— Как вы? — сочувственно осведомился он после того, как они принесли свои извинения за беспокойство и обменялись формальными любезностями. Фрау Гарденбах провела их в гостиную, которая отражала обывательскую безукоризненность человека, который еще недавно жил здесь. Рустикальная дубовая мебель, старомодная тумба под телевизором, громоздкий буфет, фикус.
— Нормально. — Фрау Гарденбах мужественно улыбнулась, соблюдая правила приличия. — Садитесь, пожалуйста.
Боденштайн и Пия присели на диван, который наверняка использовался только по праздникам. Фрау Гарденбах села в кресло, неудобно расположившись на самом его краю.
— Чем я могу вам помочь? Я думала, что расследованием по делу моего мужа занимается Управление уголовной полиции земли.
— Это верно, — кивнул Боденштайн, — мы расследуем одно убийство, однако все сводится к тому, что самоубийство вашего мужа может быть связано с нашим случаем.
— Вот как? — подняла брови фрау Гарденбах.
— Фрау Гарденбах, — Боденштайн немного наклонился вперед, — не изменился ли ваш муж каким-то образом в последние недели? Не создалось ли у вас впечатление, что его что-то тяготило?
— Меня уже спрашивали об этом люди из Управления уголовной полиции земли, — пожала плечами фрау Гарденбах. — Я не замечала ничего такого. Он вел себя как обычно. Пока… пока он…
Она запнулась и сделала неопределенное движение рукой.
— Он оставил прощальное письмо? — спросила Пия.
Фрау Гарденбах замялась, затем опустила голову. Боденштайн и Пия обменялись быстрыми взглядами.
— Вы знаете, почему он лишил себя жизни? — тихо спросил Боденштайн.
Женщина подняла голову и пристально посмотрела на него. Потом она обернулась, желая удостовериться, что девочек нет поблизости и они не слышат разговор.
— Я хочу продать дом и уехать отсюда, — произнесла она с решительностью, к которой сама еще не привыкла. — Все было ложью.
Она встала, подошла к окну, скрестив руки на груди, и повернулась к ним спиной.
— Я выросла в строгой католической семье, — сказала она сдавленным голосом. — Всю свою жизнь я твердо верила в определенные ценности и имела свои представления о морали. Мой муж был членом совета церковной общины, членом родительского совета школы, состоял в правлении гимнастического союза. Он был строг по отношению к себе, ко мне и к нашим детям, но он был справедлив. Все роли у нас были четко распределены, и это было для меня в порядке вещей. Я доверяла своему мужу, верила в него. И сейчас он просто оставил меня в одиночестве.
Она повернулась. В ее голосе слышалась нотка горечи.
— Он не оставил мне никакого прощального письма. Ничего. Никаких объяснений. Он пошел утром прогуляться, как всегда перед завтраком и посещением церкви. А потом просто… застрелился. — Фрау Гарденбах расправила плечи. — Я не могу здесь больше оставаться. Я не могу больше выносить взгляды людей. Позор.
— Мы предполагаем, что ваш муж подвергался шантажу, — сообщил Боденштайн.
— Шантажу? — Фрау Гарденбах заставила себя улыбнуться вымученной улыбкой. — Что за ерунда? Вы же его знали. Он всегда был корректен и абсолютно прямолинеен. Чем же тогда шантажировали моего мужа?
— Вашего мужа втянули в какое-то дело, — осторожно сказал Боденштайн. — Мы нашли достаточно компрометирующие видеозаписи с участием его и одной молодой женщины.
— Как вы можете такое утверждать? — Голос вдовы Гарденбах звучал недоверчиво. Она опять села.
— Мы думаем, — вмешалась Пия, — вашего мужа шантажировали именно с помощью этого фильма, требуя не давать хода важным документам, касающимся мошенничества, что привело бы к срыву всего расследования. Возможно, он боялся, что все раскроется, и не мог больше жить с этим страхом. Скорее всего, это и стало причиной его самоубийства.
Когда Пия замолчала, воцарилась мертвая тишина. Фрау Гарденбах с трудом сохраняла остатки самообладания.
— Мой муж заставил меня глубоко страдать, так как собственноручно лишил себя жизни, — прошептала она, — но он никогда, ни разу не подвергался шантажу. И никогда не изменял мне с другой женщиной. Это простая подтасовка.
— Мы не заинтересованы в том, чтобы нанести ущерб репутации вашего мужа, — ответил Боденштайн. — Речь идет о расследовании убийства, в котором замешан мужчина. И мы предполагаем, что он также шантажировал вашего мужа. Мы ищем документы, которым ваш муж, возможно, не дал хода. Он мог хранить эти документы здесь, в вашем доме.
Фрау Гарденбах разрывалась между глубоко засевшим в ней принципом, в соответствии с которым она считала себя обязанной помочь полиции и правоохранительным органам, и желанием навсегда сохранить образ мужа таким, каким она его себе слепила при его жизни.
— Вы не могли бы поискать в кабинете вашего мужа? — попросила Пия женщину, но та с возмущением отказалась выполнить эту наглую просьбу.
— Я бы никогда не стала шарить в письменном столе моего мужа, — ответила фрау Гарденбах глухим голосом. — Никогда. Я не верю всему этому. Наверное, вам сейчас лучше уйти.
Боденштайн кивнул и поднялся.
— Спасибо, что уделили нам внимание. — Он вытащил из внутреннего кармана своего пиджака DVD-диск и положил на стол в гостиной. — Это доказательство того, что мы вам сказали правду, какой бы тяжелой она ни была. Если вашего мужа действительно шантажировали, мы не будем трезвонить об этом повсюду.
Фрау Гарденбах отвела взгляд.
— Вы сами найдете выход, — прошептала она. — Идите. Оставьте нас в покое.
Едва они сели в машину, как зажужжал мобильный телефон Боденштайна. Это был Лоренц, который сообщил ему, что какая-то фрау Дёринг ждет его у него дома.
— Что с фрау Дёринг? — с любопытством спросила Пия.
— Она ждет меня у меня дома. — Боденштайн включил зажигание. — Вы поедете со мной? Мне интересно, что она хочет.
— Мне бы надо перед этим быстро отвести моих лошадей в конюшню и накормить. — Пия посмотрела на часы. — Это не займет много времени. Правда, моя машина все еще стоит у комиссариата.
— Я помогу вам с кормежкой, — предложил Боденштайн, — а потом отвезу вас в Хофхайм, чтобы вы забрали свою машину.
— Если это вас не затруднит, — обрадованно улыбнулась Пия.
— Абсолютно нет, — улыбнулся Боденштайн. — Я уже несколько лет не кормил лошадей.
Пия подсказывала своему шефу путь. Они съехали с трассы А66 и проехали под автобаном к асфальтированной полевой дороге, которая вела в Биркенхоф. Боденштайн подождал, пока Пия выйдет из машины, чтобы открыть ворота, и проехал вдоль посыпанного щебнем въезда, обсаженного высокими березами. Справа располагалась небольшая площадка для верховой езды, слева — аккуратно огороженный выгон, у ворот которого ждали, прядая ушами, две лошади. Оливер припарковался перед домом под большим ореховым деревом, вышел из машины и огляделся по сторонам. Территория была огромной. В обросшей плющом бывшей псарне толкались морские свинки, дальше на большом лугу свободно бродили утки и гуси. Боденштайн не спеша побрел навстречу своей коллеге, которая уже с обеими лошадьми шла вдоль въезда.
— Внушительные владения. — Боденштайн взял у нее одну из лошадей. — Сколько вы уже здесь живете?
— Десять месяцев. — Пия открыла оба бокса, и лошади прошли внутрь. — Это было счастливое стечение обстоятельств. Предыдущий владелец оказался довольно пожилым человеком, его дети жили за границей, а я скопила достаточно денег, чтобы купить участок земли и хозяйство. Правда, все пребывало в запущенном состоянии. Я опасалась, что в ближайшие годы мне придется вкладывать каждый цент в ремонт и отделочные работы.
Лошади вытягивали морды через открытые низкие двери и внимательно следили за тем, что делала Пия в фуражнике. Через некоторое время она вернулась с двумя ведрами.
— Это для рыжей, — объяснила она, — а другое — для гнедой.
Боденштайн взял ведра и дал корм лошадям, как было сказано. Пия положила каждой из лошадей по четверти кипы сена под водопойное корыто, и на этом работа была завершена.
— Красивые лошади, — констатировал Боденштайн.
— Гнедую мы покупали вместе с мужем, когда она была еще жеребенком, — улыбнулась Пия. — Другая — семилетка, но, к сожалению, она непригодна для соревнований после того, как повредила бабку сухожилия. Мы ее купили потому, что у нее прекрасная родословная. Они обе беременны.
— Тогда на следующий год будет двойной прирост, — подмигнул Боденштайн.
— Если все пройдет гладко. — Пия с любовью наблюдала за лошадьми, которые с жадностью набросились на овес в кормушке.
— А что ваш муж? — спросил Боденштайн.
Пия подняла голову и посмотрела на шефа. Улыбка исчезла с ее лица.
— Мой муж? А что он?
— Не скучает по лошадям?
