Можно было добиться перевода по состоянию здоровья. Если обнаруживали туберкулез, то отправляли в специальный «Новый лагерь» за восемьдесят километров от Сен-Лорана.
Проказа тоже срабатывала. И конечно же, дизентерия. Получить нужную справку было несложно. Но и тут существовал огромный риск — почти два года жить в специзоляторе бок о бок с настоящими больными, страдающими от избранного вами заболевания. Легче всего было подцепить дизентерию.
Каждый день я узнавал о жизни на островах что-то новое. Обитатели нашего барака представляли собой удивительное смешение характеров и типов. Удивительное во всех отношениях — и в плане их прошлого, и в плане того, как они вели себя здесь. Я все еще не работал — ждал места ассенизатора, которое позволило бы свободно перемещаться по острову, не проработав и часа. К тому же тогда я мог бы ловить рыбу.
Утром на перекличке перед отправкой на плантации кокосовых орехов выкликнули имя Жана Кастелли. Он шагнул из рядов и сказал:
— Это как понять? Выходит, меня посылают на работу? Меня?
— Да, тебя, — подтвердил охранник-надсмотрщик. — На, держи лопату!
Кастелли метнул в его сторону ледяной взгляд.
— Послушай, парень, оставь ее себе. Надо родиться в какой-нибудь гнилой дыре, чтобы уметь обращаться с этой штукой. Быть из провинции, как ты. Я же — корсиканец из Марселя. На Корсике настоящие мужчины никогда к ней не прикасаются. А в Марселе даже не знают о ее существовании! Так что забери свою лопату и оставь меня в покое.
Молодой охранник, как позднее выяснилось, еще плохо знакомый со здешними нравами, пригрозил Кастелли лопатой. И тут же все сто двадцать человек в один голос взревели:
— Только тронь его, ублюдок, и ты мертв!
— Расходись! — заорал Гранде, и, не обращая внимания на охранников, толпа повалила в барак.
Блок «В» отправился на работу в полном составе. Блок «С» тоже. С десяток охранников вернулись и заперли решетчатую дверь. Такое случалось редко. Через час к нашему бараку их набежало человек сорок. Все с автоматами. Помощник коменданта, главный надзиратель, начальник охраны — все были здесь, за исключением самого коменданта, до начала инцидента отбывшего инспектировать остров Дьявола. Помощник коменданта сказал:
— Дачелли! Выкликайте поименно, по одному!
— Гранде!
— Здесь!
— Выходи!
Он вышел и оказался в окружении охранников. Дачелли скомандовал:
— На работу!
— Не могу.
— Отказываешься?!
— Нет, не отказываюсь. Болен.
— С каких это пор? Тебя нет в списке больных.
— А утром я не был болен. Сейчас заболел.
Первые шестьдесят человек, вызванные таким образом, заявили точь-в-точь то же самое. Только один открыто отказался подчиниться. Наверняка он сделал это, чтобы его отправили в Сен-Лоран и отдали под суд. И когда его спросили: «Отказываешься?», он ответил:
— Да, отказываюсь! Трижды отказываюсь!
— Трижды? Почему?
— Да потому, что меня от вас тошнит. Категорически отказываюсь работать на таких ублюдков, как вы!
Обстановка накалилась до предела. Охранники, в особенности помоложе, никак не могли смириться с тем, что заключенные так их унижают. Они ждали лишь угрожающего жеста или движения со стороны заключенных, который позволил бы им применить оружие.
— Всем вызванным раздеться! И марш в барак, быстро!
Одежду начали снимать, время от времени слышался лязг упавшего на камни ножа. В этот момент появился врач.
— Смирно! Вот и врач! Доктор, будьте любезны осмотреть этих людей! Если они окажутся здоровы, немедленно в карцер! Все остальные — в барак!
— Это что же, все шестьдесят человек сказались больными?
— Да, доктор, за исключением вот этого, он просто отказывается работать.
— Так. Кто первый? — спросилврач. — Гранде, что с вами?
— Отравление, доктор. Охранниками. Все мы приговорены к длительным срокам, некоторые пожизненно. Надежды уйти с островов никакой. И вынести это можно только в том случае, если будет какое-то понимание и уважение к нашим законам. Но сегодня утром один охранник зашел слишком далеко — он пытался на глазах у всех ударить ручкой лопаты нашего товарища, которого все здесь уважают. Причем не в целях самообороны, наш человек никому не угрожал. Он просто сказал, что не хочет иметь дела с лопатой. Вот источник нашей эпидемии, доктор, а там решайте сами.
Склонив голову, врач с минуту думал, а затем сказал: — Санитар, запишите следующее: «По случаю массового пищевого отравления медицинский работник такой-то должен предпринять все необходимые меры для лечения заключенных, которые внесли себя в список больных. Каждому по двадцать граммов сульфата натрия. Что же касается заключенного такого-то, то его следует поместить в больницу на обследование и выяснить, был ли он в здравом уме, когда отказался работать».
Он повернулся и ушел.
— Все в барак! — заорал помощник коменданта. — Собрать барахло. И ножички, пожалуйста, не забудьте!
Весь день мы просидели в бараке. Никого не выпускали, даже человека, чьей обязанностью было ходить за хлебом. Около полудня санитар в сопровождении двоих заключенных внес вместо супа деревянную лохань с сульфатом натрия. Но только трое из наших успели отведать слабительного. Четвертый забился в притворном припадке эпилепсии и опрокинул лохань, а заодно и ведро, а все ложки раскидал по сторонам. На том инцидент был исчерпан, разве что староста после долго мыл и убирал в бараке.
Сегодня весь день проговорил с Жаном Кастелли по прозвищу Старина. Он был профессиональным взломщиком, человеком необычайной силы воли и высокого интеллекта. Он ненавидел насилие. У него было много разных странностей, например, он мылся только самым простым мылом. Стоило ему унюхать, что я мылся «Палмоливом», как он морщил нос и восклицал:
— Господи, ну и воняет! Как от педрилы! Намылся шлюхиным мылом!
Было ему пятьдесят два, но несмотря на это, энергия так и била из него ключом.
— Папийон! Ты мне прямо как сын. Жизнь здесь тебя не интересует. Ты хорошо ешь, потому что хочешь сохранить форму. Но ты никогда не сможешь осесть здесь, на островах. Я поздравляю тебя. Тут едва наберется полдюжины ребят, что придерживаются того же образа мыслей. Особенно в плане побега. Здесь немало людей, готовых заплатить целое состояние, чтобы попасть на материк, откуда бежать легче, но в побег с островов никто не верит.
Старина Кастелли посоветовал мне учить английский и при любой возможности говорить с испанцами по-испански. Он одолжил мне учебник испанского в двадцать четыре урока и франко-английский словарь. Он очень дружил с марсельцем по имени Гарде, большим спецом по побегам. Сам марселец бежал уже два раза — первый раз с португальской каторги, второй — с материка. У него были свои идеи относительно побега с островов, у Кастелли — свои. Тулузец Гравон имел свое мнение. И все они не совпадали. Поэтому я решил мыслить и действовать самостоятельно, ни с кем больше не советуясь.
Вчера вечером мне представилась возможность дать понять в бараке, что почем и кто я такой. Некий громила из Нима по прозвищу Баран пытался спровоцировать на драку на ножах одного паренька из Тулузы по прозвищу Сардинка. Баран, голый по пояс, перегородил проход и, играя ножом, сказал:
— Или гонишь мне двадцать пять франков за каждую игру, или играть не будешь!
— Да здесь сроду никто никому ничего не платил за игру в покер! — воскликнул Сардинка. — Чего прицепился? Чего б тебе не пойти туда, где играют марсельцы?
— А это не твоего ума дело! Или платишь, или не играешь! А не то давай драться!
— Нет, драться я не буду.
— Тогда, значит, сваливаешь?
— Да. Не хочу получить перо в брюхо от Гориллы, которая даже ни разу не попробовала бежать! Я лично собираюсь бежать и не хочу убивать или быть убитым! Все напряглись: что будет дальше?
— Этот малыш — наверняка хороший парень, — шепнул мне Гранде.— Жаль, что мы ничем не можем ему помочь.
Я раскрыл нож и сунул его под бедро. Сидел я в гамаке у Гранде.
— Эй ты, вошь! Так будешь платить или нет? — И Баран шагнул к Сардинке.
И тут я крикнул:
— А ну, заткни свою вонючую пасть, Баран! И оставь парня в покое!
— Ты что, взбесился, Папийон? — прошептал Гранде.
Сидя все так же неподвижно с припрятанным под ногой ножом и держа руку на рукоятке, я сказал:
— Нет, не взбесился. Вот что я хочу сказать, при всех, прежде чем начну с тобой драться, Баран. Если ты, конечно, не раздумаешь после того, что услышишь. За все время, что я сижу в этом бараке, где нас больше сотни, и все ребята будь здоров, мне стыдно и больно видеть, что одна-единственная стоящая чего-нибудь вещь здесь презирается. Лично я считаю, что, если человек бежал или доказал, что может бежать и готов рискнуть жизнью ради свободы, он заслуживает уважения всех и каждого, невзирая на все остальные качества. Может, кто не согласен? — Молчание. — Да, здесь свои законы, но нет самого главного: каждый должен не только уважать беглеца, но всячески помогать и поддерживать. Не обязательно должен бежать каждый. Но если у вас не хватает духу рискнуть и попробовать начать жизнь сначала, то по крайней мере отдавайте должное тем, кто на это решается. И если кто забудет этот простой мужской закон, то он свое получит, обещаю. Ну а теперь, Баран, если не раздумал, я к твоим услугам! — И одним прыжком я оказался на середине комнаты с ножом в руке. Баран швырнул свой нож на пол и сказал:
