органа отчетно-выборное собрание комсомольцев филологического факультета названо «студенческими волнениями» и звучит нескрываемая тревога: «…выступления отдельных студентов поддерживаются довольно большим количеством студентов – вот в чем беда!»[227].
С разгулявшимся свободомыслием в Уральском госуниверситете, по мнению городского и областного партийного руководств, надо было бороться. Новых методов при этом не изобретали. Прежде всего, рекомендовалось «усилить воспитательную работу и контроль со стороны партийной организации». Кроме того, бюро Свердловского обкома партии постановило: «<…> просить ЦК КПСС решить вопрос о введении закрытого приема студентов на отделение журналистики университета по направлениям партийных и комсомольских органов»[228]. Почти все студенты, активно выступившие на собрании с критикой, поплатились исключением из комсомола и из университета, некоторые из них позже были восстановлены на заочном отделении.
Об атмосфере «ломавшегося времени», которая охватила филологический факультет, эмоционально вспоминает выпускница 1961 г. Д. И. Черашняя. «Это был период бурных дискуссий, всем хотелось спорить и быть услышанными. Обсуждали недавно увидевшие свет повести, затронувшие новые темы советской действительности: “Битва в пути” Г. Николаевой, “В трудном походе” Л. Кабо и, конечно, “Не хлебом единым” В. Дудинцева. Но самыми горячими были споры о поэзии. Они велись в аудиториях, в общежитии, с выступавшим в читальном зале университета Е. Евтушенко, выплескивались на листы факультетской газеты “Знания – в жизнь”, занимавшей полкоридора, продолжались в кружке критики и рецензий». Ребят, «затеявших рукописный журнал “В поисках”, Владимира Конева, Юрия Пащенко, Виталия Клепикова», Д. И. Черашняя называет «цветом филологического факультета середины 1950-х годов»[229].
Журналы «Всходы» и «В поисках», как крамольный самиздат, были приобщены к делу группы студентов филологического факультета Уральского госуниверситета (Г. Федосеева, К. Белокурова, А. Нечаева, Ю. Хлусова), арестованных в 1957 г. по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде.
По сути, «группа Федосеева» организацией не была[230], хотя ребят объединяло инакомыслие, во многом порожденное вдумчивым чтением работ «классиков марксизма-ленинизма», и планы заниматься антисоветской агитацией. Вот стихотворение, написанное Константином Белокуровым в 1954 г.:
Эх, несчастная страна,
Подхалимства ты полна.
Чести в этом мире нет,
Правды в «Правде»
выжжен след[231].
Наиболее радикально среди ребят был настроен Григорий Федосеев, сторонник политического террора, автор программного документа «Союза экономического равенства» и письма к Н. С. Хрущеву.
Еще школьником, в 1955 г., Федосеев поставил перед собой цель создания организации для борьбы с существующим в стране строем, который он считал классовым и антагонистическим. В программе «Союза» главной целью он определил «установление экономического равенства всех членов общества <…> и уничтожение противоположности между умственным и физическим трудом». «Привилегированным классом» юноша называл техническую интеллигенцию. Основной задачей «Союза экономического равенства», который, по мысли его организатора, со временем должен был превратиться в партию, Федосеев заявил «построение социализма» и создание «новой системы управления государством», в основе которой – альтернативные выборы и сменяемость управленцев. Молодой человек полагал, что «новая система управления государством может избавить его от мещанства, рутины, …ввести в действие те права, которые даны массам Конституцией СССР, но никогда не применяются…»[232].
В письме к Н. С. Хрущеву юный борец с режимом прямо называет основным врагом народа партийную бюрократию, высказываясь очень резко: «Вот видите, как неумолимо действуют законы диалектики, как все течет и изменяется; еще не так давно Коммунистическая партия, возглавляемая теперь Вами, стремилась уничтожить старый аппарат власти господствующих классов, а теперь представители этой партии, стоящие у власти, стали сами тупыми чиновниками, ведут за собой остальную массу партийных баранов и пользуются своей властью для того, чтобы обеспечивать уютное существование новому господствующему классу, под прикрытием лозунга: “Вперед, к коммунизму!”, выжимать из масс необходимые для этого средства, задерживать их естественное стремление к культурному развитию. <…> И вот …уже возникло новое движение, которое, в свою очередь, стремится смести олигархию этой партии, когда-то тоже ставящей себе подобную же задачу»[233].
Адольф Нечаев, судя по воспоминаниям Белокурова, оказался под следствием только из-за знакомства с Федосеевым и записи в дневнике: «С гордостью вспоминаешь о венграх: они не орали, а взяли в руки что надо и сделали дело»[234]. Хотя показания Нечаева на следствии и в ходе судебного разбирательства говорят о его более активной и осмысленной позиции: «В 1956 г., после ХХ съезда КПСС, после чтения письма [доклада о культе личности Сталина] дошли до нас слухи, которые нас ошеломили. Я просил Федосеева, чтобы он достал этот доклад. Он достал. <…> Я ему предложил услуги по переписке. Он диктовал по стенографической записи, а я писал. <…> Я сказал: “Почему эти факты ранее не были доведены до народа?” <…> Федосеев сказал, что нужна организация. <…> Диктатура партии и правительства не дает развития инициативе масс. Решения навязываются сверху, безоговорочно принимаются внизу. <…> На определенном этапе развития общества нужна жесткая диктатура. <…> Я предлагал создать организацию из молодежи, которая бы вовлекала в свой состав единомышленников на предприятиях, в армии, флоте, путем пропаганды воспитывала новое поколение». От своей оценки событий в Венгрии Нечаев в ходе судебного разбирательства также не отказался: «Я их приветствовал: честные люди восстали против зажима демократии…»[235]
Нужно, конечно, помнить о проблеме достоверности следственных показаний в ходе советского судопроизводства. Для полной уверенности в том, что слова Нечаева соответствовали его взглядам, а не были «подкорректированы» следователями и судебными чиновниками, необходима глубокая исследовательская работа с привлечением бóльшего объема исторических источников.
На формирование взглядов Белокурова оказало влияние не только чтение классиков, но и окружающая действительность, например, участие студентов в сельскохозяйственных работах: «В колхозе, куда я попал (Режевской район, деревня Липовка), тогда платили трудодень по 25 копеек и 200 или 300 грамм зерна, не было электричества. Те студенты, которые впервые попали на работу в колхоз и столкнулись с такой бедностью, были потрясены. К числу таких относился и я. Мы работали, но не видели пользы от своего труда, – собранную картошку ссыпали всю вместе, сухую с мокрой, в подвал, где она портилась. Все это сильно поразило меня, а мои резкие высказывания пользовались успехом, что придало мне самоуверенности. <…> Я пришел к выводу, что у нас существует несправедливость в распределении продуктов между городом и деревней, а также между рабочими и высокооплачиваемыми работниками госаппарата…»[236]
В протоколах допросов Белокурова довольно подробно изложены его взгляды и мотивы оппозиционной деятельности: «…И я, и Федосеев считали, что существующий в СССР социалистический строй основан на эксплуатации, причем эксплуатация при социализме носит более утонченный и завуалированный характер. Эксплуататорским классом является техническая, высокооплачиваемая интеллигенция, угнетающая рабочих
