нее теперь уже очень опытными наблюдателями воздушного корпуса. Он отступил и очень поспешно — единственное, что он мог сделать в данных обстоятельствах, — и к ночи передовой отряд армии Тарика продвинулся на пятнадцать миль от своей начальной точки и начал рыть собственные окопы, в то время как минометы окопались позади него.
Грин-Вэлли наблюдал через снарки, как сообщения о катастрофе поступали в штаб Кристл-Лейк, и харчонгский командир произвел на него глубокое впечатление. Несмотря на доказательство сокрушительной мощи армии Тарика — несмотря на потерю более тридцати пяти тысяч человек в течение нескольких часов — грозный граф отказался поддаваться панике. Он также не позволил себе быть парализованным самим масштабом катастрофы. Он принял решение к полуночи, всего через пятнадцать часов после начала бомбардировки, и приказы были отправлены курьерами бригадам, продолжавшим удерживать южную оконечность линии реки Тейрин.
Эти бригады, не считая жертвенного арьергарда, к рассвету двинулись на запад. И Кристл-Лейк на этом не остановился. Поскольку передовая пехота Грин-Вэлли находилась менее чем в пятнадцати милях от внешнего периметра обороны Лейк-Сити, и у него не было возможности оценить, как быстро чарисийские орудия смогут применить свою новую разрушительную мощь против этого периметра, у него также хватило морального мужества отдать приказ об эвакуации столицы провинции Тарика.
Грин-Вэлли даже не хотел думать о том, как, вероятно, отреагирует на это Жэспар Клинтан, но Кристл-Лейк не колебался. Он приказал систематически разрушать как можно больше своих собственных укреплений, и любая артиллерия, которая не могла быть на дороге в течение двенадцати часов, была взорвана на месте. Оглушительные взрывы прокатывались по городу в течение нескольких часов, когда орудия и горы припасов, собранных Рейнбоу-Уотерсом в Лейк-Сити, были взорваны или преданы огню. Тем временем столичному гарнизону было приказано встать на линию Глисин-Чизуэйл к югу от озера Ист-Уинг, а тем, кто остался от защитников линии реки Тейрин, было приказано сформировать оборонительный фронт между лесом Тарика и линией Глисин-Чизуэйл, прикрывая главную дорогу Глисин-Сейрмит, чтобы защитить линии коммуникации гарнизона Сейрмита.
Кристл-Лейк принимал свои решения и воплощал их в жизнь так быстро, что даже чарисийская конная пехота не смогла бы помешать его передвижениям. По крайней мере, без поддержки своей собственной артиллерии, потому что даже с армией Хилдермосс, добавленной к его командованию, Грин-Вэлли продолжал слишком сильно уступать численностью северному могущественному воинству, чтобы позволить себе такие вольности с харчонгцами.
Даже снаркам было трудно предоставить точные цифры потерь графа Рейнбоу-Уотерса на сегодняшний день, но, по лучшим оценкам Совы, в сочетании с катастрофой на линии реки Тейрин, могущественное воинство потеряло около ста семидесяти пяти тысяч убитых, раненых и пленных. Это было ошеломляющее число, больше, чем вся совокупная начальная численность армии Тарика и армии Хилдермосс… и составляло менее четырнадцати процентов от начальной численности северного могущественного воинства. Грин-Вэлли и Климинт вместе, с другой стороны, понесли около четырнадцати тысяч боевых потерь — только около трети из них, слава Богу, со смертельным исходом, — что составляло всего восемь процентов потерь харчонгцев. С учетом «неоперационных» потерь от случайных травм и болезней, общие потери его и Климинта выросли до чуть менее семнадцати тысяч, что составляло десять процентов от их первоначальной численности. Это может показаться не слишком ужасным, особенно учитывая новые войска, прибывающие из Чисхолма для их усиления, если не считать мучительных человеческих жертв, скрытых за этими скромными цифрами. Но эти потери были в подавляющем большинстве сосредоточены в его специально обученных и оснащенных штурмовых бригадах. Численность некоторых батальонов в этих бригадах составляла немногим более сорока процентов от их назначенной численности, и их восстановление с помощью пополнений прямо из Чисхолма, без времени для интеграции этих пополнений в свои новые формирования, могло только поставить под угрозу их боевую эффективность.
И это именно то, что Рейнбоу-Уотерс намеревался сделать с нами, — мрачно подумал Грин-Вэлли. — Он намеревался причинить нам еще больший вред — и ожидал, что сделает это быстрее, чем сейчас, — потому что он понятия не имел о приближении воздушного корпуса или о том, что это будет означать для артиллерии и оперативных перемещений. Но у него не больше шансов впасть в панику, чем у Кристл-Лейк, и это чертовски хорошая новость для шестисот тысяч свежих харчонгских пехотинцев, направляющихся на фронт. Им потребуется некоторое время, чтобы добраться сюда, но в течение следующих трех пятидневок — самое позднее к концу августа — он получит достаточно свежих бригад, чтобы заменить каждого человека, которого он потерял. В те же сроки мы с Хейнриком рассчитываем получить, возможно, еще сорок тысяч. Мы стоим ему чертовски больших потерь, но в относительных цифрах, включая текущие полевые силы и направляемые подкрепления, соотношение потерь на самом деле немного в его пользу.
Конечно, наступил момент, когда сравнительные коэффициенты потерь стали бессмысленными. Момент, когда те, кто командовал, поняли, что их собственные потери были просто неприемлемы, какими бы ни были потери другой стороны. И какими бы твердолобыми ни были Рейнбоу-Уотерс, Кристл-Лейк и другие полевые командиры могущественного воинства, на самом деле они не были психологической целью нынешнего наступления. Нет, эта цель находилась в другом месте… в городе под названием Зион.
Он отбросил эту мысль, когда его эскорт остановился перед скромным двухэтажным дворцом рядом с собором Тарика. Он снова огляделся, заметив пожарные группы, организованные командирами его бригад, чтобы предотвратить распространение искр и тлеющих углей от пламени складов на гражданское жилье в городе, и спрыгнул с седла. Он передал поводья одному из сопровождавших его солдат и поднялся по парадным ступеням дворца, сопровождаемый Брайаном Слокимом и половиной отделения пехоты по пятам.
Очень нервный на вид верховный священник открыл огромную резную дверь, когда барон подошел к ней. Священник был темноволосым и кареглазым, с длинными, как у аиста, руками и ногами, и он неуклюже поклонился.
— Генерал Грин-Вэлли? — Его голос звучал неуверенно, его тон был встревоженным, и Грин-Вэлли кивнул.
— Это я… отец Эври.
Чихирит застыл от удивления, когда Грин-Вэлли обратился к нему по имени,
