Каждый день, да, каждый час играл им на руку. Под конец они избавились и от множества допросов. Шведская полиция днем и ночью искала Пера Нильссона и его друга, а Расмусу с Подхалимом пришлось отвечать только за небольшой взлом виллы.
Кроме того, на них висел прежний срок, который следовало отбыть. Да, нелегко зарабатывать деньги!
На что способна Кари!
Назавтра после дня рождения была пятница, тринадцатое августа. Нильс вышел к завтраку хмурый, с воспаленными глазами. Мама, тихая и печальная, ничего не ела и только пила кофе. Глупышка сестренка понимала: что-то случилось, и потому не задавала никаких вопросов. Отец молча ушел на фабрику. У самого окна назойливо жужжала оса, шуршал в саду дождь, и в открытые настежь двери влетали благоуханные запахи цветочных клумб.
Кто-то пробежал внизу по дорожке сада, и в дверях, не постучавшись, предстала фру Ли из соседнего дома.
— Вы уже слышали?
— О чем?
— На фабрике — кража со взломом! Все деньги исчезли! Говорят, фабрика обанкротилась и теперь ее вынуждены закрыть! Просто ужасно!
Опустившись на стул," фру Ли перевела дух.
— Не так-то просто проникнуть в сейф с деньгами, — заметила мама. — Либо у них были ключи, либо они взорвали…
Она запнулась, вспомнив взрыв, который слышала ночью.
— И стены и крыша разлетелись вдребезги, — тараторила фру Ли. — Здесь вся полиция с ищейками и машинами. И я видела, что Петтер, муж Катарины, — арестован. Он был бледен как смерть. И с трудом шел! Они буквально уволокли его.
— Ужаснее я ничего в жизни не слышала! — сказала мама.
Малышка захныкала, и мама стала ее утешать: теперь им
надо спуститься к станции и посмотреть собственными глазами, — это не опасно.
Нильс был уже в саду. Он на ходу накидывал дождевик, натягивал сапоги с высокими голенищами. На дороге толпились люди: кое-кто знал о случившемся, другие останавливались узнать, нельзя ли что-нибудь увидеть.
У подножья холма Кристиан препирался со своей мамочкой из-за желтого дождевика. Куда он мог пропасть? Кристиан говорил, что повесил его на место, мама же уверяла, что ничего подобного, дождевик валялся в саду, а потом исчез.
По мере того как новость распространялась по поселку, толпа людей перед фабрикой росла. Всем хотелось узнать поподробнее, что же случилось. Но рассказывать было почти что нечего. Петтер, который, по слухам, был арестован и увезен полицией, стоял тут же чрезвычайно довольный. Он всего лишь показал полицейскому из города, как найти центральную станцию.
Печальный день выдался для Уры, но в некоторых отношениях и необычный, выдающийся день. Для тех, кто любит сенсации.
Люди столько болтали об этом, что могло показаться, будто они забыли про часы Монсена! Но нет, Монсен уж позаботился, чтобы об этом не забывали! Где бы Нильс ни шел, ему оборачивались вслед и шептались, а если он резко останавливался, тут же замолкали.
Фабрика работала как и прежде. Машины были на ходу, люди приходили домой обедать, но ничего больше того, что было уже известно, рассказать не могли.
Полицейские заходили чуть ли не в каждый дом: во все лавки, кафе, в харчевню, гостиницу, на станцию. Но никто не видел никаких подозрительных чужаков и не заметил ничего особенного.
Даже Соня.
На следующий день в газете появилось сдержанное сообщение об ограблении фабрики в Уре, а еще через день была напечатана лишь небольшая заметка об этом. И больше ничего.
Не заметно было также, чтобы фабрика приближалась к банкротству. Директор Симонсен поехал в город на совещание и снова вернулся домой.
А тут еще Монсен и его часы!
Уполномоченный ленсмана Йоханнессен вошел в часовую лавку, чтобы еще немного побеседовать об этой краже и выяснить кое-какие мелочи. Монсен сидел в своем вертящемся кресле и ковырял в зубах спичкой. На нем был старомодный жилет и старомодные часы с цепочкой — он всегда так ходил. Как всегда, у него были рыжие усы и, как всегда, волосы его были расчесаны на пробор. И объяснение его ничем не отличалось от прежнего.
— Целый день я сидел здесь. Целый день. Пока лавка не закрылась и я не хватился часов.
— Но вы, верно, обедали? — спросил Йоханнессен.
— Да, но это было до того, как я принес часы. Я сам получил посылку на почте и положил ее на прилавок.
— Кто же присматривал тогда за лавкой?
— Никто. Я повесил на дверях объявление, где было написано: «Скоро вернусь!»
— А когда вы вернулись, вас никто не ждал?
— Здесь было пусто, как на школьном дворе в воскресенье. Я знал, что в посылке, и положил ее на прилавок. Вот здесь. Я не распаковал ее, так как был занят.
— Чем? — спросил Йоханнессен.
— Это дела не касается.
— Все касается дела.
— Я разгадывал кроссворд, — ответил Монсен.
— Вы справились с ним?
— С чем?
— С кроссвордом?
— Это тоже касается дела, да? — спросил Монсен и ткнул в Йоханнессена расщепленной спичкой, которой ковырял в зубах.
— Может и нет. Но я сам решаю кроссворды и знаю, что их редко разгадывают до конца. Это может быть любой уезд в Трённелаге или какой-то французский поэт или кто-то в этом роде, которого потом приходится искать в справочнике. Например, как звали жену Бальдра[80] или нечто подобное.
— Я, во всяком случае, с кроссвордами справляюсь, — заверил Йоханнессена Монсен. — Вот!
Вытащив листок бумаги, он показал кроссворд, в котором все буквы были красиво выведены чернилами.
— Я никогда никуда не посылаю кроссворды, когда их решаю. Я никогда не получаю премии. Те, кто распоряжается премиями, дают их, вероятно, только своим.
— Вы плохо думаете о людях, Монсен, — сказал уполномоченный ленсмана. — Этот кроссворд решен хорошо. Неужели вы нашли все эти трудные слова, так ни единого разу и не отлучившись из лавки?
— Нет, я ходил заглянуть в справочник, но когда вернулся, посылка была на месте.
— Несомненно. Однако вот вы сами видите: хоть на мгновение, но вы все-таки выходили из магазина.
— Раз вы уж такой дотошный, Йоханнессен, я не выходил из лавки, потому что стоял в открытых дверях и держал справочник рядом.
— Это не я дотошный, Монсен.
— Может, это я?
— Нет, это дело такое, Монсен.
— Дело не дотошное, надо только как следует взять за шиворот этого щенка-мальчишку и лупить его, пока не сознается.
— Могу я взглянуть, где ваша книжная полка, Монсен?
— С радостью. Вот, — Монсен указал на открытую дверь квартиры, и Йоханнессен заглянул туда.
— Так окажите мне заодно одолжение и посмотрите, как называется лимфатическая железа из двух слов и семнадцати букв.
Перед Монсеном лежал уже новый кроссворд.
Йоханнессену пришлось пройти в самый угол за дверью и, кроме того, нагнуться, чтобы найти том на букву «Л».
— Это лимфатический узел! — воскликнул он и поставил справочник на место.
— Лимфатический узел! — злобно произнес Монсен. — Ну и словечки! Это придуманные заново слова, из тех, которых никто никогда прежде не слыхал.
Мелкими, красивыми буквами вписал он «лимфатический узел».
— Слова не могут быть совершенно новыми, если справочнику тридцать лет, — сказал Йоханнессен.
— Чем тут стоять и забавляться, лучше бы вы арестовали этого наглеца! — посоветовал Монсен.
— Сначала нам нужны доказательства, что это он украл!
— Разве мало того, что я говорю?
— Если вы не видели собственными глазами, как он крал, это — не доказательство.
— Доказательство! Доказательство! Наверное, это доказательство, если иначе быть не может. Никто не мог бы взять часы, чтобы я этого не видел.
— Но их взяли, а вы этого не видели.
— Он — единственный, кто мог бы их взять, чтоб я этого не видел.
— Несмотря на нескольких чужаков, которые в ту же ночь совершили здесь кражу со взломом!
— Да, вы можете сказать все, что вам выгодно! Притянуть к делу бандитов, а потом сидеть сложа руки и отгадывать кроссворды. Но я скажу вам, мой друг! Если бы те, кто взорвал сейф, взяли посылку, я говорю если — они бы спрятали ее в своем автомобиле. Но если ее украл этот ангелочек — мальчик Нильс, у него не было бы времени хорошенько припрятать ее. И тогда она лежит здесь в лесу или внизу у моста или в каком-нибудь другом месте, где шляется этот щенок. И если бы полицейские могли быстрее пораскинуть мозгами, они бы явились сюда с ищейками, увеличительными стеклами и всем, чем только пользуются в своей работе. И нашли бы посылку до того, как ангелочек прокрался к тайнику при лунном свете, чтобы перепрятать часы в более надежное место или бросить в озеро.
— Возможно, вы правы, — сказал Йоханнессен. — Мы попытаемся…
— Могли бы поблагодарить за добрый совет, — буркнул Монсен.
Нильс стоял на станции, когда подошел предобеденный поезд. Человек с овчаркой вышел из вагона; Нильс узнал и проводника и собаку.
