруг размывалось и отдалялось.
Он не мог осмыслить слова Бишопа. Они не имели смысла.
Этот сценарий снился ему тысячу раз. Каждый раз Ноа просыпался весь в поту, пульс учащенно бился, а потом возвращался в холодную тихую спальню и горе пробивало еще одну дыру в его сердце.
— Ты хорошо меня слышал? — Рокочущий голос Бишопа вернул его обратно. — Ноа, ты слышал?
— Я слышал тебя. Этого... этого не может быть. Бишоп, не лги мне. Не делай этого со мной.
— Всё правда. Она реальна. Это реально, Ноа. Это происходит.
Бишоп никогда бы не солгал о таком. И ошибки бы не допустил.
Свободной рукой Ноа сорвал перчатки и бросил их на снег. Он уставился на свое обручальное кольцо, сверкающее на солнце. Его руки дрожали. Дрожало все его тело.
— Шеф Шеридан, вы в порядке? — спросила Аннет Кинг, наклонившись над ним. — Что-то случилось?
Он едва услышал ее, едва зарегистрировал ее голос. Его всего трясло. Надежда, какой бы хрупкой она ни была, никогда не умирала. Никогда. Она ожила в его груди, сильнее и яростнее, чем когда-либо.
Ноа не помнил, как начал плакать. Слезы стекали по его лицу в бороду. Его нервы вибрировали. Все стало чистым, ярким и прекрасным.
Ноа тяжело сглотнул.
— Я... я могу услышать ее голос? Могу поговорить с ней?
— Я сделаю еще лучше! — прорычал Бишоп. — Хватай своего сына. Бери Майло. Мы будем у вас дома через тридцать минут. Мы привезем Ханну домой.
Глава 30
Ханна
День двадцать седьмой
— Я не должен быть здесь, — пробурчал Лиам.
— Нет! — Ханна схватила его за руку. Чувство вины укололо ее. Она тут же опустила его руку. — Я имею в виду, я не знаю. Я хочу, чтобы ты был здесь. Пожалуйста. Прости меня, я не знаю, что со мной творится.
Они стояли на крыльце нового дома ее семьи в «Винтер Хейвене», автономном поселении в Фолл-Крике. Большие красивые шале, домики и коттеджи уютно расположились среди деревьев на берегу реки.
Сам дом оказался огромным и слегка внушительным: современный двухэтажный бревенчатый сруб с обширным крыльцом и огромными окнами.
Несколько минут назад Бишоп высадил Ханну, Шарлотту, Лиама и Призрака на подъездной дорожке. Он предупредил по рации, так что Ноа и Майло знали, что они скоро приедут.
Цунами эмоций захлестнуло Ханну.
— Что, если он не узнает меня? Ему было три года. Он не узнает меня. Я не должна ожидать этого от него. Это слишком много. Что, если я ему не понравлюсь? Что если все не так... если все будет не так... что если все пойдет неправильно...
Лиам коснулся ее плеча.
— Они — твоя семья. Это все, что тебе нужно помнить.
Она кивнула и погладила Шарлотту по спине. Малышка лежала на груди Лиама, обвязанная полосками простыни под его курткой. Он предложил нести ее, чтобы у Ханны руки оставались свободными, и она могла прижать к себе сына, обнять мужа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она с трудом могла поверить, что это реально. Что это действительно происходит.
Ханна повернулась и посмотрела назад. Солнце сияло. Небо окрасилось в насыщенный кобальтово-синий цвет. Белый снег сверкал, как бриллианты. Яркий свет почти ослеплял, но она не отводила взгляда.
Призрак носился по двору, пытаясь поймать тающие комья снега, падающие с веток. Казалось, он почувствовал, что нужен ей.
Он промчался по снегу, взбежал по ступенькам и остановился. Не налетел на нее, а остановился рядом с ней. Прижался мордой к ее руке и успокаивающе заскулил.
Ханна глубоко вздохнула.
— Мне это важно, мальчик. Спасибо.
Она взяла себя в руки и подняла подбородок. Целая жизнь воспоминаний пронеслась перед ней — купание Майло в ванной, Майло, покрытый мыльными пузырями и хихикающий; танцы с Ноа на кухне; пение Майло перед сном, когда они прижимались друг к другу в его слишком маленькой кроватке.
Она позвонила в дверь. Ее руки дрожали. Эмоции переполняли Ханну. Предвкушение, надежда, тревога, тоска, страх.
Она так долго ждала этого момента. Молилась об этом. Жаждала его. Прошла через ад, чтобы попасть сюда.
Дверь открылась.
По другую сторону стоял мальчик. Высокий, намного выше, чем она помнила. Пухлая детская мордашка из ее воспоминаний превратилась в лицо восьмилетнего ребенка. Худенькое и нескладное тело, сплошные локти и колени. Но знакомая оливковая кожа. Непокорные черные волосы, завивающиеся вокруг ушей. Эти большие, серьезные глаза.
— Майло, — прошептала она.
Он уставился на нее, не говоря ни слова.
Все, что Ханна могла сделать, это удержаться и не схватить его, не притянуть к себе, не заключить в объятия.
Она сдержалась. Она будет для него чужой. Конечно, будет. Она должна помнить об этом. Должна думать о его чувствах.
У нее щипало глаза. Комок в горле слишком велик, чтобы его проглотить.
— Привет, Майло, — попыталась она снова. — Я... — «Я твоя мама. Я люблю тебя больше всего на свете. Я прошла через ад и обратно, чтобы добраться до тебя». Она не сказала ничего из этого. Пока нет. — Я Ханна.
Майло оглянулся на кого-то внутри дома, затем снова посмотрел на Ханну. Он напрягся. Он выглядел нервным, растерянным. Может быть, немного испуганным.
Дверь открылась шире.
Там стоял Ноа. Ее муж. Мужчина, за которого она вышла замуж. Танцевала с ним. Спала с ним. Создала семью.
Он выглядел так же, но по-другому. То же телосложение, та же легкая, спортивная походка и темно-каштановые волосы. Теперь он казался старше. Его лицо огрубело, похудело. Но он все еще оставался красивым. Он всегда был красив.
Черты лица Ноа исказились. Он обошел Майло, вышел на крыльцо и раскрыл объятия. Его глаза покраснели, на щеках блестели слезы. Он уже плакал.
— Ханна, — сказал он. — Это действительно ты?
— Я, — прошептала она. — Это я.
Ноа обнял ее. Она протянула к нему руки и обняла его в ответ. Ничто не могло подготовить ее к этому. Ханна не знала, на что это должно быть похоже.
Раньше они так легко подходили друг другу. Теперь они не знали, куда деть свои руки. Получалось неловко, словно они части головоломки, которые не совсем подходили друг другу.
С низким рычанием Призрак протиснулся между ними.
Она отступила назад. Ноа ее отпустил.
Он протер глаза. Его обручальное кольцо сверкало в солнечном свете. Ханна с ужасом поняла, что он все еще его носит.
Пять лет. Он не женился снова. Он не снял кольцо. Он ее ждал.
Слезы хлынули сами собой. Она не могла их сдержать.
— Прости, — сказал Ноа. — Прости меня.
— За что?
— За то, что потерял тебя. Это моя вина. Я должен был пойти за тобой. Я не должен был...
— Нет. Это не твоя вина. И не моя вина. Виноват один человек, и его больше нет.
