– Почему он тебе не нравится? – спросила она с укором.
– Потому, что мне нравится Максим, – откровенно ответила я. – И вообще… Ты ставишь меня в дурацкое положение. Я все-таки живу в доме твоего мужа. Мне не хочется совершать поступки, которые он не одобрит.
Элла всплеснула руками.
– Он же ничего не узнает!
– Это и гнусно, – пробормотала я сквозь зубы.
– Что-что?
– Говорю, давай свою булавку, – ответила я неохотно, повысив голос. – Отнесу. Только отдам ее не Стефану, а Марийке. Пусть она передаст.
– Ты с ума сошла! – возмутилась Элла. – Передавать подарок через его домработницу!
– Ничего, не сдохнет, – высказалась я в обычном непочтительном тоне, которым говорила о сиятельном Стефане.
– Дело не в этом!
– А в чем?
Элла споткнулась.
– Я хотела… открытку написать…
– О боже! – сказала я. – Только не это! Умоляю, не делай глупостей!
Элла махнула рукой.
– Какая разница? У Стефана десяток моих писем.
У меня перехватило дыхание.
– Ты с ума сошла!
– Ну и что? – ответила Элла дерзко. – Может, мне приятно, что он их хранит! Может, он их перечитывает!
– Ага! – подтвердила я иронически. – По вечерам. Вместе с Викой.
Элла остановилась на полуслове. Подняла на меня потемневшие от гнева глаза, спросила очень тихо и угрожающе:
– Что ты хочешь этим сказать?
И тут мое терпение лопнуло.
– Сама догадайся! – закричала я. – Что будет, если твои послания попадут в ручки издательницы дамских журналов? Да еще такой стервы, как Вика?! Да если учесть, какие прекрасные у вас отношения…
Элла приложила ладонь к губам.
– Дошло? – продолжала бушевать я. – Слава богу!
– Стефан никогда не покажет ей мои письма, – тихо сказала Элла.
– Ну, конечно! Твой Стефан – такая же беспринципная сволочь, как и Вика! Если ему это будет выгодно, он маму родную продаст!
Элла решительно поднялась с кресла.
– Прекрати!
– Разуй глаза! – посоветовала я все еще в повышенном тоне. – Сделай это хотя бы ради Максима, если на себя наплевать! Он такой пощечины не заслужил.
– Ты передашь мой подарок? – сухо спросила Элла, не ответив на мой страстный монолог.
– Подарок передам, – согласилась я ворчливо. – А письмо передавать не стану.
Несколько минут Элла задумчиво смотрела на меня. Потом она вдруг рассмеялась и сказала:
– Знаешь, мне в голову пришла интересная мысль.
– Поделишься?
Элла еще одну минуту рассматривала меня прищуренными глазами.
– Нет, не может быть, – отказалась она от каких-то своих размышлений.
– Что не может быть? – не поняла я.
– Ты так яростно сражаешься за интересы Максима, что я подумала: а не нанял ли он тебя? Может, твое появление здесь было хорошо разыгранным спектаклем.
– Что-о-о?
Я на минуту утратила дар речи.
Потом развернулась и кинулась в свою комнату, перепрыгивая через ступеньки.
Ворвалась к себе, распахнула створку шифоньера и принялась выбрасывать на кровать груды разноцветных тряпок.
– Аня!
Я не ответила.
– Извини меня!
Я упала на колени, нагнулась и вытянула из-под кровати свои дорожные сумки.
Не обращая никакого внимания на Эллу, начала неаккуратно запихивать в них свои вещи.
Она села на кровать прямо передо мной.
– Анечка!
– Все, – ответила я сквозь зубы. – Загостилась я у вас. Пора и честь знать.
Элла крепко схватила меня за руки.
– Прости, прости! – повторила она с раскаянием. – Я ляпнула глупость.
– Нет, – ответила я. – Ты не глупость ляпнула. Ты меня оскорбила.
– Прости меня!
– У тебя это входит в привычку, – продолжала я. – Предположим, твой муж по каким-то причинам терпит оскорбления… А я не стану терпеть.
– Прости!!
Элла съехала со стеганного покрывала и встала на колени.
– Прости меня! – повторила она со слезами. – Если ты уедешь, я… я…
Она поискала нужные слова.
– Я просто не знаю, что будет, – сказала она наконец.
Но меня это не тронуло.
– Это уже не мои проблемы. Жили же вы как-то до меня… И дальше проживете.
– Аня!
Элла снова взяла меня за руки.
– Если бы ты только знала, – сказала она безнадежным голосом.
Отпустила мои руки и тихо всхлипнула.
– Хватит! – сказала я жестко. – Не дави из меня слезу. Не люблю.
– Тебе всего двадцать пять, – продолжала Элла, не слушая меня. – Где тебе понять… Мне в сентябре будет сорок четыре. Да, конечно, это еще не старость… Но жизнь проходит. Женская жизнь, я имею в виду, – пояснила она.
– Так уж и проходит, – возразила я неуверенно.
Элла посмотрела на меня с грустной усмешкой.
– Я же говорю, ты не поймешь…
И она уставилась прямо перед собой невидящим взглядом. Лицо ее, как в первый день нашего знакомства, опустилось и постарело. Настоящий возраст проглянул сквозь ухоженную маску благополучной женщины с беспощадной ясностью. По щекам скатились две мокрые дорожки.
– Сейчас тоже зарыдаю, – сказала я все так же неуверенно, потому, что мне вдруг стало ее жалко. – Такая тяжелая у тебя жизнь! Такие серьезные проблемы! Просто-таки ежедневно решаешь вопросы бытия: купить костюм от Кардена или платьице от Ив Сен-Лорана?
Элла отмахнулась.
– Да я не об этом…
Она вытерла ладонью мокрое лицо и размазала косметику.
– Любви не было, – сказала она строго. – Настоящей, счастливой любви. Максим, он хороший… Я понимаю… Только он какой-то виртуальный: вроде и есть муж, а вроде его и нет. Сначала Ритка без конца болела… Думала, вылечу ребенка, начну жить… Ни фига.
Она тихо всхлипнула и снова вытерла слезы.
– Говорю же, в двадцать пять этого не понять. Как это можно, лежать ночью в кровати и подсчитывать, сколько дней осталось до следующего дня рождения… А я каждую ночь считаю.
Элла вздохнула и повторила:
– Проходит жизнь. Вытекает из меня, как кровь. Еще год-другой, и кому я буду нужна? Растолстею, расплывусь, морда морщинами пойдет, растрескается… А!
И она безнадежно махнула рукой.
Я молчала. Скажу честно, мне стало ее по-настоящему жаль.
– А Стефан? – спросила я осторожно.
– Что Стефан? – не поняла Элла.
– Ты говоришь, что любви не было. Вот я и спрашиваю, как же Стефан?
– Стефан…
Глаза Эллы потеплели.
– Это любовь, – сказала она нежно. – Только несчастная любовь. Ущербная какая-то. Видеться нормально, и то не могли…
И она замолчала.
Проползли томительные пять минут.
– Не уезжай, – попросила Элла, поднимая голову. – Я знаю, что я скотина. У меня и характер испортился потому, что никакой жизни нет. Ни хорошей, ни плохой. Честно тебе скажу: когда приходилось самой за существование бороться, я была в сто раз счастливей, чем сейчас. Не пойму почему. Времени, что ли, не было на всякие раздумья?
Она пожала плечами и посмотрела на меня.
Я молчала.
Элла робко потянула к себе сумку, в которую я небрежно бросила часть вещей.
– Нет! – сказала я.
– Пожалуйста, не надо! – взмолилась она. – Не уезжай!
– Я не уеду, – ответила я. Элла сделала радостное движение. – Пока! – уточнила я. – Если ты меня еще раз обидишь, я даже разговаривать на эту тему не стану. Молча соберусь и уеду. Так что пускай вещи на всякий случай останутся в сумке.
– Остальные можно в шкаф повесить? – спросила Элла очень робко.
– Можно, – ответила я.
Встала на ноги и сказала:
– Ладно, покончим с неприятностями разом. Давай свой подарок, отнесу прямо сейчас. Мне не хочется делать это при Максиме.
– Конечно! – засуетилась Элла. – Коробка внизу, в моей сумочке! Сейчас спустимся, все достанем…
Мы подошли к двери. Я резко распахнула створку и от неожиданности отшатнулась назад.
– Ой!
– Простите, – любезно извинилась Марья Гавриловна, которой я чуть не заехала по лбу. – Я пришла спросить, какие будут распоряжения насчет ужина.
– Я зайду на кухню, – ответила Элла.
– Хорошо, – ответила домоправительница и развернулась к нам спиной, собираясь уходить.
– Марья Гавриловна!
Железная леди вопросительно обернулась.
– Повесьте, пожалуйста, вещи в шкаф, – распорядилась Элла по-хозяйски властно.
– Хорошо, – коротко ответила домоправительница и скрылась в моей комнате.
Я проводила ее подозрительным взглядом.
Если она только что не подслушивала под дверью, то я ничего не понимаю в этой жизни!
Мы спустились вниз. Элла раскрыла сумочку, достала оттуда коробку с булавкой.
– Скажи, что я желаю ему счастья, – прошептала она.
Я скривилась, но все же пообещала.
– Скажу.
– Пойду на кухню, – сказала Элла. – Поговорю с поваром.
Я вздохнула, критически оглядела ее зареванное лицо с размазанной косметикой. Подвела к зеркалу и посоветовала:
