Образовалось, стало быть, в голове слово «крест» – и сразу стало ясно, что идти следовало не к ведьме по объявлению, а к профессионалу по части мистических недоразумений.
На следующий же день Сережа отправился к отцу Амвросию.
Зеленая церковка Рождества Богородицы стояла на окраине, окруженная деревянными домишками, возможно, еще дореволюционной постройки. Жило в них немалое количество бабок, сразу и навеки полюбивших нового священника. Круглогодичный грибной суп объяснялся именно этой любовью.
Сережа вошел в церковный двор, как всегда, испытав некоторое смущение. Он и понимал, что надо бы в таком месте перекреститься на наддверный образ, и стеснялся, все еще считая себя праведным атеистом. Дом священника стоял за церковью, дверь, как всегда, была не заперта, и в нем обнаружились лишь две бабки в пестрых платочках, которые, сидя за обеденным столом, зачем-то прилежно переписывали церковный календарь.
– Добрый день, – сказал Сережа. – Я к отцу Амвросию.
– Батюшка отошел, – пропела та старушенция, что сидела как раз напротив дверей.
– Как это – отошел? – Сережа ошалел. Помирать отцу Амвросию было вроде бы рано.
– Сошел со двора, – объяснила вторая старушка.
– Далеко сошел? – подлаживаясь под их речь, спросил Сережа.
– А неподалеку он! – сообщила бабка. – Вы по делу? Требу отслужить?
– Что – треба?
Сереже показалось, что старушка перешла на украиньску мову.
– Ну, помер кто у вас? Отпеть, выходит, нужно? Панихидку отслужить? Я запишу и деньги приму.
– Нет!.. – поперхнувшись, выдавил Сережа. – Я не по делу!
И поразился тому, что его мужественная физиономия, физиономия киногероя, навеяла старушкам почему-то похоронные мысли.
– А зачем же?
– Повидать батюшку. Мы учились вместе… одноклассники…
Старушки переглянулись.
– Я провожу вас, – та, что предлагала панихиду, выбралась из-за стола. – Батюшка тут неподалечку. Вы мужчина основательный, ему поможете…
Сережа представил, как его вводят в мрачный и сырой склеп (змеи расползаются из-под ног, сова светит глазищами в дальнем углу и все тому подобное) и становят к боку свинцового гроба, который нужно тащить за узорную ручку, и тащить далеко…
Привели же его не в склеп, разумеется, а к распахнутым дверям большого соседского сарая.
– Батюшка, вы здесь? – позвала старушка.
– Здесь! – отозвался из глубины отец Амвросий.
– Ищут вас!
– Это я, батюшка! – подал голос Сережа. Покосился на заупокойную старушку и добавил: – Раб Божий Сергей!
– Серега! – отец Амвросий явно обрадовался. – Полезай сюда! Я ее, эту дуру, зацепил, а вытащить не могу!
Сережа поставил на землю спортивную сумку и шагнул в сарайный пыльный полумрак. Бабка осталась стеречь.
Отец Амвросий ковырялся в дальнем углу за какой-то дикой баррикадой из старой мебели, и невозможно было понять – как он туда проник? Сережа протиснулся между дощатой стеной и старым диваном. Теперь он оказался совсем близко к отцу Амвросию, но их разделяла пружинная сетка кровати.
– Вот же она, – тыча пальцем во мрак, заявил отец Амвросий. Его прекрасные кудри были в клочьях паутины.
– Кто – она?
– Купель! – возвышенно ответствовал батюшка и сразу же перешел на практический стиль: – Ты, Серега, просунь руку, я приподниму этот ящик, а ты постарайся его удержать. Тогда я ее дерну и вытащу!
Сережа опрометчиво сказал: «Ладно».
Он протянул руку и подвел ладонь под ящик, как было велено. Отец Амвросий вцепился в загадочную купель обеими руками и, упираясь, потащил ее. Очевидно, над купелью была какая-то сложная комбинация мебели с ящиками – сперва она сопротивлялась, а потом вдруг с грохотом развалилась, так что отец Амвросий ударился спиной о стену, а Сережа, чей увесистый ящик, лишившись подпорки с другой стороны, внезапно потяжелел раз этак в пять, одновременно попытался его удержать и навалился на кроватную сетку…
Все поползло, все поехало в сарае! Все загремело, все перекосилось, включая стены и крышу! Бабка снаружи заверещала не своим голосом.
Сережа выпустил ящик и воздел руки наподобие мраморного, или из чего он там, атланта. Воздел очень вовремя – под самым потолком сарая были полки из широких досок, и одна такая полка, уставленная трехлитровыми банками, сорвалась с гвоздей.
– Господи, спаси и сохрани! – откуда-то снизу донесся голос отца Амвросия. Впечатление было, будто он провалился в погреб.
– Сашка, ты жив?! – в изумлении утратив свою великолепную мужскую логику, завопил Сережа.
– Жив! – разумеется, отвечал батюшка. – Я купель вытащил!
– А ты – где?
– Я под диваном!
– Значит, теперь не только купель, но и тебя вытаскивать? – удерживая над головой полку с банками, спросил Сережа.
– Если тебе нетрудно… – с некоторым смущением позволил отец Амвросий.
Сережа накренил полку, чтобы банки сползли и по одной аккуратненько свалились на мебельный завал. Тут только выяснилось, как много их там было, и, к немалой Сережиной радости, – то, что все они стояли пустые. С большим трудом он выворотил кроватную раму и добрался до отца Амвросия.
Но тот вдруг отверг протянутую руку. Он отказался покидать сарай без купели.
Отец Амвросий был достаточно разумен, чтобы понять – в одиночку он ее никогда не вытащит, а во второй раз заманить Сережу в сарай ему не удастся.
Через полчаса, грязные, как болотные черти, но, в отличие от болотных чертей, увенчаные паутиной, все трое оказались снаружи – Сережа, отец Амвросий и купель.
– Это – она? – спросил потрясенный Сережа.
– Да, – ответствовал батюшка, первым делом приглаживая кудри. И посмотрел на свою добычу с нежностью.
Неизвестно, что созерцал отец Амвросий просветленным умственным взором. Сережа же видел своими атеистическими глазами здоровенную рассохшуюся бадью, примерно до середины бедра отцу Амвросию, и такого объема, что запросто вместила бы два мешка картошки. Судя по запаху, последнее, что в ней хранили, была именно гнилая картошка или другой корнеплод – Сережа плохо ориентировался в ботанике.
Сейчас, вытащенная на свет Божий, бадья имела жалкий вид, с ее боков свисали ошметки масляной краски, обруча заржавели. Но отец Амвросий уже видел ее перед собою такой, какой он ее непременно сделает, – свежевыкрашенной, чистенькой, с сияющими обручами.
– Зачем тебе ЭТО? – выразительно поинтересовался Сережа.
– Я же говорю – купель!
И, видя в глазах былого коллеги полное непонимание, отец Амвросий объяснил более внятно:
– Буду крещать полным погружением! Понимаешь, всегда в православной церкви крестили полным погружением, раньше для этого даже крестильни строили. И это – правильно. А как крестят теперь – побрызгают, и довольно! – так это неправильно. Это нарушение. У нас с РПЦЗ еще и из-за этого непонимание…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});