Знакомство наше состоялось еще на дне открытых дверей, но закрутили мы лишь на втором курсе, когда ее матери опять стало хуже. Отвезешь меня домой, Джуниор? С этой ее реплики все и занялось, а спустя неделю уже полыхало. Помню, на ней был спортивный костюм и этно-футболка. Она сняла с пальца кольцо, подаренное ее парнем, и только потом поцеловала меня. Не закрывая своих темных глаз, и я смотрел в них, как в бездну.
У тебя классные губы, сказала она.
Разве можно забыть такую девушку?
Всего три, блин, ночи, а она уже почувствовала себя кругом виноватой перед своим бойфрендом и сразу же положила конец нашим свиданиям. А когда Лола говорит «кончено», это и значит «всему капец». Даже когда она оставалась у меня ночевать после того, как меня отдубасили, уговорить ее на секс, хотя бы из жалости, было нереально. Выходит, ты можешь спать в моей постели, но не можешь спать со мной?
Джуни, говорила она, может, кожа у меня и темная, но голова светлая.
Знала, какой я ходок. Через два дня после нашего расставания она застукала меня охмуряющим ее однокурсницу и показала мне свою длинную спину.
Но ближе к делу: когда в конце второго курса ее брат провалился в убийственную депрессию – выпил две бутылки «Бакарди 151», потому что какая-то девчонка его отшила, – чуть не угробил себя на фиг, а попутно и свою больную мать, кто, как вы думаете, предложил свои услуги?
Я.
Лола обалдела, когда я заявил, что в следующем году поживу с Оскаром. Присмотрю за вашим обормотом хреновым. После драмы с суицидом никто в Демаресте, его общаге, не хотел селиться с ним в одной комнате, и Оскару светило провести третий курс предоставленным самому себе; в придачу без Лолы – ей выпал год обучения в Испании, ее великая мечта наконец сбывалась, но она с ума сходила, беспокоясь о брате. Лола прыгала чуть не до небес, когда я сказал, что переберусь к Оскару, но я же своими стараниями едва не доконал ее. Перебраться к Оскару. В плюгавый Демарест. Туда, где роились все чокнутые, все лузеры и фрики и девчонки, зацикленные на учебе. Это мне-то, парню, который выжимал лежа 170 кг и обычно, не стесняясь, называл Демарест Гомохоллом. Парню, который, завидев белого фрика, называющего себя художником, боролся с желанием дать ему в морду, и немедленно. Но я записался на курс писательского мастерства, и к началу сентября где мы с Оскаром оказались? В одной комнате. Вдвоем.
Хотелось бы изобразить мой поступок чистой филантропией, но это не совсем так. Конечно, я хотел помочь Лоле, постеречь ее свихнутого братца (зная, что он единственный, кого она реально любит в этом мире), но я заботился и о своей заднице тоже. В тот год я вытянул, наверное, самый несчастливый билет в истории жилищной лотереи. Мое имя стояло последним в официальном листе ожидания, что сводило шансы на университетское жилье практически к нулю, а значит, моему разгильдяйскому высочеству предстояло жить либо с родителями, либо на улице, и в такой ситуации Демарест, несмотря на всю выпендрежность его обитателей, и Оскар, несмотря на всю свою несчастность, не казались таким уж плохим решением проблемы.
К тому же Оскар не был абсолютно чужим мне человеком, то есть он был братом девушки, с которой я переспал втихаря. Я встречал их вместе на кампусе и не мог поверить, что они родственники. (Я – Апокалипсис, она – Новое Бытие, шутил Оскар, ссылаясь на свои любимые голливудские комиксы.) На ее месте я бы скрывался от этого монстра где только мог, но она любила его. Приглашала на вечеринки и на митинги. Он держал плакаты, раздавал листовки. Ее толстозадый помощник.
Словом, я в жизни не встречал такого доминиканца, и это еще мягко сказано.
Добро пожаловать, Пес Божий, вот как он поздоровался со мной в наш первый день в Демаресте.
И только через неделю до меня дошло, что он имел в виду.
Бог. Domini. Пес. Canis.
Добро пожаловать, доминиканис.
Наверное, я должен был задуматься. Чувак говорил, что он проклят, постоянно об этом твердил, и будь я истинным олдскульным доминиканцем, я бы (а) прислушался к этому идиоту, а затем (б) бежал от него без оглядки. Моя родня – сурэньос, южане, из провинции Асуа, и если мы, сурэньос из Асуа, в чем-нибудь разбираемся, так это в проклятьях долбаных. Нет, серьезно, вы когда-нибудь бывали в Асуа? Моя мама даже не дослушала бы разглагольствований Оскара до конца, сбежала бы мигом. Она четко знает, с фуку́ и гуангуа (индейской волшбой) шутки плохи, любые и всегда. Но я не был таким олдскульным, каким являюсь сейчас, я был реально тупым, воображая, что присматривать за человеком вроде Оскара не потребует геркулесовых усилий. В конце концов, я же был штангистом и каждый чертов день выжимал столько кило, сколько даже Оскар не весил.
Можете начинать смеяться.
Я нашел его ничуть не изменившимся. Необъятным – великан без Мальчика-с-пальчик – и потерянным. Он по-прежнему писал по десять, пятнадцать, двадцать страниц в день. И оставался одержимым фанатом НФ. Знаете, какое объявление он повесил на двери нашей комнаты? Назовись, друг, и входи. На гребаном эльфийском! (Только не спрашивайте, откуда мне знаком этот язык. Пожалуйста.) Увидев такую объяву, я сказал: де Леон, ты это серьезно? Эльфийский!
На самом деле, откашлялся он, синдаринский, язык Средиземья в третьем веке.
На самом деле, сказал Мелвин, это гей-эй-эй.
Хотя я обещал Лоле присмотреть за ее братом, первое время мы почти не общались. Что тут скажешь? Я ведь бы страшно занят. Как и любой студент, твердо нацеленный на радости жизни. У меня были работа, и спортзал, и мои друганы, и постоянная девушка, и, конечно, мои любвеобильные подружки.
Поначалу я видел Оскара в основном спящим – огромной тушей под одеялом. Допоздна он засиживался только ради ролевых игр или аниме, особенно ради «Акиры»; по-моему, в тот год он посмотрел этот фильм раз тысячу. Часто, возвращаясь ночью домой, я заставал его с включенным «Акирой». Опять смотришь эту фигню, гремел я. И Оскар отвечал, словно извиняясь за свое существование: сейчас кончится. У тебя всегда «сейчас кончится», мрачно бубнил я. Хотя ничего против этого кино я не имел, «Акира» мне и самому нравился, правда, не настолько, чтобы лишить меня сна. Я ложился на кровать в тот момент, когда Канэда кричал «Тэцуо!», а следующее, что я помню, – надо мной стоит Оскар и робко трогает меня за плечо: Джуниор, кино закончилось, и я вскакиваю: блин!
В целом пока мы уживались не так уж плохо. Несмотря на все свое фанатство, чувак оказался вполне терпимым соседом. Не оставлял мне идиотских записок, как кое-кто из придурков, с которыми я жил раньше, всегда вовремя платил за жилье, а если я возвращался, когда он играл в «Пещеры и драконы», то перебирался в коридор, не дожидаясь, чтобы его об этом попросили. «Акира»? С моим удовольствием. Но не пещеры и не драконы.
Конечно, я делал кое-какие движения навстречу. Раз в неделю мы вместе ужинали. Я брал его рукописи, пять готовых книг на тот период, и пытался их читать. Не в моем вкусе – Брось бластер, Артурус Гордый! – но даже я признавал его сильные стороны. Он мог управиться с диалогами, придумать яркие цепляющие детали, и сюжет у него не проваливался. Показал ему свои сочинения – сплошь ограбления, наркодилеры, и да пошел ты, козлина, и БАЦ! БАЦ! БАЦ! ПОЛУЧИ! На мой восьмистраничный рассказ он написал четыре страницы комментариев.
Пробовал ли я помочь ему разобраться с девушками? Делился ли нажитой кобелиной мудростью?
А как же. Но беда в том, что мухерес, бабы, и мой сосед были существами с разных планет. Девчонки шарахались от него как ни от кого. В старших классах со мной учился паренек-сальвадорец с ожогом во все лицо, и поскольку он походил на Призрака Оперы, то завести подружку ему не светило. Так вот, в случае с Оскаром дела обстояли еще хуже. Бедняга Джеффри, по крайней мере, мог сослаться на факт ущерба, причиненного его наружности. Но на что было ссылаться Оскару? На козни злобного Саурона? Ради бога, чувак весил 153,5 кг! Разговаривал как компьютер из «Звездного пути»! И самое печальное заключалось в том, что не рождалось еще на свет парня, который бы так отчаянно мечтал о девушке. То есть, я думал, что это я помешан на женщинах, но уверяю вас, никто, повторяю, никто не сходил по ним с ума так, как Оскар. Для него они были началом и концом, альфой и омегой, первым комиксом, прочитанным в детстве, и последним, что он проглотил накануне. И это принимало острые формы: стоило ему завидеть симпатичную девчушку, как его начинало трясти. Он влюблялся на пустом месте – только за первый семестр с ним случилось не менее двух десятков невероятно пылких любовей. И ни одна ни к чему осязаемому не привела. Как же так, спросите вы. А как иначе, если его представления о флирте сводились к беседе о ролевых играх! Надо же быть настолько чокнутым. (Мое любимое: однажды в университетском автобусе он сообщил прикольной негритяночке: если бы ты была в моей игре, я бы дал тебе восемнадцать за харизму!)
