пыльная и какая-то вся поникшая, обвисшая на тонких крепких нитях, словно они только и заставляли её висеть так, изображая призрачный вальс неясно с кем, неясно для кого, неясно, чего ради.
Агнешка чему-то грустно усмехнулась, достала из поясной сумки ножик.
— Не держи её, жизнь, — она щёлкнула лезвием и потянулась наверх, к нитям. — Не держи её.
— Тебе кто разрешил? — Лана, успевшая пройти вперёд, резко развернулась.
— Да ладно, я её просто хочу освободить.
— Кто тебе разрешил решать, кого освобождать, а кого нет? Может, она хочет так висеть!
— Лан, — Агнешка остановилась и обернулась с чуть испуганной улыбкой. — Это кукла.
— Какая разница, кто это?
Голос её взвился до крика праведного гнева и там сломался где-то наверху.
— Хорошо, — Агнешка аккуратно, напоказ, сложила нож. — Хорошо, я его убираю. Вот, всё, — ножик исчез в сумке.
Лана недоверчиво, раздувая ноздри, следила за ней. Агнешка сделала шаг от куклы.
— Тебе реально поспать надо, — она качнула головой. — Скоро на людей кидаться будешь, а не только на меня.
— Доедем — посплю, — Лана развернулась и быстро зашагала по коридору, в конец, к мигающей лампочке.
— Так и будешь сама вести? Пока не доедем? — Агнешка двинулась за ней. Алиса последовала за ними, чуть в отдалении.
— Да, — Лана остановилась почти в самом конце коридора, рассматривая что-то в одном месте на стенке. — Идиоты.
— Кто?
На стене, на одной из проплешин между мутной зеленью, кто-то выцарапал «Momento mori».
— Мементо, — процедила Лана. — Мементо мори, а не моменто. Есть у кого ручка или карандаш?
— Маркер? — неуверенно предложила Алиса.
— Давай.
— Лан, ты серьёзно? — невольно хохотнула Агнешка.
— Мементо мори, — Лана жирно, несколько раз обвела выведенную «e» поверх нацарапанного. — Мементо — от слова «память», а не от слова «момент».
Алиса, машинально глянув на запястье, вдруг замерла и судорожно втянула воздух.
— Что?
— У меня часы остановились, — сказала она спокойным, упавшим голосом. — И я только сейчас это заметила.
Все три переглянулись между собой.
— Идёмте, — сказала Лана.
Полторы коридорных лампочки продержались ещё с минуту, а вот основной зал рухнул во тьму почти сразу, и по нему пришлось выбираться ощупью.
А снаружи — чёрная буря.
Она выла и бежала по тёмному небу над крыльцом скорыми мелкими клочьями. Бузина раздувалась сердитыми волнами и не хотела никого уже пускать обратно. С той стороны сетки лягух посверкивал им фарами. Фонари вокруг него не горели.
— Замок! — заметила Лана. — Замок на воротах упал!
Они бросились к машине наперегонки с тенями. Те уже пропахали асфальт острыми крохкими разломами, и их точёные узкие силуэты протягивались к колёсам лягуха.
Нелли приветствовала ленивым помахиванием руки. Из радиоприёмника, радостно хрипя и кашляя помехами, распевало: «durch Nacht und Flut ich spüre dich…»20 Сзади, издалека, от истока дороги, по верху и низу шёл низкий рокот и катили валы черноты — как будто за ними переставало уже что-то быть. Как будто там ничего.
Лягух рванул вперёд. Колёса его успели вовремя, хотя что-то почти сразу попало под них. Лана вела аккуратно и сколько можно быстро, но что-то мешало всё время, цеплялось, не давало двигаться дальше — только как в зернистом чёрном сиропе, в котором кажется лишь, что бежишь, шевелишь ногами или колёсами, а на самом деле они вращаются в кошмаре, вязком и одноместном, как бы ни был ты хорош. Лягух прыгнул. Его тормознуло и дёрнуло назад в воздухе. Заднее стекло пропорола длинная трещина — кто это так дурно вскрывает консервы…
— Лана, дай мне руль! — Агнешка припала сзади к её креслу. — Дай мне руль!
Лана свернула лягух к обочине от наперерез черкнувшей дорогу тени. Они с Агнешкой быстро поменялись.
Быстро — это пара секунд — это было слишком долго сейчас. Волна прошла по салону, стукнулась от стекла к стеклу, подбросила и распотрошила ящик с аптечкой, раскидав между едой и креслами белые салфетки. Агнешка, перехватив рычаг, вжала педаль, и лягух развернулся и вильнул по дороге. Радио поперхнулось и перескочило со станции на станцию. Приёмник запел хрипло:
«Ты была одна, в доме тишина, не работал даже телефон, мужа не было, не было отца, потому что все ушли на фронт…»21
Тьма метнулась за окошком мелким и быстрым мельканием.
— Поздно? — Алиса развернулась к остальным. — Да?
Агнешка, широко и оскаленно улыбаясь, подхватила с радио:
— Поцелуй меня и обними и не гадай о том, кто я!..
Несколько колёс поднялись от земли и вновь грохнули в асфальт, и всю машину враз сотрясло.
— Аккур-ратнее… — прошипела просяще Лана, вцепившись в диван пальцами.
Маленькие юркие ударились в стекло, и блеснуло — пастью? — как ключи, когда достаёшь ночью у подъезда, чуть-чуть только блеснут — если успеть, если быстро закрыть за собой дверь…
Стрелка спидометра уткнулась в предел.
— Нет, Агнешка, это максимум, — Лана посмотрела из-за её плеча. — Я тоже так делала.
В ушах заревело так громко и утробно, что не стало слышно друг друга на минуту, или половину, или четверть. Впереди, в прыгающем свете фар иногда виднелись клочки дороги. По бокам наступало. Сзади не было ничего.
Алиса перестала оглядываться. Она села прямо, поправила лямку у шеи и вытерла хлюпающий нос.
— Думаю, мы можем попрощаться? — спросила она.
— Можете попрощаться, — каким-то чужим голосом ответила Агнешка, не отрывая взгляд от дороги. — Но думаю, мы выедем в этот раз.
Лицо у неё, высвеченное странным ненормальным свечением, заострилось и фанатично мчалось навстречу трассе. Казалось, она не видела ничего другого, кроме трассы, кроме её мелькания, и не думала ни о чём другом в этот момент — просто не могла подумать, как фантомы-фанатики не думают о фоновых фантомах.
Колёса снова разомкнулись — кажется, все четыре — с дорогой. Тёмной полосой та пролетела где-то внизу. Мелькнули ветки. Мелькнул свет. Откуда-то мелькнул свет, а потом снова ветки, и ветки, и ветки леса…
— Чёрт. Ты что сделала? — выговорила сквозь зубы Лана, то ли в ярости, то ли с восхищением, сложно было разобрать. — Ты что сделала? Как ты это сделала?
— Мы оторвались! — крикнула Агнешка, когда под колёсами вновь захрустела лесная просека. Дворники дёрнулись и скинули со стекла несколько сухих листьев. — Ну разве не класс?
Стволы вокруг мирно стояли в сумерках. Впереди, между макушками деревьев, сквозило рыжеватое зарево — закат, восход… Не так уж важно. Агнешка сбавила скорость до нормальной, выдохнула, откинула голову на кресло.
— Последний раз мне было так хорошо, когда мы отбили того парнишу у омоновцев, — она будто всё ещё кого-то перекрикивала. — На митинге, ещё до войны. Ну, то есть,
