Артюхин приближающегося противника заметил первым и почти тотчас нажал спусковой крючок. Сухой звук выстрела из «СВД» еще разлетался во все стороны, а тяжелая пуля, уже найдя цель, пробила лежавший в кармане разгрузки магазин и вошла в грудь вскрикнувшего от боли и повалившегося на землю моджахеда. Второй сунувшийся было к нему боевик, загребая руками и судорожно глотая окровавленным ртом холодный вечерний воздух, распластался рядом. Третьего выстрела Семену сделать не дали. Просвистела автоматная очередь, и почти тотчас прилетел гранатометный выстрел. Ударившись о землю, он подпрыгнул и разорвался уже в воздухе, рассыпав по сторонам множественные осколки. Семену наверняка бы здорово досталось, если бы не много раз повторяемое капитаном Юдиным правило: «С одной позиции делать не более одного-двух выстрелов». В то время, когда в него полетели первые пули, Артюхин уже переползал к другой заранее облюбованной позиции. А боевиков все прибывало. Загромыхал пулемет, к первому «РПГ-7» присоединился второй.
Расположившийся на левом фланге Кузнецов из-за обильно растущего кустарника долго не мог увидеть приближающегося противника. Даже когда Артюхин вступил в бой и загремели гранатометы, он все еще оставался лежать в неподвижности, до боли в пальцах сжимая свое оружие. Еще утром он мечтал оказаться на острие атаки, в гуще боя, а сейчас ему вдруг захотелось, чтобы ничего этого не было, чтобы привычно шедший за спиной бой поскорее закончился, и пусть бы он, как всегда, огорчался, что так и не завалил ни одного «чеха». Пусть! Зато не было бы этой пугающей неизвестности, не было бы яростно бившейся в голове мысли: «Либо ты, либо тебя». Третьего не дано! В сторону не отползти, не убежать. За спиной ребята. А впереди… впереди неизвестность. И то, что боевиков не два и не три, а больше, гораздо больше, Виктор понял почти сразу; он хотя и не видел их, но зато отчетливо слышал работу их оружия.
– Там же Семен! – выдохнул он, осознавая свое бездействие как предательство. – Один!!! – И тут же, словно воспламенив в себе какой-то потаенный запал, поднялся и, низко пригнувшись, поспешил вправо, на помощь бьющемуся с противником Артюхину.
А Семена прижали всерьез. Прижали сразу же после того, как он сделал свой третий удачный выстрел. Решив на этот раз тут же сменить место, он отполз чуть назад и, вжавшись в землю, пополз к третьей, заранее намеченной позиции. Вот только, возможно, слишком спешил и потревожил своими движениями должные укрывать ветки… или противник на этот раз оказался чересчур глазастый, но произвести четвертый выстрел Семену не дали. Буквально все вокруг зашевелилось от десятков пулевых попаданий; приподнятая в попытке огрызнуться эсвэдэшка, получив чужую пулю в ствол, превратилась в никчемушную железяку. О гадство!
Отползая назад, Артюхин вытащил из кобуры «ПМ» и, сняв с предохранителя, положил рядом; тут же, одну за другой, достал все три имевшихся у него гранаты и приготовил их к бою. Затем, почти на инстинкте ощутив приближение боевиков, взмахнул рукой, отсылая первой к «чехам» более легкую «РГД-5», а следом за ней – и две остальные. Раздавшиеся взрывы на несколько мгновений заставили противника прекратить огонь. Семену даже показалось, что он услышал чей-то тяжелый стон. А потом все началось снова. Ударил гранатомет, осколками посекло ноги и спину. Семен застонал и, держа пистолет в руке, начал отползать в сторону. Пули продолжали лететь, плескаться в жирной почве. От кустарника, хоть как-то укрывающего Семена, почти ничего не осталось – только торчавшие вверх короткие коренюшки, все остальное, скошенное свинцом, упало на землю. Артюхин сам не понимал, как в такой плотности огня он еще оставался жив. Вот из-за дерева, росшего в каких-то пятнадцати метрах, показалась низко пригибающаяся фигура. Семен выстрелил, но промахнулся; фигура ушла в сторону, и показалась вторая, третья. Он снова выстрелил. И тут же его снова прижали автоматно-пулеметным смерчем.
– Ты жив, русский? – раздалось сквозь выстрелы. – Если жив, то ты еще пожалеешь об этом! – Грубый смех и громкое, разносящееся по лесу: – Аллах акбар!
И тут же в противовес этим крикам с фланга, со стороны, где находился Кузнецов, раздалась короткая, но прицельная пулеметная очередь. А затем еще одна, еще и еще…
…Расул, никак не ждавший засады в такой удачный для себя день, да еще в такой близости от цели, в который раз возблагодарил самого себя за предусмотрительность. Ведь мало того, что он разделил отряд на две равные части, так еще и сам находился в той, что оказалась вне досягаемости русского оружия.
«Что ж, – подумалось Расулу, – пришла пора доказать на деле причину моего нахождения в тылу».
– Сулейман! – поднеся радиостанцию к губам, вызвал он одного из своих командиров.
– Да, я слушаю! – тут же отозвался тот.
– Ты знаешь, что делать? – спросил Расул.
– Да, – отозвался Сулейман, и Нуриеву показалось, что он видит, как тот уверенно улыбается.
Надеясь на лучшее, но помня, что на все воля Аллаха, Расул не раз отрабатывал действия в подобной ситуации, и сейчас наработанная ими схема должна была показать себя во всей красе. По поводу участи большинства моджахедов, шедших в головной части отряда, Расул иллюзий не строил – уж больно слаженно и на большой протяженности заработали русские автоматы, так что можно было не сомневаться: в ловушку угодили все. Нуриев и не надеялся кого-либо спасти. Кому суждено уйти – те уже ушли, пользуясь складками местности. Кто по своей глупости или неудачливости ввязался в затяжной бой – тем помочь уже было невозможно. Но отомстить, а точнее, наказать русских Расул считал если и не делом чести, то, во всяком случае, поступком, достойным прославления.
– Вперед! – скомандовал он, и арьергард, вдруг превратившись в основную ударную единицу, начал подаваться вправо-вниз по склону, уходя с занятого спецназом хребта и обходя русских с тыла. Сам же Расул, выбрав себе удобное для наблюдения место, остался и стал ждать.
Неизвестно почему, но интуиция на этот раз изменила Нуриеву. Находясь выше по склону, он видел, как один за другим рухнули на землю два его моджахеда, шедшие впереди других.
«Два выстрела – два трупа», – машинально отметило сознание, и Расул невольно попятился. Та дистанция, на которой он сейчас находился от убитых, расстоянием для снайпера не являлась.
– Убейте собаку, убейте! – взревел он, но его моджахеды и без того уже атаковали столь самонадеянно вставшего на их пути русского. Однако этот русский здесь был не один, он не мог быть один! Расул хорошо изучил тактику русского спецназа.
– Сулейман! – позвал он и, когда тот отозвался, напомнил: – Их должно быть трое. Сулейман, понял меня? Трое! – Потом не совсем уверенно: – Или двое.
– Знаю! – Уже втянутый в перипетию боя, Сулейман отвечал несколько резко.
– Обойдите их! – приказал Расул, видя, как еще один моджахед начал корчиться на открывавшейся его виду поляне.
– Я послал четверых! – Нуриеву показалось, что Сулейман огрызнулся.
«Что ж, тем хуже для него, будет на кого свалить вину в случае неудачи», – подумалось Расулу, но тут же он понял, что смалодушничал, и, злясь на самого себя, потрясая кулаками, потребовал:
– Да убейте же вы его, наконец!
Звук его голоса потонул в грохоте рассыпающихся по лесу выстрелов, так и не долетев до ввязавшихся в перестрелку сулеймановских боевиков. Они все никак не могли прикончить одинокого снайпера, а бой там, где располагались основные силы русских, постепенно начал стихать. Время пошло на минуты, если не на секунды; ведь стоило спецам сломить остатки сопротивления угодивших в засаду, и все оружие спецов окажется повернуто в другую сторону. И без того нервничавший Нуриев непроизвольно стал оглядываться за спину. Возможно, ему стоило вновь поднести микрофон радиостанции к губам, чтобы дать команду «отход», но, привыкший за последние месяцы к победам, он упрямо продолжал верить в свою удачливость…
… – Сволочи, гады! – во все горло орал Кузнец-один, поливая свинцом боевиков, уже вплотную подобравшихся к Артюхину.
Виктор стрелял коротко, но прицельно. Теперь, когда он наконец-то ввязался в бой, его мысли были всецело поглощены поиском целей и точностью прицеливания. Откатывался, переползал, перебегал с одного места на другое – и стрелял, стрелял, стрелял, сдерживая подступающего к Семену противника. Тяжелый пулемет казался игрушкой, лента – бесконечно ползущей золотой змеей. Но неожиданно золотая змея кончилась, упав в траву черным, широким и почему-то мертвым ужом. Упав на землю, Виктор потянулся к разгрузке, где лежала запасная лента, но не успел. Из-за спины совсем рядом послышались чужие шаги, и воздух вздрогнул от раздающихся очередей. Тело Кузнецова выгнуло болью, и он начал проваливаться в вязкую черноту. В последний миг его сознание уловило громкий крик…
