— Да бросьте, — улыбнулся Нахимов, — это уже восьмой самолет, на котором мы летим, понемногу привыкаю. А в первый раз, если честно, чуть сердце не прихватило. Страшно было до ужаса. Думал, поседею.
— Да? — Я удивленно посмотрел на седые виски адмирала. — Я видел, вы еще молились тогда и крестик целовали.
— Скажите, а вы в Бога верите? — неожиданно спросил адмирал.
— В Бога? Нет. Там на небе звезды, это еще Гагарин выяснил и подтвердил. А я человек прагматичный, пока не увижу — не поверю.
— Гагарин?
— Юрий Алексеевич. Первый человек, поднявшийся в космос.
— Богохульник.
— Наверное… — Я как-то потерял интерес к разговору и собрался было вернуться к Але, которая успела уснуть, свернувшись калачиком на неудобном сиденье, как меня остановил вопрос Нахимова:
— Скажите, Александр Геннадьевич… А почему вы не рассказывали про ВАШ мир? Ведь на переговорах вы о нем даже не упоминали.
— А смысл? Переговоры мы вели от лица СССР, а то, что он общается еще с одним миром, так это дело политики, куда я стараюсь не вмешиваться. Предварительные переговоры провел — и ладно, дальше пусть дипломаты разговаривают, — отмахнулся я.
— Скорее исправляют… Я слышал разговор вашего охранника подпоручика Вяземского и вашей спутницы Алевтины Андреевны. Это правда, что из-за оставленного в нашем мире профессора Трауберга у вас могут быть проблемы?
— Почему могут? Будут. Видите ли, сотрудничество, несмотря на некоторые сомнения, которые у меня появились, не может, а именно БУДЕТ взаимовыгодным. И чтобы отсеять сомнения у руководства, я оставил профессора в вашем мире. Он очень важная фигура тут, так что переговоры состоятся, можете мне поверить. Ну а дальше уже работа политиков. Вы не беспокойтесь, у меня есть, что рассказать и предложить руководству Мы с государем это подробно обговорили. Да и у вас, я так понимаю, есть некоторые предложения и полномочия к переговорам.
— Возможно… — задумался адмирал.
Извинившись, я оставил его размышлять, а сам перебрался обратно. Тут меня отвлек каперанг Ульянов. Видимо, воспользовался тем, что рядом нет незнакомых людей. Раньше-то, пока мы бегали по тылам, перекинуться даже парой слов особо времени не было, а тут офицеры решили воспользоваться ситуацией.
— Скажите, Александр Геннадьевич, а эти летательные аппараты действительно технически превосходят те, что я уже видел в вашем мире?
— Где это вы видели? — искренне удивился я.
— Когда нас взяли в плен те люди, нас расселили по комнатам, ненадолго еще…
— А, ну да, мы потом в аэропорт выехали, — кивнул я.
— Так вот, там был такой серебристый ящик и в нем картинки, как в театре, но очень похожие на живое.
— Телевизор, — едва слышно прокомментировал Андрей со своего места. Причем в его голосе было легкое превосходство над незнающими людьми. Сам видел его всего пару раз, а туда же.
— Так вот, у меня вопрос по картинкам.
— Извините, Сергей Владимирович, а не подскажете, что там показывали?
— Там был железный скелет человека, и он двигался и стрелял…
— А, понял. «Терминатора» отрывок успели посмотреть, — понятливо хмыкнул я.
— Вы мне не объясните, что все это было?
— С превеликим удовольствием, называется это — синематограф…
Москва. Кремль. Кабинет для совещания.
12 июля по миру СССР.
10 июля по миру Александра. 12 часов 35 минут.
— Ну каков, а? Что скажете, товарищ Берия? — спросил Сталин, вставая и расхаживая по кабинету.
— Наглец, — неожиданно хмыкнул Лаврентий Павлович.
Покачав головой, Иосиф Виссарионович подошел к окну и, посмотрев на садившееся солнце, поинтересовался:
— Что вы думаете по этому поводу?
— Просчитал он нас. Пробьем мы окно в мир Николки.
— Вы вот что, товарищ Берия, встретьте их на аэродроме. Устройте их в вашей гостинице. А завтра с утра будет уже официальная встреча. Тайная, вы понимаете меня, товарищ нарком? Тайная.
— Хорошо, товарищ Сталин, — ответил нарком, — приказ аналитикам просчитать Николая я уже отдал. Также они соберут всю информацию по вновь обнаруженному миру.
— Хорошо, — кивнул Верховный, после чего, подойдя к столу, снял трубку телефона: — Пригласите ко мне товарища Ворошилова.
— Разрешите идти?
— Идите?
Пропустив входящего в кабинет маршала, нарком услышал тихий, вкрадчивый вопрос Сталина:
— Объясните мне, товарищ командующий, почему вверенные вам войска оставили позиции ДО назначенного вам срока. И объясните, ОТКУДА у нас такие потери?!
Берия вздохнул, несмотря на предупреждение и начавшуюся подготовку к боям, войска все равно имели мало опыта. Немцы фактически очистили — согнали — приграничную полосу от диверсионных и засадных частей Красной Армии и пытались пробиться к УРам. Сейчас Верховный распекал Ворошилова за срыв наступления под Минском, где два механизированных корпуса под командованием генерала Петрова окружили три пехотные дивизии немцев. А из-за халатности командира одной из танковых дивизий большая часть смогла вырваться, правда, бросив всю технику и тяжелое оружие. Спасали присланные из-за портала высотники Ту-22, которые не только отслеживали все перемещения противника, но и наносили ночные точечные бомбардировочные удары по железнодорожным станциям в Польше. Благо один из самолетов был оборудован под бомбометание.
Прилетели мы ночью. Группу представителей царского мира под предводительством адмирала Нахимова встретил лично нарком Берия и после приветствий увел с собой. К нам же подошел капитан и велел следовать за собой. Честно говоря, я хотел отправиться домой — к себе на квартиру. Но приказ наркома — письменно доложить о наших приключениях — поставил крест на моих планах.
«Ладно, хоть в самолете немного поспать успел!» — вздохнул я, следуя за сопровождающим. Через час, сидя в одном из кабинетов управления, писал рапорт о наших приключениях. Подробный. Очень подробный. Насколько я знал, Андрей и Алевтина занимались тем же в соседних кабинетах.
Стоявший над душой Гоголев постоянно задавал уточняющие вопросы. В принципе сперва должны были меня опросить, а потом уже приказать написать все в письменном виде, но, видимо, торопились, раз эти два действа происходили одновременно. Закончил я где-то часа в три ночи. Генерал, схватив папку, куда сложил пронумерованные страницы с моим рапортом, быстро исчез.
— Товарищ майор, прошу вас следовать за мной. Номер на ваше имя уже забронирован, — заглянул в кабинет сразу после Гоголева молодой сержант с повязкой дежурного.
— Мои спутники закончили?
— Так точно. Час уже как ушли.
— Хорошо, тогда идем.
Аля была в моем номере, сидела голышом и полотенцем вытирала волосы.
— Душ справа по коридору, только кабинки не перепутай. Женский налево. Полотенце и чистое белье на спинке стула, — ответила она на мой немой вопрос.
— Спасибо, солнышко.
Подхватив белье и полотенце, я бодрым шагом направился в душевую.
— Направо или налево, вот в чем вопрос? — пробормотал я, остановившись в задумчивости перед двумя дверьми.
Чисто мужская сущность советовала идти налево. Вторая, подкаблучная опасливо направо. Вздохнув, открыл дверь мужской раздевалки.
Все-таки приятно смыть с себя двухдневные пот и грязь и надеть чистую одежду.
Вернувшись в номер, я быстро забрался под одеяло, обнял Алю и мгновенно уснул.
Кабинет Верховного Главнокомандующего товарища Сталина.
13 июля. 10 часов 08 минут.
Несмотря на привычку вставать ближе к обеду, — совещания часто заканчивались глубоко за полночь — Сталин был бодр, хотя работал уже два часа.
— Докладывайте своими словами, товарищ Берия. Рапорта я прочитал, но хочу знать ваше мнение.
— Товарищ Сталин. Мы опросили наших фигурантов. Вы были правы, Александр сознательно оставил профессора в царском мире. Он просчитал, что мы обязательно вернемся за товарищем Траубергом и наладим дипломатические отношения с новым миром. Да он этого и не скрывает, честно ответил на все вопросы. Товарищ Гоголев поинтересовался, почему он так стремится к нашему союзу. Ответ был прост, ему не нравилось, что творится в ЕГО мире. Та политическая обстановка и идеология его не привлекают. Как он устно пояснил: Сперва была монархия. Дворянство, честь и достоинство империи. Потом Советский Союз, крестьяне-товарищи. Идеология равенства. Потом демократия, ни чести, ни достоинства, ни равенства. Одни олигархи да рабы-нищие. Вот во что превратили Россию. Он не хочет, чтобы это повторилось как у нас, так и у них. Кстати, Александр мельком сообщил, что прикупил поместье под Москвой. Дачей его назвал. Помог ему в этом Николай Первый.
