Макс Ляпин, тогда европейский собкор «Совспорта», а ныне главный скаут «Крыльев», говорил мне:
– Вот увидишь, пройдет немного времени, и Дик начнет интересоваться, как у тебя дела дома, что тебя волнует, как семья.
Я отнесся к этому со скепсисом. Но перед финальной жеребьевкой Евро случился казус. Коля Комаров, возглавлявший тогда пресс-службу, позвал меня выпить кофе и спросил, доверительно наклонясь ко мне:
– Ты знаешь, что Дик тобой недоволен?
Я пожал плечами:
– Нет.
– Только между нами, – добавил Коля.
Я промолчал. Вышел и дозвонился до Дика, чтобы задать этот вопрос.
– Как ты думаешь, если бы я был тобой недоволен, ты через сколько бы об этом узнал? – сказал он.
Я подумал и ответил:
– Через минуту.
– Намного быстрее, – поправил Дик.
В отеле было многолюдно – и всё футбольный народ. Жеребьевка – время насыщенное. Вячеслав Грозный собрал вокруг себя компанию журналистов и угощал нас борщом с пампушками. Григорий Суркис ходил, как ледокол – перед ним расступались на ходу едва ли не все. Билич, пока стоял в очереди на регистрацию, был атакован русскими журналистами и еле отбился. Любовь к хорватам после предыдущего Евро была еще на пике.
Мимо промчался Фурсенко. Где-то его ждал Дик, чтобы обсудить рабочие вопросы и проблемы. Через минут десять он выскочил обратно и наткнулся на меня.
– Ты что Дика будоражишь? – спросил он. – Он меня из-за тебя… На фига ты ему передал, что он якобы тобой недоволен?
– Я уточнил, – сказал я, глядя на него.
– Давай, работай, – приказал он и умчался со своей обычной скоростью.
Я смотрел ему вслед и думал: где я, а где он для Дика? И вдруг такое.
Через три месяца, в марте 2012-го, Фурсенко предложил Адвокату заменить штаб сборной практически полностью. Дик посмотрел на него удивленно, спросил: «Зачем?» Ответ был фантастическим. Дик на это твердо сказал:
– С кем я прошел цикл, с теми поеду и на Евро.
Мы шли на его последнюю пресс-конференцию, после матча с греками.
Я очень долго ждал его у раздевалки вместе с Карагунисом. Грек хотел с кем-то поменяться футболками, но не дождался и ушел.
Дик вышел, и мы пошли по этим бесконечным коридорам. Оставляя позади себя журналистов в микст-зоне, волонтеров, людей из УЕФА, воспоминания о недавних разгромах Италии и Чехии. Неся в себе опустошение после этой игры.
Он ответил на вопросы, их было немного. Потом встал из-за стола, и мы пошли назад к раздевалке.
На лестничной площадке не было никого. Я остановил его и сказал:
– Дик, спасибо за это время! Я хочу сейчас сказать, что буду всегда болеть за вас и ваши команды.
Он меня обнял. Я и сейчас очень дорожу этой его эмоцией.
Потом был ужин. Он зашел в ресторан, уже в «штатском» – в пиджаке, джинсах и ботинках неизменного ярко-коричневого цвета. Попрощался с каждым из команды и улетел к себе домой.
В октябре я прилетел на пару дней в Амстердам. К Гусу и Дику – повидаться и записать интервью. Позавтракал дома у Гуса и погнал в Нордвейк, красивейшее место на берегу Северного моря. Сорок минут на машине от Амстердама. Едешь, наблюдая, как меняется пейзаж, и понимаешь, какая же крошечная эта Голландия.
Мы зашли в отель, узнали, в какой комнате будет интервью. Оператор ставил свет, а я стоял в лобби и гадал, в какую дверь войдет Адвокат.
Он поднялся по лестнице, ведущей из подземного гаража. Такой же стремительный и в таком же наряде, как и всегда. И, разумеется, в коричневых ботинках.
– Дик! – воскликнул я, и мы обнялись, спустя два года.
– Как ты долетел? – спросил он.
– Отлично.
– KLM?
– Нет, «Аэрофлот».
– «Аэрофлот», – сказал он. – Намного лучше. Лучшая авиакомпания в Европе.
Я понял, что он действительно скучает по тому времени, что провел с нами. Дело ведь не только в деньгах, но еще и в настроении.
– Как дела у Саши? – спросил он. – У Фурсенко? У остальных?
– По-разному, – ответил я, немного удивленный. – Неужели вы не общаетесь с Фурсенко?
– Нет, после Евро не разговаривал с ним ни разу. Хотя думал, что мы друзья.
– Оператор еще не готов, – сказал я. – Пока есть время, может быть, выпьем по чашке кофе и заодно позвоним Бородюку?
– Отличная идея!
Мы вышли к морю, Дик махнул официанту. Я достал телефон.
– Это шестой айфон? – спросил он.
– Шесть плюс.
Дик удивился:
– Он же только что вышел. Его уже можно купить в Москве?
– Свободно, – ответил я.
– Как же я люблю Россию! – воскликнул Дик и рассмеялся.
Пришел оператор.
– Дим, – сказал я, – хочешь совместное фото, как с Гусом, пока время есть?
– Да ну, – ответил тот. – Я его не люблю.
– Почему?
Дима задумался, пожал плечами:
– Не знаю.
– А я люблю, – сказал я. – Хотя было время, когда думал так же, как и ты.
– А потом что случилось? – спросил оператор.
Теперь уже я пожал плечами. Задумался. И вдруг вспомнил, как Дик прислал мне веселую эсэмэску, узнав о рождении сына. Тогда я сказал:
– Я его узнал.
Дик договорил, вернул мне телефон.
– Готовы? – спросил он.
Вечером я опять приехал к Гусу. Его еще не было дома, и Лиза, его подруга, открыв мне дверь, пошла к себе наверх. Уже наступили сумерки, окна в домах на канале светились. Голландцы обходятся без штор, поэтому можно было любоваться вечерним Амстердамом в его полном великолепии.
Послышались шаги Гуса. Усталые шаги немолодого уже человека, возвращающегося домой после долгого рабочего дня.
– Ну, как там Дик? – спросил он.
– Передавал привет, – сказал я, в полном изумлении от этих слов.
Гус кивнул. Прошел на кухоньку, которая выводила в уютный внутренний дворик с садом. Спросил:
– Тебе капучино?
– Конечно, – сказал я и прошел к нему.
Кофемашина выдала одну чашку, потом другую.
– Я спросил и о вас, – сказал я. – О сборной Голландии.
– И что он сказал? – поинтересовался Гус. Вроде бы невозмутимо, но ложка в его руке продолжала размешивать давно уже растворившийся сахар.
– Что вы – отличный тренер и что вы пытаетесь вернуть сборной атакующий стиль, – сказал я.
– Дик – очень хороший человек, – сказал Гус. – И очень хороший тренер.
– Я знаю, – сказал я.
По каналу проплыла лодка, вся в огнях.
– Как похоже на Питер! – вырвалось у меня.
– О да! – подтвердил Хиддинк.
Блаттер
Я наклонился к микрофону и сказал:
– ФИФА часто называют самой влиятельной организацией в мире…
Выдержал паузу.
– В таком случае, дамы и господа… Президент ФИФА Йозеф Блаттер, самый влиятельный человек в мире!
Я сидел на правом конце стола, Блаттер в середине. Он дослушал перевод, сделал удивленное лицо и посмотрел на меня. Ткнул пальцем себе в грудь, спрашивая жестом: «Это я?»
Я кивнул, наслаждаясь его мимикой. Блаттер пожал плечами, к восторгу аудитории. Мол, я так не думаю, но если вы так настаиваете…
Потер ладони. Принял обычный вид. И обратился к аудитории, уже без лицедейства:
– Добрый день.
Тишина в зале была абсолютной, хотя Блаттер произносил совершенно обычные слова. Я вроде бы пошутил, сделав ему ненавязчивый комплимент. Уж очень хотелось посмотреть на его реакцию. А получилось, что попал в точку. Самый влиятельный человек в мире закончил спич и, довольный, откинулся на спинку стула.
Потом был кофе-брейк, Блаттер ушел общаться с избирателями. Когда началась вторая часть конференции, в зале остались только самые стойкие из аудитории да сотрудники РФС.
Я его ждал в дальнем крыле отеля. Мимо меня проходили серьезные менеджеры, оператор рвался войти в отведенную для нас комнату, чтобы поставить свет. А там Суркис-старший заседал с Евой Паскье, важным человеком в ФИФА по линии Европы, и все отказывался освободить помещение в положенное время.
Оператор был упрям и настойчив. Спорт он снимал редко, поэтому Суркиса не знал и про Еву никогда не слышал. То ли дело Блаттер, президент ФИФА! Оператор желал, чтобы все было на высшем уровне, и я это желание всячески поддерживал.
Наконец Суркис с Паскье вышли. Оператор рванул внутрь, раскладывая на бегу штатив. Перемещался он с такой скоростью, что мне вдруг стало интересно – а есть ли у них какие-нибудь высшие курсы, где учат готовиться к съемке на скорость? Существуют ли нормативы, как при сборке автомата Калашникова?
Он был точно в первой пятерке лауреатов. Пара минут – и все было готово. Я вышел в коридор и увидел делегацию людей с важными лицами. А во главе ее – самого влиятельного человека в мире.
– У тебя пятнадцать минут, – сказали мне. – Расписание, как всегда, съехало, а его уже ждет министр.
Я кивнул. И поздоровался с Блаттером еще раз.
Он уселся в кресло, привычным жестом прикрепил микрофон на лацкан пиджака. Два помощника вытянулись у стены.
«Пятнадцать минут, – думал я. – О чем его спросишь за эти пятнадцать минут, чтобы не уплыть в казенщину?»
