возбуждение, словно меня щекотали.
Взяв стул, Мэтью уселся рядом со мной.
— Сыграй что-нибудь свое, — попросил он.
— Что?
— Ты же пишешь музыку, почему бы не сыграть то, что ты сочинила.
Я посмотрела ему в глаза, и необычайно приятная нервная дрожь пробежала по моему телу.
— Ладно, — ответила я, склонилась над клавиатурой, поднесла руки к клавишам, глубоко вдохнула и сыграла коротенькую мелодию, которую я назвала «Малибу».
Вряд ли я понимала, какой реакции жду от него. Последний аккорд звенел в воздухе несколько секунд, прежде чем Мэтью высказался.
— Очень хорошо, правда. Слегка смахивает на музыку для кино.
По моим наблюдениям, так нередко отзываются о современной музыке, если она тональна и пытается выразить эмоцию напрямую на достаточно бесхитростном языке. И я до сих пор не могу понять, комплимент это или издевка. Не понимала и тогда, что, собственно, хотел сказать Мэтью.
— Отличная музыкальная тема для этого фильма, — добавил он.
— Для «Федоры»? Ну да, — хмыкнула я. — Сыграю «Малибу» мистеру Уайлдеру, и он тут же, не сходя с места, предложит мне контракт.
— Почему бы и не сыграть? Попытка не пытка, и вообще.
— Думаю, у него уже есть композитор на примете, — улыбнулась я.
Мы долго молчали, а затем, не сговариваясь, одновременно встали. Из-за нашей маленькой перебранки и моего разочарования откликом Мэтью между нами возникла неловкость, но быстро рассеялась. Мы вышли на пляж, спустились к воде. Наши руки сами нашли друг друга, сцепились крепко, но нежно.
— До чего же здесь красиво, — сказал Мэтью.
Близился восход, и черная вода заалела, и вскоре стали видны очертания виллы на острове Мадури. Но смотрела я на Мэтью, а не на пейзажи вокруг.
— Что? — спросил он.
— Что «что?» — спросила я.
— Почему ты таращишься на меня?
— Разглядываю твою бороду. Она изрядно погустела за последние несколько дней.
Я провела ладонью по его бороде. Разумеется, это был лишь предлог, чтобы дотронуться до его лица. Вскоре я уже поглаживала его щеку, и тогда он взял меня за запястье, отвел мою руку в сторону и потянулся поцеловать меня — короткий, ласковый поцелуй в губы. Впервые меня так поцеловали. И я немедленно захотела повторить, обняла Мэтью за шею, притянула к себе — на этот раз поцелуй длился дольше и был горячее, но почему-то по-прежнему робким и сдержанным.
Обнявшись, мы стояли, глядя на остров. Наши тела идеально подходили друг другу, казалось мне. Я положила голову на плечо Мэтью и ощутила, как его ладонь коснулась моих волос. Я чувствовала себя очень, очень счастливой, но горизонт уже заволакивала темная туча.
— Полагаю… — начала я, — полагаю, завтра ты уезжаешь с ними в Мюнхен?
Мэтью помотал головой:
— Возвращаюсь в Лондон. Но сперва нужно добраться до Афин каким-то образом.
Я запрокинула голову, теперь мы стояли лицом к лицу.
— Мне тоже.
— И как ты туда доедешь?
— Не знаю. — Я не юлила, просто не задумывалась пока о дороге обратно.
— По-моему, было бы здорово поехать автостопом. — Он снова поцеловал меня. — Составишь мне компанию?
— Я?
— Мы могли бы провести в этом путешествии дня два-три. И ночевали бы в придорожных отелях.
Я понимала, что он предлагает. И это безмерно радовало и возбуждало меня, но одновременно настораживало. Вдобавок руки Мэтью принялись путешествовать по моему телу, и куда своевольнее, чем я ожидала. Я вдруг встревожилась и напряглась.
— Дай мне немного подумать. — Я разомкнула объятье.
Он тоже опустил руки и уставился на меня — вопрошающий взгляд в сопровождении вопрошающей улыбки. Будто привлекала я его настолько же, насколько и забавляла.
— Ладно, — сказал Мэтью. — Подумай. Твое слово — закон.
Довольно скоро я вернулась в свою квартиру, нагретую дневной жарой, и долго лежала на кровати, понимая все яснее, как же я хочу поехать с ним. Сомнения бесследно развеялись. Я ругала себя за то, что не пригласила Мэтью к себе, но на самом деле это было не так уж важно, ведь то, чего я хотела, непременно случится с нами через день или два, и, возможно, так оно будет даже лучше: наслаждение, обостренное ожиданием и предвкушением. За этими отрывочными, путаными мыслями меня потянуло в сон, я перевернулась на живот, положила руку между ног, и вот мне уже снился сон о Мэтью, затем другой, третий — жаркие, бредовые, беспокойные сны; я помню их по сей день.
* * *
Несколько часов спустя из глубокого сна меня выдернул громкий стук в дверь. Я посмотрела на часы, лежавшие на прикроватной тумбочке: было позже, чем я думала. Яркое солнце беспрепятственно хозяйничало в комнате, спасибо окнам без стекол.
Я поднялась и отперла дверь. К моему изумлению, разбудила меня директор картины.
— Да? — пролепетала я.
— Держите. — Директор вручила мне пухлую папку с бумагами и бейджик с лентой, чтобы носить его на шее.
— Что это? — тупо спросила я.
— По-видимому, ваша новая работа, — ответила директор.
Я поглядела на бейджик, на нем было написано мое имя и ниже заглавными буквами: «АССИСТЕНТ МИСТЕРА ДАЙМОНДА».
— Что это значит? — опешила я.
— Это значит, что мистер Уайлдер и мистер Даймонд желают, чтобы вы отправились с ними в Мюнхен и продолжили работать над фильмом.
Я онемела. К счастью, я, не она.
— Давайте-ка одевайтесь, — распорядилась директор. — Машины ждут, стартуем уже через десять минут.
— Куда мы едем?
— В аэропорт Акциума, оттуда прямиком в Мюнхен.
Мюнхен. Это какая-то ошибка или чья-то глупая шутка? Или отныне я могу считать себя одной из киносъемочных божеств?
— Ну же, — нетерпеливо сказала директор, — вы идете?
