В результате удав сдал позиции, заявил, что никогда не был против брачных уз и вскользь поинтересовался, нельзя ли ей сделать рабочую визу с помощью отеля. На вопрос «Я тут незаменимый специалист?» не нашелся, как ответить.
На свадьбу не пригласила — да и не пошел бы. Потом выяснилось: не было свадьбы. Сходили в мэрию, и Марина в отель поехала, ее смена была.
Так хотел с ней — выйти из церкви, а гости рис кидают, улыбки, музыка, дети бегают, девочки в белых платьицах. Вечером — ужин, длинные столы с крахмальными скатертями: молочный поросенок, лангустины, омары, крабы, гребешки, шушен, бретонский кир, и это — конечно, в родном Сен-Мало, с запахом морских водорослей и под низким серым небом — встанешь на мыски и дотянешься. Мама с отцом приняли бы ее как дочь. Нет, она предпочла удава. И брачная ночь у них была — у каждого своя, персональная. Удав — дома, она — на гостиничном матрасе. На такое только в гипнотическом мареве пойти можно.
7
Катю в Альберто раздражало все. Его кухонные посиделки с Мариной; то, что он не работал (тоже, мужик!); его нытье про жизнь в деревне (у нее самой дача на берегу Волги, и что?); постоянная экономия — в рестораны ни ногой, отовариваться — так в дешевых магазинах. А пианино! Сказала — не повезу же я свое из Новочебоксарска, давай покупай. Затянул песню: в деревне… у соседа… по дешевке… когда переедем… Да не переедем. И пианино нужно сейчас, здесь. Тане надо заниматься. И на танцы Таню неплохо бы записать. А чай! Недопитый чай с молоком, что он сливал в кастрюльку на потом, пока скандал не устроила! А как он побежал выяснять, почему на кукле одна цена, а в кассе выбили другую! А его манера говорить и жестикулировать! Заявил, что это у него в генах от папы-итальянца. Раз-дра-жа-ет.
Да, еще разборки с его жилицей. Противная девица такая, нос в потолок. Раскудахталась, когда Альберто жениться собрался — мол, зачем спешишь. Явно боялась комнаты лишиться. Так он пообещал ей, что после свадьбы не выселит! Оправдывался тем, что Марьонке идти некуда, да и доход. Шел бы работать, доход.
С дочкой у Альберто отношения не сложились. Когда он приехал в Новочебоксарск, Таня до последнего оборону держала: «Не трогай мою маму!» До истерик доходило: падала на пол, каталась, визжала — уши закладывало. Сперва это трогало, потом уже нет. Но потихоньку она к нему привыкла. Переехали в Париж — тут всё его, все «по-евойному» разговаривают, она и присмирела. К тому же он ей книжки читает, истории рассказывает, играют они. А однажды он долго не возвращался, и Таньке вдруг взбрело в голову, что он не придет. Повалилась на пол, начала реветь. Нет, еще не хватало, чтобы она чужого человека больше матери любила! Было самое время пыл охладить. Это просто делается… ребенок ведь всему верит. А этот-то никак понять не мог, что с девочкой происходит. Да все то же, что двадцать лет назад происходило, когда мама выживала отца из дому, потому что ее, Катю, делить с ним не хотела. А потом она, Катя, выжила материного ухажера дядю Володю. В семье по женской линии все Раки да Скорпионы, вцепятся клешней, так намертво. Матери в дочек вцеплялись, а дочки — в матерей.
Четыре года надо с Альберто прокантоваться: дадут десятилетний вид на жительство, если подсуетиться, и можно на развод подавать — девчонки на языковых курсах объяснили. Впрочем, чего с ним не жить, квартира хорошая, ребенком занимается. Отвоевала себе отдельную комнату, с камином. Танька спит в бывшей Марьонкиной. У Альберто тоже есть персональная конура, так что все довольны или делают вид, что довольны. Ночью он регулярно приходит, на полчаса-час. В постели он слишком внимательный. Нет, не мужик.
8
Теперь внутри было тихо. Будто прошел дождь с градом, ветер, ураган — все прошло. Эти идиотские сны больше не возвращались. Он не захотел ее терять, Корто. Он ее любил. В мэрию отправились в джинсах; свидетелями были Марьон и Воробушек. Марьон принесла хорошенький букетик из роз и листьев, получилось как и правда на свадьбе. Дома открыли бутылку шампанского и разъехались.
Это длилось. Это стало еще ценнее — когда он пошел на то, на что не хотел идти. Это: нырнешь под одеяло, прижмешься. Мало. Положишь голову в ложбинку, где ключица, — хмыкает: тебе ж неудобно. Ну и что. Зато близко.
И любовью с ним заниматься хорошо. И держать его, засыпая, за запястье. Думаешь: и за что мне счастье такое? А тут мысль привязалась: если со мной какая беда случится, останется он рядом, с его цинизмом? Читала в Интернете: молодую женщину сбил автобус — она оказалась в инвалидной коляске, навсегда. И муж (тридцать пять лет, жизнь впереди) ее не оставил. Прочла — спазм в горле: глотаешь, а не глотается. Спрашиваешь себя: он насовсем с ней остался или так, поначалу? Какое мужество нужно, чтобы — насовсем…
9
— У меня в отеле хозяйка еще человека ищет. Не хочешь пойти?
Ксеня отмахивается:
— Франсуа не согласится, чтобы я не дома ночевала.
— Подозрения замучают?
— Один спать не хочет. И подозрения. На свадьбе сказал брату: «Я на этот брак надежд не возлагаю».
Когда тридцать лет разницы с невестой, какие уж надежды.
— Обидно, он ведь в мои чувства не верит. Родственники напели, что русская зарится на его состояние.
— И ждет не дождется, пока он в ящик сыграет.
— Марина! Не говори так!
— Это не я говорю, это Корто.
Денис мимо истории с Франсуа пройти не смог. Причем объект его насмешек — не старец, а Ксеня: «Ежу ясно, что торчать с маман и отпрыском в клетушке на окраине Екатеринбурга не так забавно, как в девяноста метрах с видом на парк Монсо. Да и присмиревший (временно, временно!) ловелас кашляет так, что явно метит туда, где воздух чище и ангелы роятся».
Странно, но Ксеня на Корто не обижается. Он ей симпатичен.
— Видишь, и у Дениса такое же впечатление. А я ведь Франсуа люблю. Хотя и не верю ему. Не меня он искал, а просто — молодую и веселую.
Марина хмыкает:
— Как можно любить того, кому не веришь?
Ксения поднимает на Марину спокойные глаза.
— Ты это лучше меня знаешь.
10
Короткий звонок — издалека, из другой Вселенной. Звякнуло деликатно. Потом снова. Марина села на матрасе, не соображая — то ли послышалось, то ли приснилось, то ли и правда надо идти открывать. Без четверти два, заснула недавно, противно вот так из сна выпадать.
За дверью маялись две фигуры.
— Простите, я вас, кажется, разбудил.
Провела ладонью по лицу:
— Ничего.
— Мы хотели узнать… у вас есть свободная комната? На одного?
Вид респектабельный, а комнату на одного просят.
— У нас не положено…
Секундное замешательство.
— Нет, нет, нет — замахал руками, — это для мсье, — кивнул на товарища. — А есть с окнами во двор?
Пока оформляла, они стояли у стойки, разговаривали. Тип, который оставался на ночь, плотный лысый бородач, сказал, что завтра переедет в отель в Везинэ с забавным названием «Таверна Трех Ступенек». По документам он числился проживающим в Каннах.
Бородач ушел — шумно зевал, поднимаясь по лестнице. А тот, другой, продолжал топтаться у стойки.
— Мы ужинали в «Бофинже» — знаете ресторан «Бофинже», возле Бастилии? А потом я не в ту сторону вырулил. Мсье, — кивнул на лестницу, — чуть не заснул над тарелкой. — Изобразил посапывающего Бородача. — Самолет, весь день работа, плюс вина выпили. Я заметил ваш отель и подумал: пусть тут переночует, у него все равно завтра дела в городе.
Мелькнула мысль: зачем он это говорит? Опять сон прошел.
— Так что простите за беспокойство… Вы, наверно, студентка, утром — на учебу…
Марина пожала плечами:
— Клиенты и в три ночи возвращаются. — Улыбнулась: — Какая учеба в августе?
Когда этот человек замолкает, в нем что-то меняется. Но вообще-то он не замолкает.
— И верно! А на кого учитесь?
— На графического дизайнера. Отучилась, работу ищу.
— Найдете! Это невероятно интересно… А что за школа была?
— «Креаполь».
— Ммм…
— В метро, может, видели афишу — бульдог держит в зубах перо.
— Я не езжу на метро. Простите…
Искреннее «простите»; не прозвучало как «Я вот такой весь из себя бизнесмен. Сдохну в пробке, но в подземку не полезу».
Секундное замешательство.
— Я пойду, спасибо вам.
— Пожалуйста, — Марина встала.
Взялся за ручку двери:
— Обещайте мгновенно заснуть. Иначе у меня будут муки совести.
11
Откуда только она свои завиральные идеи берет. Всегда говорил: у тебя в голове два одиноких нейрона как встретятся после долгой разлуки, сразу какую-нибудь ересь на радостях выдадут. Вот свеженькое: «А если меня автобус переедет, ты со мной не останешься?» То ли утвердительно, то ли со знаком вопроса. Поинтересовался: «А ты? Если автобус выберет меня?» С этими автобусами никогда не поймешь — кого им надо. Говорит: «Я — останусь», весомо так. Иными словами — «А ты — нет. Отморозок». И такой во всем этом скромный трагизм, прямо чуть было не прослезился.
