том, что скажет свет. Почему же вы не следуете этому правилу теперь? Что дурного, если вы будете навещать несчастную? Вы знаете, что ваше презренье делает мою жизнь (невыносимой. Вы научили меня ценить вас, и вы же делаете меня несчастной. Умоляю вас, будьте тем, кем вы были раньше — нежным и снисходительным другом».
Ответ Свифта был попрежнему сдержанным и рассудительным:
«Я получил ваше письмо, когда у меня было много гостей. Оно тай смутило меня, что я не знал ни что я делаю, ни что я говорю. Здесь уже ходят слухи о том, что я влюблен в какую-то молодую особу и даже называют вас по имени. Я страшно боялся сплетен этого ужасного города, оттого я и говорил вам, что в Ирландии мне очень редко придется видеть вас. Если мы будем осторожны, сплетни в конце концов прекратятся…».
Но осторожность не подходила к той сильной страсти, которую испытывала Ванесса. Она продолжает посылать письмо за письмом. «Тогда Свифт принял строгий тон, который сделал Ванессу еще более несчастной.
Она одиноко томилась в своем поместье, хороня надежды» с которыми стремилась в Ирландию и сочиняла лирические стихи, полные страсти к человеку, которого она к несчастью полюбила глубоко и нежно.
3
Ряд огорчений ожидал Свифта по его приезде в Дублин, Город был в большом волнении.
Торжествующие виги дышали местью против ториев, действовавших в свое время против них гораздо сдержаннее. Свифт, о котором знали, что он был близок к павшим министрам, подвергался всевозможным насмешкам и оскорблениям, когда он проходил по улице.
Лишний раз узнал он. силу неблагодарности. Те лица, которые сохранили благодаря ему свои места при торийском министерстве, теперь, держа нос по ветру, предпочитали отвернуться ют него или даже открыто объявляли себя его врагами.
В день его приезда в Дублин на дверях собора св. Патрика неизвестными лицами была приколота афиша с пасквилем на Свифта. В этом пасквиле его называли безбожником и предателем своей партии.
При его вступлении в должность декана окружавшее духовенство оказывало ему сильное противодействие. Прошло много времени пока окружавшие убедились в его честных намерениях и в его бескорыстии. Все трудности и недоразумения понемногу уладились. Он приобрел достаточное влияние на причт.
Однако сознание, что для него больше нет места в политической жизни мучило. Свифта и лишало его душевного равновесия.
Сведения о друзьях, попавших в немилость нового короля и даже под суд, также причиняли ему немало огорчений.
Суд над Гарлеем-Оксфордом приговорил бывшего министра к заключению в Тоуер.
Узнав об этом приговоре Свифт написал Оксфорду письмо, в котором настоятельно умолял о разрешении отправиться с ним в тюрьму: «Я в первый раз обращаюсь к вам с просьбой, для себя самого, если вы откажете мне, то это будет ваш первый отказ на мою просьбу. Я считал и считаю вас самым способным и самым преданным стране министром, человеком, который больше всего любил свое отечество, и я именно таким описал вас для потомства, несмотря на злобу ваших врагов. Я знаю, с каким уважением относится к вам общественное мнение. Хотя мужество, с которым вы относитесь к преследованию ваших врагов, удивляет всех, я не удивлен, так как знаю, что никакие испытания не могут повергнуть вас в уныние» (19 февраля 1715 г.).
Разумеется, общество такого друга в тюрьме могло бы быть лучшим из того, чего желал в своем положении Оксфорд, но он был слишком великодушен, чтобы согласиться на предложение Свифта.
4
В течение четырех-пяти лет мы не находим в жизни Свифта никаких крупных событий. Он живет в Дублине, добросовестно. исполняя свои обязанности декана собора св. Патрика.
Он много читает и работает для себя в этот период своей жизни. Сохранился список книг его библиотеки, свидетельствующей о серьезности и изысканности его литературных вкусов. Он не пишет политических памфлетов, и его сатирический ум (находит в себе применение в курьезных проповедях, произносимых деканом Свифтом с серьезным видом. Эти проповеди, которые несомненно принимались прихожанами всерьез, представляют собой не что иное, как остроумнейшее Издевательство над педантическим построением проповедей заслуженных церковных ораторов.
Едва ли не лучшим образцом этого жанра Свифта может служить «Проповедь о спанье в церкви».
Свифт начинает эту проповедь с цитаты из «Деяний апостолов» (глава XX, стих 9): «…И там сидел у окна некий молодой человек, по имени Евтихий, впавший в глубокий сон, и пока Павел говорил проповедь, — он, погруженный в сон, упал с третьяго яруса и поднят был мертвым».
После этого Свифт переходит к самой проповеди, с неподражаемым юмором высмеивая привычку своих прихожан спать в церкви:
«Я умышленно выбрал эти слова, чтобы отвлечь, если возможно, часть этой аудитории от получасового спанья, для которого это место в это время дня признано чрезвычайно удобным…
«Несчастный случай, происшедший с этим юношей далеко не в достаточной степени обескуражил его преемников, но так как современные проповедники, хотя и превосходят св. Павла в искусстве располагать людей ко сну, но значительно ниже его стоят в совершении чудес, то люди стали очень осторожны в выборе безопасных и удобных мест и поз для отдыха, без риска для своей особы…
«Проповедник, бросив с кафедры взгляд вокруг себя, не может не заметить, что некоторые лица постоянно шепчутся и своим видом и жестами заставляют подозревать, что они в это время клевещут на своих соседей. Другие стараются найти смешное в том, что они слышат и с большим умом и юмором вызывают взрыв смеха.
Но все это ничто в сравнении с поступком тех, кто приходит сода, чтобы спать. Опиум действует не таким усыпляющим образом на многих людей, как послеобеденная проповедь. Постоянная привычка привела к тому, что слова проповедника превращаются для них просто в род отдаленного звука, сильнее которого ничто не может убаюкать их чувств. А что именно звук проповеди усыпляет их умственные способности ясно видно из того, что они все аккуратно просыпаются по окончании проповеди и с большим благочестием.
Все эти замечания могут иметь значение для людей, когда они не спят, но что делать со спящим? Каким способом держать его глаза открытыми? Будет ли он поколеблен соображениями об общественной вежливости? Мы знаем, что спать в обществе является вообще признаком плохого воспитания; между тем утомительная докучливость многих болтунов сделала бы это более простительным, чем самая скучная проповедь. Разве по вашему это малый труд просидеть четыре часа, глядя на пьесу, где все добродетели и религия открыто подвергаются поруганию? И разве нельзя полчаса послушать, когда говорят в защиту того и
