и стихам в бóльшей степени, и прозе в меньшей недостает связи с реальной жизнью, насущными студенческими делами. Например, о светлых весенних стихах Анатолия Вяткина говорится, со ссылкой на авторитет Н. Добролюбова, что писать о цветочках может всякий, гораздо важнее обращать внимание на явления общественной жизни. Не понравилось К. В. Боголюбову и обращение Иосифа Лебензона в финале поэмы «Синий ветер» к подъемному крану как к одушевленному существу[216].
События весны-осени 1947 г. изменили студенческий литературный альманах. Связаны они были с «отработкой» на местном уровне постановления оргбюро ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. «О журналах “Звезда” и “Ленинград”».
Еще в январе 1947 г. 5-м отделом Управления МГБ по Свердловской области было заведено агентурное дело «Изобретатели»[217]. Надо сказать, что агентурно-оперативные и следственные мероприятия в студенческой и преподавательской среде с целью поиска «фактов идейно-политического и морального разложения» проводились органами госбезопасности и раньше. В середине апреля 1947 г. студентов-кружковцев начали вызывать на допросы в областное управление госбезопасности, а в их квартирах прошли обыски.
20 июня 1947 г. в «Комсомольской правде» появилась статья «Идейное убожество. Об одном студенческом альманахе», написанная корреспондентом газеты по Уралу Михаилом Меньшиковым.
Досталось в этом обличительном образце советской публицистики всем авторам альманаха № 2 за их «эстетические выкрутасы», «культивирование ложных идеек» и одновременно «безыдейность». Излишни подробности о качестве критики Меньшикова, далекой от литературоведческой, довольно примитивной, ограниченной насмешками над содержанием и следующей худшим традициям своего времени.
15 августа 1947 г. из местного отдела надзирательных органов в Москву была отправлена докладная записка: «…в результате проведения активных агентурно-оперативных мероприятий было установлено, что в Уральском государственном университете в течение 1945–1947 годов существует группа студентов филологического факультета и факультета журналистики, увлекающихся поэзией, являющихся авторами безыдейных и упадочных стихов, которые оформляются в рукописно издаваемые и распространяемые среди студенчества сборники. <…> Среди этих лиц распространялись и переписывались стихи враждебных советской поэзии поэтов Гумилева, Гиппиус, Ахматовой, Мандельштама и др. <…> Постановление ЦК ВКП(б) о литературе и искусстве на филологическом факультете и факультете журналистики было изучено формально и недостаточно глубоко. <…> О недостатках в идейно-теоретическом воспитании студентов университета свидетельствуют и такие факты, когда на семинарских занятиях по основам марксизма-ленинизма зачастую присутствует только по 50 % студентов. Лекция о постановлении ЦК ВКП(б) “О мерах подъема сельского хозяйства в последний период”, состоявшаяся в марте 1947 г., была сорвана, т. к. на лекции вместо 400 человек студентов присутствовало около 20 человек…»[218]
25 сентября 1947 г. вслед за «Комсомолкой» выступила местная газета «Уральский рабочий», опубликовавшая анонимную передовицу «Идейное воспитание учащейся молодежи». Как явствует из названия, все содержание большой, почти в половину газетной полосы, статьи сводится к одному – требованию повысить уровень идейно-воспитательной работы в вузах и техникумах Свердловска. Не на должной высоте, если верить неизвестному автору, держался уровень такой работы в Уральском государственном университете им. А. М. Горького.
Описываемые события второй половины 1940-х гг. драматически изменили жизнь одного из кружковцев – Виктора Рутминского, который был арестован, осужден по ст. 58 / 10 (антисоветская агитация и пропаганда) и смог вернуться в университет только через долгие 8 лет. Можно сказать, что судьба этого талантливого, неординарного человека была сломана, т. к. профессионально заниматься любимым делом – литературой Серебряного века – в советское время возможности у него не было, хотя В. С. Рутминский всю свою жизнь посвятил именно изучению творчества поэтов Серебряного века, а также поэтическим переводам с польского, немецкого, финского и других языков. Признание уникального таланта и глубоких познаний в области поэзии и литературных форм пришло к Рутминскому уже на закате его лет[219]. Возможно, на последнем витке сталинских репрессий он был выбран следователями на роль жертвы, потому что не воевал, как большинство кружковцев. Кроме того, дворянское происхождение и эстетика его раннего творчества совершенно не вписывались в рамки соцреализма. В. Рутминский поступил в Уральский госуниверситет в 1944 г. после окончания средней школы. К этому времени уже было известно одно его стихотворение, недопустимое с точки зрения официальной идеологии. Это был так называемый «ответ» К. Симонову на стихотворение «Жди меня». Позднее, при аресте, именно этот юношеский творческий опыт будет истолкован следствием как «клевета на советскую действительность и советскую женщину»:
Брось! Она не будет ждать!
Истины – грубы.
Не пытайся побеждать
Логику судьбы. <…>
С ловкачом, поймавшим бронь,
Будет слушать джаз
И дарить ему огонь
Темносиних глаз…
Еще школьником В. Рутминский полюбил поэтов Серебряного века, собирал их книги – те, что можно было купить в предвоенные и послевоенные годы в букинистических магазинах. Стихотворения, которые удавалось найти лишь в библиотечных журнальных подшивках 1920-х – 1930-х гг., переписывал от руки, сшивал и оформлял как книжечки-миниатюры. Таких книжечек у него было около трех десятков[220]. Будучи старшеклассником, он интересовался имажинизмом и называл себя «неоимажинистом» и «эго-футуристом». Этот интерес также породил самиздатские рукописные книжечки, но уже с собственными стихами и поэзией друзей. Приобщенные когда-то к материалам следственного дела Виктора Рутминского, они хранят на своих обложках отметки об изъятии при обыске в апреле 1947 г.
В конце 1945 г. параллельно с деятельностью разрешенного кружка в университете существовало неформальное общество «Рыцарей круглого стола», организованное Рутминским, члены которого переписывали и распространяли произведения А. Ахматовой, Н. Гумилева, З. Гиппиус, О. Мандельштама. В то время, когда советские органы госбезопасности были «обеспокоены» моральным разложением студентов, Виктора Рутминского интересовали новые поэтические формы. Вместе с другими студентами, увлеченными поисками в литературном творчестве, он выпустил два самиздатских поэтических альманаха – иронический «Носик в клеточку» и пессимистический «Осень»[221], к сожалению, не сохранившиеся.
Допросы, обыски, арест одного из студентов, критика в советских газетах привели к тому, что содержание двух, очевидно, последних выпусков альманаха «Наше творчество» серьезно отличается от послевоенных творческих исканий молодежи. Словно 1947 г. стал своеобразным Рубиконом. Если в первых двух номерах студенческого литературного журнала мы видим разнообразие тем и жанров (от очерка до пародии), сложные подтексты в художественных образах, смелую символику и аллегоричность, а главное – искренние человеческие чувства, то дошедшие до нас выпуски 1947 и 1949 гг. отличаются, скорее, едино-, нежели разномыслием. Со страниц журнала исчезли эпиграммы и пародии, критические статьи, посвященные анализу творчества студентов – товарищей по перу. Сюжеты, связанные с темой любви между людьми уступили место полному пафоса проявлению чувства к социалистической Родине, широко и незыблемо вступила в свои права тема боевого и трудового подвига.
Общая тенденция литературных публикаций в студенческой самодеятельной периодике конца 1940-х гг. видится так:
