Зачем был этот год? Зачем были Корто, Воробушек, Марьон, Матьё, Бернар, Поль, наконец? Зачем она училась? Как выломать теперь себя, мизерную живую детальку, из пазла города? И столько всего она не успела. В Лувре была раза четыре, в Центр Помпиду только на Миро выбралась; правда, музей д’Орсе весь исходила. Внизу, за стеклянной пленкой эскалатора, Корто уже не видать. А был ли он? Марина делает шаг вниз, забыв про сумку. Она торопится, бежит по эскалатору: может, ей все приснилось? Перила тащат руку вверх, к дому, к соседу, караулившему на лестнице, — тридцать лет назад он еще к матери клеился, чертов ветеринар. И вся ее жизнь, как молоко из опрокинутой чашки, разлита там, внизу, где человечки катают чемоданы на колесиках, где Корто возвращается к темно-зеленому «пежо». Ей добежать бы, спрыгнуть с эскалатора, тогда кончится этот кошмар, тогда она проснется.
112
— Встретился я с Жаном, который биологов ищет. Он пока раскручивается, хочет, чтобы на него работали много и за копейки.
— Ты-то ему приглянулся?
— Ну да. Правда, биологией там пахнет слабо, принюхиваться надо. Этому Жану под шестьдесят, но с виду под восемьдесят. Ветром шатает, но жилистый. Похож на старика Хоттабыча. Даже борода имеется. Вообще, жук.
— Он не пытался превратить тебя в крысу, бормоча: «Трах-тибидох!»?
Денис хмыкнул:
— Своих работничков он явно и трахает, и тибидохает…
Солнце лилось в комнату — будто набрали света в исполинскую бутылку и опрокинули прямо в окно. Марина задернула занавеску:
— Корто, мне опять про эскалатор снилось. Я больше не могу.
— Работу ищи.
— Ты же знаешь, что рабочую визу дают только «незаменимым специалистам»! Поль обещал узнать на мультстудии, но…
— Говори прямо: ты чего хочешь?
— Ничего.
113
— Знаешь, что такое флешмоб?
У Поля на балконе помещается стол, два кресла и кадка с деревом, похожим на большой бонсай.
Марина качает головой:
— Нет.
— Новомодная штука, из Штатов пришла. Люди сговариваются по Интернету прийти куда-то в определенное время, сделать нечто необычное и исчезнуть.
Марина опускает в кофе кусочек сахара и смотрит, как он темнеет.
— А зачем?
— Ни зачем. Это искусство.
— А-а…
Странно вот так сидеть и говорить о ерунде. Середина мая. Препод спросил: кто остается на следующий год? Подняла руку неуверенно.
Денег на учебу нет — неужели Корто отпустит ее в Новочебоксарск? Или Анька права — «он умрет, но не сунет лапу в капкан»? Заявил недавно: «Ты еще с французом надумаешь попробовать». Романтик!
— Вообрази такой флешмоб: двести человек собираются вокруг дорогого ковра в большом магазине. Один говорит продавцу, что они живут все вместе в пригороде Нью-Йорка и ищут себе ковер. Этот неплохой, но маловат…
Сегодня транспортники бастуют: еле дождалась поезда, еле втиснулась. Да зря: занятие отменили — преподаватель не доехал. Марьон была довольна: «Отлично! Пускай машинисты борются за свои права!» Ей легко рассуждать: от бульвара Ришар-Ленуар до школы пешком дойдешь. А от Нуази — давай топай.
Домой не хотелось. Позвонила Полю — узнать про мультстудию, а он, оказалось, заболел: «Заезжай». Села в оранжевое кресло на платформе метро, поезд не шел. По соседству устроился бомж — притулился к автомату со снедью и водицей, закрыл глаза. Из перехода тек женский голос: “Si tu n’étais pas la`”… Сотню лет назад эту песню исполняла Фреель, не уступавшая в популярности Эдит Пиаф; эту Фреель любовники бросали ради других певиц, и дело кончилось кокаином, а чего ж вы хотите. Песня, канувшая в небытие, стала бродить под сводами подземки после фильма «Амели», где слепой старик сидел на станции с проигрывателем на коленях, пластинка крутилась: “Si tu n’étais pas la`-а-а…”
— Ты слушаешь, Марина?
— Да.
Теперь постоянно снились эти сны. Эскалатор несет вверх, она бежит вниз. Ей очень надо вниз. Или она оказывается перед своим домом в Новочебоксарске и видит, что он вырос до неба. Как найти квартиру в этих сотах? Она хочет позвонить маме, ищет и не находит мобильный — карманы пусты, и сумка пуста, и она сама, Марина, пуста, а это даже страшнее, чем бежать по безжалостному эскалатору.
— В Монреале сорок человек закрякали, бросили в фонтан двести желтых пластиковых утят и разбежались.
— Зачем?
— Что ты заладила: зачем, зачем. Искусство.
Дни после снов никчемны. Рисовать не хочется, ничего не хочется — ни в школу идти, ни в книжник. Внутри моторчик крутится, генерирует беспокойство.
Беспокойство, беспокойство.
Думаешь: занять бы у Поля денег. А сядешь на балконе с чашкой кофе, и язык не поворачивается.
— В Париже тоже устроили флешмоб в прошлом году, когда я в Бретани был. — Поль — бретонец, в юности ратовал за отделение малой родины от Франции, но угомонился. — В Лувре сотня человек шла, говоря по телефону, остановилась, чему-то похлопала и разбежалась.
— А зач… — Марина оборвала себя. — Ясно. Забавно.
— Идем в следующий раз?
Марина встала, перегнулась через перила. Дом был новый, в четыре этажа. Выстроенный на пустыре в ближайшем парижском пригороде Иври-сюр-Сен, вдали от городской сутолоки, он удачно соседствовал с крайней станцией метро. Вокруг предполагался садик, но пока только лысая земля виднелась.
— Когда?
— В начале осени.
— Меня здесь уже не будет!
— Ты бросаешь учебу?
Поль нахмурился. У него очень красиво получалось хмуриться.
— Бросаю. Я все бросаю. Денис пальцем не шевельнет, чтобы я осталась.
Такая обида. Ужасная, ужасная обида.
Поль молчал, размешивал сахар в чашке: болтал ее по кругу. Показалось: сейчас он заговорит — и решит все проблемы, вот тут, на балконе. А потом мелькнула мысль, что он вообще ничего не скажет: молчал, наверно, вечность.
— Твой Денис — жалкий тип.
— Перестань, Поль.
— Понимаю, это звучит нелепо. Но если я предложу выйти за меня замуж, ты…
— Не предлагай.
Она осторожно, стараясь не звякнуть, поставила чашку на блюдце. Постояла, глядя за балкон, туда, где разрастется садик, на черную вскопанную землю. Прошла в комнату — легкая хлопковая занавеска скользнула по плечу, по руке. Оглянулась на затылок Поля: волосы ежиком, крепкая шея. Бросила:
— Спасибо за кофе!
Не шевельнулся.
114
— Я тут у Даля вычитал, что значит «попасть впросак».
Корто вычитал, а она — попала. Поль отыграется, прощай мультстудия.
— Ты вообще знаешь, что такое просак?
— Нет.
Вот встречаешь человека и думаешь: меня ему судьба послала или его — мне? Например, сложится у Воробушка с Катей — значит, для него это было: то, что хозяин книжника, как с неба свалившийся, взял ее, Марину, на работу. Чтобы Альберто пришел дождливым вечером на заморские книжки поглазеть, толкнул стеклянную дверь и налетел на свое будущее. То же с Бернаром: дожидается ее возле школы с листком бумаги (вопросы претенденткам на его руку/сердце). Звонишь девице, задаешь вопрос и переводишь ему ответ. Одна поинтересовалась: а почему он в письме не спросит? Ответил: «Так соврать труднее! Переведи». Девица трубку повесила. «Было, что скрывать!» — Бернар достал тетрадку и вычеркнул непокорную. У него тьма желающих, баба с возу. А вот Поль, наоборот, мог бы помочь. Судьба подкинула шанс, а она его упустила.
— Просак — это прядильный станок. Если зацепит волосы или край одежды — скрутит, не выдерешься. Так что впросак лучше не попадать.
— Ага. — Хмыкнула. — Не расписываться, другими словами.
Последнее время отношения натянулись, как веревки в этом прядильном станке. Не дай бог туда — волосами, скальп сорвет.
Денис вернулся к компьютеру.
Марина молчала, сыпала тортилам корм. Солнце било в аквариум.
Прошло минут десять. А может, полчаса.
Внутри моторчик крутился, генерировал беспокойство. Тр-тр-тр, тр-тр-тр…
Денис вдруг присвистнул.
— Что пишут-то… «Вчера, пятого июня, мэр городка Бегль Ноэль Мамэр противозаконно сочетал браком лиц одного пола». — Оглянулся: — Может, тебе с Марьон поджениться? В силу твоих наклонностей?
Марина прошла в коридор. Принялась искать в сумке проездной.
Денис встал, облокотился о косяк:
— Ты не пытаешься бороться.
Проскользнула мимо него в комнату, переворошила бумаги на столе.
— Делай что-то, узнавай. Помогать хочется тем, кто выплыть пытается.
— Чтобы работодатель за меня пороги обивал, я должна быть не-за-ме-ни-мой!
— Стань незаменимой.
Он так спокойно это сказал.
Не было сил оставаться в этих стенах. Выскочила — бог с ним, с проездным.
115
Бродила по городу; стемнело, когда дошла до Монпарнаса. Свет от вывесок заливал улицу. Толпа на роликах — сто, двести человек? — перегородила путь: темные футболки, наколенники, перчатки; ноги переминаются — что там за пробка? Стояла, не осмеливаясь сквозь них просочиться — как ринутся… Потом подумала — а зачем? Обратно пошла.
