— Разве это каннибал, если я с ним справляюсь? — Старуха зашаркала ко мне, гремя неподъемной железякой. Я что-то не заметила, чтобы ей было тяжело поднимать эту рельсу.
— Вот прапрадед его, Ешкин Кот Баюн — тот был зверь. — не умолкала старуха — Как в гости наведывался, Баба — Яга от греха подальше из избушки улетала. Оставит ему костей, или парочку путников связанных, а сама — вон, а то бы и ее сожрал запросто. И кот уже не тот, да и я с Бабой Ягой по силам несравнима, хоть и прямая наследница. По морде, чай, видишь, да и по антуражику, что берегу традиции.
— Да, вы колоритная.
— Ну, спасибо на добром слове. — Старуха щелкнула пальцами, и перед нами возник красный плюшевый диван. — Садись, Люб. Орфейка вроде готов. Готов, обжора? Давай. Послушаем, что у тебя, Люба, да как. А тогда уж и решим, что с тобой делать, по совести.
Я оглянулась на кота. Он припал к грязному бетонному полу, как тигр перед смертельным прыжком. Бешеные зеленые глазищи сверлили меня, взгляд людоеда раздевал догола и выворачивал наизнанку. Я силилась отвести глаза и не могла. И тут кот запел. Нежно-нежно, совсем негромко.
Шесть вечеров мы были рядом
Шесть вечеров очаг в огне…
Руками, ртом, тоскою, взглядом,
Ты шесть ночей царил во мне.
Мы шесть ночей жгли письма прошлых
Обид и мелких передряг.
Хранились мы, сомнений пошлых
Усни, на грудь ко мне приляг.
Мы избегали узнаванья
Друг в друге бывших дорогих,
И не давались обещанья,
Шесть вечеров прошли вне их
А тишь заоконная плавно
Шесть раз жглась пламенем свечей.
Как горько, дымно, винно, славно,
Что были в жизни шесть ночей.
В сплетенье запахов и мыслей
Один Господь был Свят и Прав.
Над головами томно висли
Гирлянды диких пряных трав.
И губы целовали длинно,
Коленей бархатный покров…
Как горько, дымно, славно, винно,
Искрились мы шесть вечеров.
Наверно буду возвращаться
К ступеням стершимся крыльца
Шестью ночами очищаться
От первых дней и до конца.
А день седьмой наложит вето,
И нас с тобой предаст огню.
И были ли ль мы? И мы ли это?
И твой ли запах я храню?
(слова и музыка Ирины Михеичевой)
Первые слезы побежали по моим щекам уже на втором куплете. Сейчас я плакала не стесняясь. Орфей и правда, был хорошим бардом, зацепил как следует.
— А, вон ты как… — задумчиво сказала Железная Палка. — Я вроде уже решила, но давай обсудим.
ЛЮБА Глава 59. Выбирай себе дружок один какой-нибудь кружок
— Давайте, обсудим — шмыгнула я носом. — У вас носового платочка или салфеточки не найдется?
— Держи, плакса. — Железная Палка вытащила из-под расшитого черепами сарафана относительно чистую тряпку и протянула мне — Разрюмилась как детсадовка. Ну полюбила мужика, чего ж сырость разводить? Наоборот, считай, повезло, не каждой дано.
— И не говор-р-ри, хозяенька, это тр-р-рогательно, так тр-рогательно… Я пока пел, сам чуть не разр-ревелся… Чистая душа, яр-ркая судьба, натур-р-р-рально Р-ромео и Джульетта… — Орфей пригасил свои парализующие глазенапы и снова терся об мои ноги — От девуш-ш-шки таким пор-разительно пр-р-риятным мартовским гоном пахнет, мр — р-р. Пр-р-рямо жаль, что лысая, без шер-рсти, я бы и сам не пр-рочь р-разок- др-ругой…
— Закрой пасть, похотливая зверюга! — гаркнула Железная Палка. — Люба не для того тут, чтобы котов ублажать! Дело решаем!
— У меня как раз по делу конст-р-руктивное пр-редложение… — Кот сел столбиком и облизнулся. — Люба пр-риговоренная, так ведь?
— Ну и что? К чему клонишь? — уже спокойнее спросила Железная Палка
— Пр-редлагаю небывало кр-расивую и к-кретивную казнь — съедение котом!
— Тьфу, холера! — старуха свирепо харкнула на пол, плевок шипя прожег в бетоне немаленькую ямку. — Кто про что, а шелудивый про баню! Уймись, жадоба! Обломись и смирись, не твоя она добыча! Сел на место!
Орфей вспрыгнул на сооружение, подозрительно похожее на гроб, и повернулся к нам задом. Его солидная попа и лоснящаяся антрацитовая спина красноречиво выражали глубочайшую обиду.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я сидела не жива не мертва. Может со стороны такой разговор слушать забавно, а вот участвовать в нем жутко. Железная Палка долго смотрела сквозь меня, по-старчески жевала губами.
— Страшное дело — такая любовь. — наконец выдала она — За то, что женихаешься с Судьей, хоть и бывшим, награда ведьме одна — смерть.
— В смысле — «бывшим»? — про собственный приговор я как-то пропустила мимо ушей. То, что меня обязательно надо убить или трахнуть — банальность, ради такой мелочи перебивать Бабку не стоило. Но про Витю — это важно.
— Ясен ствол, бывший. Или покойник, других вариантов нету. Или ты думала, Витька по головке погладят за невесту — ведьму? Мы не про хахаля твоего, а про тебя речь ведем. Покарать отступницу не мешало бы, но ты при рождении видать счастливый билетик вытянула. Казнить тебя тайно — несолидно, да и незачем. А казнить публично, перед всем честным ведьмовством, ту, что только что была Царицей Шабаша, непедагогично. Ну и да, еще и Орфей прав…
— Я всегда прав! — мявкнул кот, на нас принципиально не оглядываясь.
— Молчи, сволота, не перебивай! Орфей прав — трогательно. Даже меня проняло, как ты тут нюни распускала. Но изменять вековой порядок ради тебя одной не буду. Слишком опасно. Ведьмы за Судей замуж выходить не должны, и точка. Могут катастрофы случиться. Тебе ж самой счастье поперек горла встанет, если из-за тебя, например, землетрясение, и тысяч двадцать народу — аля-улю? Станет или нет?
— Станет… — прошептала я. Уже всем нутром чуяла — дело плохо.
— Ишь ты, совестливая…. — пробурчала Железная Палка — Плюсик в карму. Но к делу. Выбор, Люба. Можешь выйти замуж за своего Виктора, и уйти непоротой. Заплатишь за это колдовскими силами. То есть, путь ведьмы… того. Или можешь поплакать пару лет, и забыть твоего ухаря. Веремя лечит, дочка, все лечит. Тогда остаешься. Скажу по секрету, впереди может быть увлекательно. Не исключаю, что со временем сама станешь Бабкой. Смилостивиться даже не проси, нельзя.
«Выбирай себе дружок, один какой — нибудь кружок». Читала такой стищок в детстве? Про что он? Про то, что ведьмой и витькиной женой одновременно быть не получается. Слабовата ты, Люба, в коленках. Решай давай, не тяни.
— Кольцо на память оставьте, пожалуйста. — я только сейчас ощутила, как ужасно замерзла в этом подвале. Еще и мокрая насквозь.
— Кольцо оставим. В память о тетке Аграфене, талантлива была, да и ждала тебя сильно. Надеялась, а ты… Ну да ладно… решила, так чего уж. Заклинание Полета у тебя в памяти останется. Не рабочее, летать не сможешь. Надо на случай, если уж очень прижмет, уж совсем беда, пошепчешь над кольцом выйдешь со мной на связь, может поддержу морально.
— По пустякам бес-с-спокоить не советую, бабуся у нас нр-р-равная… — добавил свои пять копеек Орфей.
— Заткнись, четвероногое, без тебя тошно! — отрубила Железная Палка. — Иди уже, Люб. Мне и самой жаль, но иди. Долгие проводы — лишние слезы.
Мне было так больно и холодно, что обратной дороги до конспиративной квартиры я реально не помню. Что-то односложно отвечала Варьке. Что-то Вите. А хотела одного — добраться до постели и уснуть Желательно навсегда.
ВИКТОР Глава 60. Судья судье не судья
Люба спала двое суток, а потом, не открывая опухших глаз, пересказала мне разговор с их Наставницей. Тьфу, никак не могу отвыкнуть от судейских терминов. Конечно, я имел в виду — с Бабкой по прозвищу Железная Палка. Это был сильный удар. До меня как-то сразу дошло, в чем для нашей семьи разница между сообществами Судей и Ведьм.
Любу надо было спасать, вытягивать на поверхность. Варя Ржавиль поселилась у нас, спала на кухне, старательно делая вид, что не слышит ночных стонов и скрипов из нашей комнаты. Мы с Любой любили друг друга как сумасшедшие, жадно и много. Это сильнодействующее лекарство — яростный секс любящих, но без Варьки обойтись мы все равно не могли. Слишком глубокую рану получила Люба, а заниматься любовью вообще без перерыва не могут даже такие пылкие психи как мы. Как только Люба выходила из ванной после секса, Варя мгновенно подхватывала падающее знамя. Болтала как сорока, задавала кучу вопросов, требовала совета, поддержки, помочь нитку в иголку вставить — неважно что, но без остановки. Я помогал, как мог, хотя у мужчин такие утешительные хитрости получаются хуже. Мы ухаживали за Любой как за ребенком, и она потихонечку приходила в себя. Я привык к жизни в нашей норе, и будь моя воля, не выходил бы никуда. Но, увы, какими бы продвинутыми судьями-ведьмами мы не были, а наведываться в магазин за продуктами приходилось.
