Это то, что она ему сказала? Что я ее беспокою?
Конечно, при определенных обстоятельствах преследование можно назвать приставанием.
Но я бы не стал прибегать к этому методу, если бы знал, что этот ублюдок велел ей делать.
Сесилия: Все отлично. Он больше не преследует меня.
Или это то, во всяком случае, во что она верит.
Лэндон: Как долго?
Сесили: Около двух недель.
Лэндон: Этого недостаточно. Он — собака, которая не отказывается от найденной кости, поэтому может и вернется в любой момент.
Этот ублюдок слишком умен для своего собственного блага. Я всегда планировал его гибель, но сейчас? Я прямо замышляю его убийство и лучшее место для захоронения, чтобы вычеркнуть его существование из жизни.
Сесилия: Я буду осторожна.
Лэндон: Это моя Сес. Будь осторожна. Я серьезно.
Моя Сес.
Моя. Сес.
Мне требуется все, чтобы не разбить телефон вдребезги. Я удаляю переписку и возвращаю телефон на ее прикроватную тумбочку.
Я собирался уйти тихо, но теперь я в ярости.
Отодвинув ее волосы с шеи, я наклоняюсь и кусаю ее так сильно, что удивляюсь, как это у неё не пошла кровь.
Но я это сделаю.
Скоро.
И когда я это сделаю, это будет гораздо более жестоко, чем сейчас.
Сесили стонет, потом мычит и прячет лицо в подушку.
Я закрываю ее шею волосами, беру одну из ее манг и выпрыгиваю в окно.
* * *
Вместо того чтобы идти домой, я решил провести время, выпуская пар.
На своем байке.
Я уже объехал весь остров, но тонкое чувство опьянения, удушья и полного раздражения не исчезло.
К рассвету я останавливаюсь на вершине холма, прислонившись к мотоциклу.
Но не смотрю на вид.
Мне наплевать на все красивое. На самом деле, я не нахожу ничего красивого.
Всему красивому суждено увянуть и умереть. Увянуть и исчезнуть.
Так зачем вообще искать что-то красивое? Это значит настраивать себя на разочарование, даже не попытавшись.
Я достаю телефон и нахожу длинную переписку в чате группы Язычников.
Николай: Этот ублюдок просто оставил нас в подвешенном состоянии?
Гарет: Наверное, у него были какие-то срочные дела. Джереми не из тех, кто уходит без причины.
Николай: Я предлагаю проголосовать за его отказ. Наглость этого ублюдка. Как он посмел разбудить меня просто так?
Киллиан: И кого мы должны поставить на его место? Тебя?
Николай: Заткнись, наследник Сатаны. И что плохого в том, что я стану лидером?
Киллиан: То же самое, что и поставить клоуна главой ЦРУ.
Николай: Ты только что назвал меня клоуном?
Киллиан: Я не называл. Ты сам назвал.
Николай: Прости, Газ, но сегодня я убью твоего брата. Пожалуйста, подготовь похороны и не говори тете Рейне, что за убийством стою я. Мы скажем, что он достался врагам.
Гарет: Он твой двоюродный брат. Делай, что хочешь.
Киллиан: Весело, старший брат. Нет. @Николай Соколов. Если собираешься врать, выбери что-нибудь правдоподобное. Никто не клюнет на то, что у меня есть враги.
Николай: Чушь. Ты — замаскированный дьявол.
Киллиан: Ключевое слово — замаскированный. Меня все любят. Единственный, у кого достаточно врагов, чтобы королева Англии вышвырнула нас с территории Великобритании — это ты.
Николай: Я не стремлюсь наживать себе врагов, но если они постучатся, я любезно открою.
Гарет: Поэтому ты отправил двух человек в реанимацию на прошлой неделе?
Николай: Не моя вина, что они напрягали мышцы, которых у них не было. Я навещал их и дарил им корзины с фруктами и прочее.
Киллиан: Ты уверен, что попал в больницу из-за них, а не из-за импотенции, которая у тебя была?
Николай: Единственная импотенция — это ты. Я сказал тебе, что это отсутствие интереса, и показал тебе доказательства, ублюдок.
Киллиан: Должно быть, забыл. Этого не было. Чувствую себя не в настроении рассказывать об этом другим.
Николай: Вот и все. Мы с тобой на улице. Сейчас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Гарет: Килл издевается над тобой, потому что ты говорил с Глин больше пяти минут, а он этого терпеть не может. И прекрати, Килл, иначе он завалит групповой чат фотками члена, чтобы доказать, что у него нет импотенции.
Николай: Принимаю одну, пока мы говорим.
*Киллиан покинул групповой чат*
*Гарет покинул групповой чат*
Николай: Эй! Куда все подевались? Неважно. Вот один в твою честь, когда ты вернешься, Джер. Ты же знаешь, что у меня нет импотенции, верно?
Я выхожу из группового чата, пока меня не завалили его «доказательствами».
Мне это не нужно.
Теперь мне нужно придумать оправдание, почему я покинул их во время стратегического совещания, а не «Я был похож на бушующий вулкан, потому что Сесилия послала мне сообщение, которое, вероятно, должно было быть для Лэндона».
Блядь.
У них будет день открытых дверей, если они узнают, что я интересуюсь девушкой. Если бы я сказал, что это только для того, чтобы держать ее под наблюдением, они бы все переврали.
Они знают меня всю жизнь и знают, что я не прилагаю усилий, чтобы намочить свой член. Я не трачу недели на преследование и слежку и не изображаю из себя мудака, которым она меня считает.
Это просто не мой стиль.
И по этой причине они останутся в неведении о моих начинаниях с маленькой лисичкой. Эти сильные чувства интереса со временем ослабнут. Мой телефон завибрировал, и я выпрямился, прежде чем ответить. Папа.
— Сын. — Голос моего отца с легким русским акцентом наполняет мое ухо.
В Нью-Йорке уже за полночь, но отец не спит долго. Эту черту я унаследовал.
— Тебе что-нибудь нужно? — спрашивает он.
Папа всегда был таким. Эффективным. Наши отношения не были построены на привязанности или заботе, как у мамы и Анники.
Мы просто два эффективных существа, которых интересует общая картина.
Но он заботится по-своему. Языки любви моего отца — это защищать нас, убивать за нас наших демонов и следить, чтобы никто нас не беспокоил.
Но с тех пор, как я вжился в роль его наследника, уничтожение демонов — дело исключительно для Анники. На самом деле, я присоединился к нему в этом начинании.
Мы — ангелы-хранители мамы и Анники.
Хотя, на самом деле, мы падшие ангелы, которые борются за трон Люцифера в аду.
Я позволил своему взгляду затеряться на горизонте, пока говорил в деловой манере.
— Ничего.
— Я слышал, что вы принимаете нового охранника, который раньше был со Змеями, это правда?
Под «слышал» он подразумевает своих охранников, которых он послал со мной, чтобы они защищали меня и докладывали ему.
Спросить меня, правда ли это, — простая вежливость.
— Да. Его зовут Илья Левицкий. Я навел о нем справки, и он хороший парень.
— Нам не нужны хорошие парни в нашей работе, Джереми. Кроме того, откуда ты знаешь, что он не шпион?
— Я протестировал его. Давал противоречивую информацию и ждал, когда он попадется в ловушку, но он не попался. Он хороший парень, папа. В смысле, верный. У него был шанс предать Змей, чтобы присоединиться к нам, но он этого не сделал. Он принял наказание, получил порку и ушел.
— Это все может быть маскарадом, чтобы обмануть тебя.
— Я рассматриваю этот вариант, но он не жизнеспособен. Он... хочет следовать за лидером, которого уважает.
Одна из вещей, которые удивили меня в речи Ильи, когда он начал работать на меня пару недель назад. Я знал, что люди боялись меня, но это был первый раз, когда кто — то сказал, что уважает меня.
— Или он планирует ударить тебя в спину.
Самая подлинная, но иногда чрезмерная черта отца — это абсолютное недоверие.
Я тоже унаследовал эту черту, но не в такой степени, как он. Вместо того чтобы с самого начала полностью отсеивать других, я даю им шанс. Как только теряют его, они уходят.
