Я посмотрел на Машку. Она явно была не рада новым гостям, но прогонять не стала и пригласила их за стол. Кораблёв занял свой почетный стул возле Соколовской, а шизики сели не далеко от нас.
Я не стесняясь рассматривал бабу в желтом платье.
Как можно сравнить Машку с этим чучелом? Долговязая, нескладная, лохматая! У Кораблева есть глаза? Она мне не понравилась с первого взгляда, у неё были агрессивные черты лица, сжатые губы, с опущенными вниз уголками, и гневный залом между бровей. Сразу было понятно, что она злющая. Есть такие люди, смотришь на них и понимаешь — к таким лучше не поворачиваться спиной, для своей же безопастности.
Я переводил взгляд то на Машку, то на Кораблева, то на Чокнутую и медленно закипал.
Как можно было догадаться притащить сюда это чудище? Насколько гнилым человеком нужно быть, чтобы поступить так с тем, кто в тебя влюблён? Интересно, Соколовская знает, что это подружка додика?
Я сжимал кулаки под столом и скрипел зубами.
Вдруг, Чокнутая поднялась со своего места, и мое сердце заныло от предчувствия, что сейчас случится беда. Мне захотелось схватить ее за плечи и выставить из заведения, но я не мог вмешиваться.
Когда Чокнутая открыла свой рот, извлекая из него завуалированные оскорбления, я стал приподниматься со стула, чтобы немедленно ее вышвырнуть, но в меня крепко вцепился Золотухин. Он давил на мое плечо, плотно прижимая к стулу.
— Только не надо устраивать концерт, — он спокойно шептал мне на ухо.
А я закипал. Кровь прильнула к лицу, и я чувствовал, как багровел от ярости.
Чокнутая закончила свою речь, с победным видом села на место и с презрением смотрела на Машку. Как жаль, что девчонок бить нельзя.
Меня колотило, мне казалось, что я вот-вот взорвусь. Я все сильнее сжимал челюсть и тяжело дышал.
Мне так хотелось защитить мою хрупкую куколку от этих отвратительных людей, которые приносят ей только страдания!
Вдруг, в моей голове что-то щелкнуло.
Это он виноват! Это Кораблёв во всем виноват!
Эти слова бесконечно крутились в моей голове, больно стуча по затылку. Все мои проблемы из-за него!
Кровь прильнула к глазам и виски сжало тисками.
Я встал из- за стола и уверенной походкой направился к додику.
— Мы там сюрприз готовим… Машка, не слушай! Пойдём, поможешь?
Я почувствовал страх в его глазах. Очень хорошо, ты должен бояться, сейчас тебе придёт конец! Кораблёв замялся, но пошёл за мной.
У двери, я пропустил его вперёд, разминая пальцы. Додик вышел на улицу и обернулся, чтобы понять, иду я за ним или нет, и в этот момент, его встретил крепкий удар в челюсть.
— Ненавижу тебя!
Додик пошатнулся и поплыл.
Я подошёл к нему ближе, схватил его за грудки и снова ударил.
— Слышишь, тварь, я ненавижу тебя!
Додик рухнул на грязный снег, не пытаясь сопротивляться, а я навис над ним сверху. Сзади нас собиралась толпа.
— Встань и дерись, как мужик!
Кораблёв лежал на земле и испуганно на меня смотрел, пытаясь собрать глаза в кучу.
Я поднял его за шкирку и поставил на ноги.
— Вставай! — я выл от злости.
— Зачем ты притащил сюда это чучело?
Удар. Опять удар. У Кораблева хлынула кровь, и он согнулся пополам, пытаясь отдышаться.
— Перестань, — ко мне подлетел Золотухин, — Лёха, успокойся!
Он пытался удержать меня, но я резко откинул его в сторону и вернулся к додику, одним ударом сбивая его с ног.
— Ты испортил мне жизнь, урод!
Я истерично кричал, брызжа слюной, и метелил его по лицу, нанося один удар за другим. Его лицо превращалось в кровавое месиво, но я не мог остановиться.
— Ненавижу! Ненавижу тебя!
Сердце бешено колотилось. Удар. Ещё удар.
— Остановись! Ты его сейчас убьешь!
Я почувствовал крепкие руки, которые схватили меня сзади и пытались оттащить от Кораблева.
Я сопротивлялся как мог, но их было больше. Игошин и Золотухин держали меня за руки, пока я пытался выкрутиться и освободиться, а Воронцов держал меня за лицо, прижимая мой лоб к своему.
— Успокойся! Слышишь? Успокойся! Ты его уже наказал.
Я рычал от ярости и продолжал вырываться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Девчонки бросились к Кораблеву.
— Он без сознания, придурок! Что ты наделал?
На смену гневу пришёл страх. А что, если, я его убил? Мне конец! Теперь мне, в любом случае, конец!
Я опустился на землю, сплюнул и стал тихонько раскачиваться, пытаясь себя успокоить.
— У кого-нибудь есть с собой телефон? Вызовите скорую!
Вокруг началась суета и возня, ребята бегали из стороны в сторону в полной растерянности. Кораблёв не шевелился.
В этот момент из кафе выбежала Машка. Она бросилась к нему, упала на снег и закричала. Это был очень страшный крик, который ещё долго звенел в моей голове. Крик боли и отчаяния.
Потом Машка онемела от ужаса. Она сидела на коленях, гладила додика по голове и пыталась понять, дышит он или нет.
Она крутила головой по сторонам, пытаясь найти помощь.
— Скорая едет? Сколько минут прошло? — в ее голосе звучала истерика.
— Максим! Ты меня слышишь? Максим!
Машка громко рыдала и гладила его окровавленное лицо. Додик так и не приходил в себя.
— Где он? — она резко вскочила.
Я знал, что она ищет меня, поэтому поднялся со снега и вышел вперёд.
Машка стояла прямо передо мной, перепачканная кровью Кораблева, и смотрела мне в глаза. Этот взгляд прожигал меня насквозь, превращая в пепел. Думал, сейчас бросится на меня, вцепится ногтям в лицо и начнёт драть, как кошка. Или отвесит пощечину, защищая своего благоверного. Но она поступила хуже.
Маша сделала несколько шагов назад, сверля меня озлобленным взглядом, полным ненависти, потом вытерла рукавом кровь с лица и сказала:
— Ты для меня умер. Навсегда.
Глава 29
Лёха
15 марта
Тот вечер я запомню на всю жизнь. Когда в дверь постучали, я лежал на кровати в своей комнате и устало таращился в потолок. Ни о чем не подозревающая мать, пошла открывать дверь.
— Зуев Алексей Сергеевич здесь проживает?
Сердце тревожно екнуло и я вышел в коридор. Передо мной стояли два сотрудника полиции в форме, а мать осела на пуфик бледная, как стена.
— Что он натворил?
— Вы Алексей Сергеевич?
Я кивнул.
— Вы подозреваетесь в статье 112 УК РФ Умышленное причинение вреда здоровью средней тяжести, — монотонно отчеканил из один из полицейских, — Пройдемте.
Мать в ту же секунду завопила на всю квартиру и мое сердце сжалось от жалости.
— Ой, Лёша! Ой, Лёша! — она безостановочно всхлипывала и металась из угла в угол.
Я медленно залезал в куртку.
— Куда же вы его, в тюрьму?
Полицейский закатил глаза.
— Пока мы имеем право задержать на срок не более сорока восьми часов. Можете обратиться к правозащитнику, вам все сообщат.
А дальше начался настоящий ад. Сначала был долгий допрос, на котором из меня вытягивали малейшие подробности расправы над Кораблевым. Как бил, сколько раз, куда? Как-будто я это помнил. Отпираться было бесполезно, я подписал все бумаги, и мне любезно оформили явку с повинной.
Потом, две бессонные ночи в камере предварительного заключения перед судом об избрании меры пресечения.
Я не мог ни спать, ни есть, ни думать. Несмотря на шуточки о том, что я когда-нибудь сяду в тюрьму, я никогда всерьёз не представлял, что меня ожидает такая судьба. А сейчас, когда мне светило три года, я впал в дикий ужас.
Затем состоялся суд, на котором я стоял в железной клетке ни живой, ни мёртвый, сгорая со стыда. В зале сидела ревущая мать и бледный Валера.
Голос судьи звучал туманным эхом в моей голове.
— Учитывая тяжесть преступления, явку с повинной, личные характеристики и другие обстоятельства, в качестве меры пресечения, до суда, подозреваемому назначается подписка о невыезде.
Суд обязует вас: не покидать постоянное место жительства, без разрешения дознавателя, следователя и суда, и в назначенное время являться по вызовам дознавателя.
