Все это изобилие возникло на месте каменных мешков-подвалов, куда пролезть можно было лишь с тротуара, чуть ли не раком. Здешние дома, палаты и усадьбы давно посносили к чертовой матери, разрушили их до основания вместе с воспоминаниями о том, как ходили отсюда на Троицу в Переславль и Владимир, как встречали у северных ворот Белого города образа Владимирской Божьей Матери, простодушно надеясь, что она поможет москвичам уберечь свой город от воинства хромого Тимура. И о том, как возвращались в Москву русские полки, одолевшие Казанское ханство. И о предках, среди которых ни одного приличного бизнесмена не было – сплошные кафтанники, кузнецы, дегтяри, сабельники, холщовники, кожевники, калачники, москательщики… Отпрыски безвестных стрельцов да пушкарей заделались владельцами бутиков, пабов, рестораций, звездатых отелей. Просвещенный народ, выпестованный демократией, вскормленный канадской пшеницей, вспоенный баварским пивом. Попробуй загони таких в ополчение, если, не приведи господи, повторится Великая Отечественная. Некому больше рыть окопы, бросаться под танки, шагать по мостовой с мосинской винтовкой в руках.
Взять хотя бы жмеринских братьев Рубинчиков, отгрохавших себе трехэтажный офис чуть ли не в самом центре столицы. Они к мосинской винтовке и не прикасались никогда, предпочитая самые современные модели стрелкового оружия. Родина в опасности? Да они сами в опасности с юных лет, им про родину думать некогда. А что касается ополчения, то у них свое собственное имеется, мобильное, сытое, вооруженное до зубов.
О нем, вернее о некоторых его представителях, и шла речь сереньким мартовским днем, когда братья Рубинчики сидели в своем офисе и, попивая кофеек, обсуждали некоторые из возникших перед ними проблем.
– Мутота какая-то, – раздраженно заметил Леня, отняв чашку от губ. Имелся в виду вовсе даже не ароматнейший «Чибо», которым он угощался, а информация, которую он до сих пор не мог переварить.
Два бойца, отправленных в город Курганск по душу бизнесмена Королькова, вернулись оттуда не то чтобы ни с чем, а с множественными переломами голеностопных костей, за которыми их Рубинчики вовсе не посылали. Сотворил это с ними какой-то незнакомец, выскочивший, как чертик из табакерки. Уважаемые люди, державшие Курганск под своим контролем, от незнакомца открестились, хотя он намекнул, что действует по наущению одного из них. Между тем Корольков, на которого Рубинчики намеревались навесить непомерный долг, под шумок скрылся. Разрулить ситуацию до сих пор не удалось, что темпераментному Лене Рубинчику очень и очень не нравилось. Прикинув в уме, какой жирный кусок потеряла фирма из-за исчезновения Королькова, он засопел в две ноздри и убежденно повторил:
– Муть мутная, блин. Хер проссышь.
– Я тоже так сначала думал, – кивнул Жора. Лениво развалившийся на диване, он чем-то напоминал большущего сытого дога, блаженствующего лишь до тех пор, пока не настанет время показать зубы. – Но есть один любопытный фактик.
– Фактик? – раздраженно переспросил Леня. – Какой фактик?
– Ты, когда Брамса с Чаплыгой допрашивали, внимательно их рассказ слушал?
– Внимательно.
– И запись беседы слушал?
– Ну, слушал.
– И тебя ничего не насторожило?
– Кончай загадками говорить, – рассердился Леня. Антикварная чашка, которую он поставил на стол, хрустнула и обзавелась почти незаметной пока трещинкой.
– Хорошо, – согласился Жора, бросив неодобрительный взгляд на испорченную чашку английского фарфора. – Выдаю свои соображения открытым текстом. – Он тоже отставил чашку, но сделал это мягко и совершенно бесшумно.
– Ну?
– Не нукай, – наставительно сказал Лене брат, который был старше его ровно на три минуты сорок две секунды. – Ты меня не запряг.
– Давай по делу, Жорик. Не выйогивайся.
– По делу, так по делу, – Жора пожал плечами. – Насколько я понял, курганская братва никакого отношения к наезду на наших бойцов не имеет, ни Ринат, ни Салим, ни кто-либо еще.
– Допустим, – буркнул Леня, который лично провел расследование обстоятельств нападения на Брамса и Чаплыгу. Телефонные переговоры с авторитетами Курганска его убедили, но не на сто процентов. Червячок сомнения грыз его душу, мешал спать спокойно. Он никому не доверял до конца, даже родному брату, и потому упрямо повторил: – Допустим.
Жора, внимательно наблюдавший за выражением его лица, понимающе усмехнулся:
– Мужик был левый, согласен?
– Левый, правый, – сердито сказал Леня, вставая с кресла. – Какая, хрен, разница? Кто именно нам малину пересрал, вот что я хочу знать. – Он прошелся по кабинету, оборудованному в лучших западных традициях, и, приблизившись к кондиционеру «Тошиба», увеличил подачу теплого воздуха сразу на пять градусов. Холодно ему нынче утром было. Холодно и неуютно.
– Сейчас узнаешь, – пообещал Жора, продолжая следить за перемещениями брата по кабинету.
– Что ты сказал? – Леня замер и обернулся так резко, что у него хрустнули шейные позвонки.
– Я вычислил этого мужика.
– Ну?
– Сказано тебе, не нукай! – повысил голос Жора. Его выпуклые глаза потемнели до такой степени, что зрачки сделались совершенно неразличимыми.
Леня, которому на миг показалось, что он встретился взглядом с каким-то гигантским насекомым, примирительно развел руками:
– Случайно вырвалось, брат. Нервы.
– Лечиться надо, – проворчал Жора, опять становясь прежним – ленивым, добродушным и расслабленным.
– Ты про того мужика начал рассказывать, который Брамса и Чаплыгу переехал, – напомнил Леня, едва не поскуливая от нетерпения.
– Кстати, как они? – спросил Жора, умышленно затягивая время, чтобы напомнить брату, кто из них двоих самый старший и умный. – На ноги скоро встанут?
– Они уже никогда не встанут.
– Погоди. – Жора сел прямо. – У них же только переломы. Кости срастутся.
– Нет. – Леня ухмыльнулся.
– Не понял. Врач пообещал: ходить будут.
– На вокзале в темном зале труп нашли без головы, – продекламировал Леня, ухмыляясь все шире и шире. – Пока голову искали, ноги встали и ушли.
– Так, – медленно произнес Жора, начавший догадываться, что означает эта детская считалочка. – Их замочили, что ли?
– Ну не высушили же.
– А кто велел? – Вопрос прозвучал вкрадчиво-вкрадчиво, причем глаза Жоры опять сделались совершенно жучиными, непроницаемыми.
– Я велел. – Стоящий напротив брата Леня расправил плечи, стремясь казаться выше, чем он был на самом деле, как привык это делать с малых лет, когда попадался на всяких мелких подлянках.
– Понятно. Ты велел. Без моего ведома. Я уже тебе не указ, да?
– Ты другими вопросами занят был. Не хотел отвлекать тебя по пустякам.
– По пустякам, – кивнул Жора, рассматривая ногти. – Действительно, фигня какая. Подумаешь, двух тупоголовых быков замочили. Мясо.
– Вот я и говорю, – фыркнул Леня, продолжая сохранять независимую позу. – Остальным урок будет. Чтобы не расслаблялись.
– Угу. – Новый кивок брата был еще более равнодушным, чем прежний. – Вот именно, урок. Век живи – век учись.
С этими словами Жора снова откинулся на спинку дивана и даже ногу за ногу забросил, показывая, как безразлична ему эта тема. Но в душе у него все кипело, клокотало. Отбившийся от рук Ленчик все чаще и чаще своевольничал, наглея от собственной безнаказанности. На этот раз он перегнул палку. Приказ о ликвидации без согласия старшего брата означал, что он вот-вот окончательно выйдет из-под контроля. Сегодня рядовых бойцов убрать распорядился, а завтра кого? Жору? Родственные чувства – это, конечно, хорошо, но деньги все равно лучше. Чем больше, тем лучше, и брат это понимает. Небось мечтает по ночам, как хорошо остаться у власти одному. Может, даже место на кладбище для старшего брата присмотрел, проект памятника придумал, надпись на могильной плите.
Покойся с миром, дорогой брат…
Жора широко улыбнулся:
– Ладно, хватит пыжиться. Присядь. Не мельтеши перед глазами.
Леня подошел к креслу, обрушился на него задом и буркнул, приподняв мохнатые брови:
– Ну?
Жора сделал вид, что не обратил внимания на очередное понукание. Пусть братишка считает, что одержал еще одну победу. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Вот именно, лишь бы не плакало…
Жора притворился, что подавляет зевок, и опять улыбнулся:
– Уау!.. Я про мужика не дорассказал. Про того, который Чаплыге и Брамсу копыта переехал.
– А! – оживился Леня. – Выкладывай!
«Ну вот, опять раскомандовался. Когда дитя потешается, оно не задумывается о том, что придет время горько плакать. Да только Москва слезам не верит, даже самым горючим. Жмеринка тоже», – Жора взял со стола пустую чашку и принялся вертеть ее перед глазами, словно умел гадать на кофейной гуще. На самом деле он и без всякой мистики знал нечто такое, о чем Ленчик пока что даже не подозревал.
