А Жан снимал с доски все фигуры и пешки, одну за другой, и отправлял их в общую кучу обломков, произнося при этом:
Мир я сравнил бы с шахматной доской:То день, то ночь. А пешки? —Мы с тобой. Подвигают, притиснут — и побили;И в темный ящик сунут на покой [12].
Глава 4
ПЕРСТЕНЬ С ВОЛКОМ
В 1386 году Французское королевство оставалось в том же состоянии, в каком шестью годами раньше покинул его Франсуа, то есть в состоянии мира. Карлу V наследовал после его смерти двенадцатилетний сын. В ожидании совершеннолетия юный Карл VI передал бразды правления своим дядьям: Людовику Анжуйскому, Жану Беррийскому, Филиппу Бургундскому и Людовику Бурбонскому.
Все они более или менее достойно выполняли возложенную на них задачу. Прежде всего, они посоветовали королю вместо дю Геклена назначить коннетаблем его друга Оливье де Клиссона. Воспользовавшись заменой суверена, многие провинции и города, и среди них Париж, решили было взбунтоваться, но их тут же присмирили, и порядок был восстановлен.
В области внешней политики дела шли неплохо. Чтобы установить союз с Германией, юный король женился на очаровательной Изабелле Баварской. Без сомнения, самые большие проблемы всегда возникали с Англией, хотя в данный момент здесь все выглядело относительно спокойным. Перемирие установилось длительное и прочное.
Впрочем, и во многом другом схожесть между двумя королевствами была поразительной. Ричарду II было десять лет, когда он стал наследником Эдуарда III. Он тоже доверил управление страной дядьям.
По мере того как юные суверены росли и взрослели, становилось все яснее, что они чрезвычайно походят друга на друга. Оба в своих высказываниях проявляли ту же сдержанность, то же искреннее стремление к миру. Когда же они сместят дядьев, чтобы управлять самостоятельно, — что не замедлит произойти, — они, несомненно, постараются встретиться и договориться.
Во Франции сын Карла V Мудрого уже заслужил имя «Возлюбленный». Вне всякого сомнения, этот юноша должен стать столь же великим королем, что и его отец.
***
После спокойного морского путешествия на корабле византийского торговца Франсуа и Жан де Вивре 21 сентября 1386 года, в День святого Матфея и первый день осени, достигли берегов Франции в Эг-Морте.
Франсуа был не на шутку взволнован при виде этих величественных стен. Именно отсюда в 1248 году Людовик Святой отправился в Седьмой крестовый поход. На одном из многочисленных кораблей его войска плыл никому не известный воин с ярко-рыжей бородой, которого звали еще не Эд де Вивре, а просто Эд.
Едва причалив к берегу, оба брата поспешили в Авиньон. Франсуа купил лошадь, но Жан был слишком слаб, чтобы скакать на столь норовистом животном, и вынужден был довольствоваться мулом. Братья путешествовали вдоль правого берега Роны, совершая множество мелких перегонов, потому что, помимо всего прочего, было очень жарко и Жану приходилось прятаться от солнца.
Во время пути он почти все время молчал. Отыскав книгу, Жан мало что объяснил брату. Тот понял только, что для автора «Четверостиший» значение имели лишь вино и женщины, а Бог представлялся иллюзией. Но если так, то зачем все-таки Жан хотел вернуться к Папе?
Следуя вдоль реки, Франсуа задавался множеством других вопросов. Что он будет делать дальше? Вообще-то следовало бы вернуться в Вивре, но Франсуа не мог скрывать правду от самого себя: дни его брата сочтены, и если тот попросит его остаться, Франсуа не сможет отказать ему в поддержке.
Поддержка… Действительно ли дело заключается в ней? Франсуа вспомнил о волках, которые приближались к нему с каждым новым приступом болезни брата, и о его таинственных словах: «Однажды мы соприкоснемся: это случится в день моей смерти»…
По мере того как они подходили к Авиньону, Франсуа чувствовал, как страх охватывает его все сильнее.
***
Утром в субботу 29 сентября показались стены папского города. Франсуа был поражен совпадением: ровно шесть лет назад он покинул Францию и по ту сторону Альп оказался на диком празднике святого Михаила. Проезжая по улицам Вильнев-лез-Авиньон, затем по бесконечному мосту Сен-Бенезе, самому длинному, какой ему когда-либо приходилось видеть, он пытался вспомнить, когда в последний раз случалось ему бывать в этих местах.
Вспомнил: в 1370 году, когда он возвращался из Испании с дю Гекленом. Франсуа внимательно смотрел по сторонам. Прошло шестнадцать лет, но с тех пор ничего не изменилось. Все тот же дворец с гладкими стенами, с массивными остроконечными башнями…
Поскольку они уже подъезжали к концу моста, Жан остановился и тоже окинул взглядом дворец, четко вырисовывающийся в чистом сентябрьском воздухе. Он задумчиво произнес:
— В Книге Судеб ни слова нельзя изменить.Тех, кто вечно страдает, нельзя извинить.Можешь пить свою желчь до скончания жизни:Жизнь нельзя сократить и нельзя удлинить [13].
Потом пришпорил своего мула и устремился вперед по улочкам города.
Когда они были здесь вместе с дю Гекленом, Франсуа не въезжал в город — ни на пути туда, ни при возвращении обратно. Слишком осторожный Папа не открыл ворота войску. И сейчас Франсуа оказался в Авиньоне впервые.
Он сразу окунулся в поистине космополитический мир. Были здесь евреи, легко узнаваемые по своим ермолкам, жители южных стран с матовой кожей (и среди них — женщины в пестрых платьях), бледные французы, разговорчивые итальянцы. На лангдойле говорили мало, больше на окситанском языке [14], который Франсуа знал весьма посредственно, но в основном изъяснялись на латыни.
Ведь в конечном итоге больше всего поражало собравшееся в Авиньоне множество священнослужителей. Встречались они повсеместно и принадлежали к всевозможным сословиям, начиная с тринадцатилетних причетников, учащихся первого года, и заканчивая кардиналами, выступающими в сопровождении огромной толпы приближенных, которая шествовала впереди и громкими криками освобождала для своих повелителей улицу.
Несколькими минутами позже Франсуа вступил в ворота дворца, украшенные гербом Клемента VII, и оказался в огромном внутреннем дворе. Несмотря на раннее утро, там царило оживление. Проходили, уходили, собирались группами разные люди, причем не только священнослужители: встречались там рыцари, солдаты, слуги всех мастей.
Но Жан видел лишь одного человека. Расталкивая всех, он приблизился и опустился перед ним на колени.
Это был худой, высокий кардинал, довольно пожилой. Судя по всему, он отличался завидной энергией. У него были впалые щеки и пронзительный взгляд; из-под широкополой шляпы выбивались седые вьющиеся волосы.
