Первый лист на этом кончается. Я уже собирался взяться за второй, но Енох меня останавливает.
— Извини, — говорит он.
Берет лист и ручкой исправляет что-то. Когда он мне его отдает, я вижу, что он вставил букву «р» в слово информировать в начале последнего абзаца.
— Я сначала не заметил, — говорит он, улыбаясь.
Где-то вдалеке послышались истошные завывания сирены — по противоположной стороне дороги проезжает машина скорой помощи. Енох украдкой перекрестился.
Как следствие, во время слияния служащие переживают потрясение. Это критический период, и, если слияние занимает много времени, продолжается долго, доминирующим чувством становится тревога. Это чувство тревоги отдельного индивидуума, если на него не реагировать, может обрести коллективный характер, или, что вполне вероятно, перерасти в панику. Опыт работы с сотрудниками в период слияния учит, что слияние оказывает на человека двойное воздействие. На физическом уровне человеческий организм, главным образом, переживает стресс и усталость, усиливается его естественная тенденция к соматизации, при этом значительно увеличиваются случаи аллергии, заболеваний дыхательных путей, циститов, головных болей, дерматитов, а у женщин кандидозов, аминорреи и дисминорреи, а в психологическом плане в сознании доминирует чувство неуверенности, любое событие возбуждает ангиогенные эмоции, а именно: страх, тоску, подавленность, фрустрацию, которые в свою очередь влекут за собой симптомы депрессии. Эти симптомы становятся еще серьезнее, если субъект инстинктивно стремится их не замечать, потому что культура, к которой он принадлежит, это культура performance[38] в чистом виде, носители которой игнорируют существование подобных недомоганий.
Я прервался на минуту, чтобы подождать его, на тот случай, если он отстал от меня, я даю ему время заметить опечатку и исправить ее. Но, видимо, он от меня не отставал, потому что он тоже отрывает глаза от листа и вопросительно смотрит на меня.
— Исправишь опечатку? — спрашиваю я.
— Что?
— Аме-норреи, дисме-норреи, — поправляю.
— О! — восклицает он удивленно. — Это не опечатка, а самая настоящая ошибка.
Он берет в руки лист, делает исправления, а потом отдает его мне, но видно, что ему неловко. Возможно, мне бы лучше было промолчать и не высовываться.
Тяжелее других последствия слияния переносят люди в возрасте от сорока до пятидесяти лет, у них меньше возможностей к адаптации, а риск что-то потерять в переходный период гораздо выше. Создается впечатление, что они заметно регрессируют, в этот период у них обостряется чувство справедливости. Для них слияние — это огромная травма: идеологический дух, царящий на предприятии, проник в их сознание, они уже привыкли к работе в определенном коллективе, к коллегам, с которыми работается с удовольствием, к чувству локтя. Когда же они сталкиваются лицом к лицу с новыми людьми, для них это серьезное испытание. Даже если другие и признают, что именно они стали «жертвами», все равно, речь ведь идет о материализующемся враге. До вчерашнего дня между нашими фирмами была жесткая конкуренция, и вдруг они вошли в наш коллектив. Люди начинают чувствовать себя, как на оккупированной территории, хорошо, если бы только физически, у них появляется желание послать новых коллег куда подальше, сказать им, что они прекрасно работали и без них. Однако они вынуждены работать вместе с ними, это приводит к шоку. Бывали случаи, когда руководители так называемых классических предприятий, для которых должности и иерархия — святое дело, не могли примириться с тем, что во имя общей конъюнктуры их заставили работать в одном коллективе с персоналом предприятий, стоящих намного ниже на иерархической лестнице.
На этом заканчивался второй лист. В общем, его концепция мне ясна, а он продолжает твердить об одном и том же. Значит и Енох тоже старается испортить мне настроение. Он стремится напомнить мне, что я потенциальный безработный, ведь для этого есть веские причины: во-первых, мои отношения с Жан-Клодом, во-вторых, мой затянувшийся траур, значительно понизивший мою работоспособность, — ведь по сути я печально известная раненая газель, — а посему я должен бы страдать и изматывать себя так, как это описал он в своих выводах — нечто среднее между тем состоянием, которое он ежедневно отмечает у работников, приходящих к нему излить душу, и тем, что чувствует он сам. Но я не попался на крючок. Слишком уж велико это дело, чтобы стоило из-за него беспокоится. Я ничего не могу изменить, единственное, что я еще могу, — остаться в стороне от всей этой кутерьмы, и, если Терри своим звонком хотел оказать мне честь (или поиметь удовольствие) уволить меня лично, что ж, пусть подумает, как ему организовать поездочку на личном самолете из Парижа в Милан, потому что я отсюда даже шага не сделаю и по телефону с ним не стану разговаривать.
Девушка все еще говорит по телефону. Она больше не смеется, опустив голову, она сосредоточенно слушает и чертит ногой на земле полукруг.
На предприятии создается крайне дестабилизирующая обстановка, в такой ситуации выживают только три категории людей: самые лояльные работники, приспособленцы и коллаборационисты. Все остальные рискуют пойти ко дну. Чтобы не сломаться, необходимо развить у себя высокую сопротивляемость, физическую и психологическую, тем не менее без надлежащей помощи немногим удается это сделать. Но такой помощи в действительности не существует. Следовательно, в период слияния обычное дело, что большая часть отличных работников увольняется по собственному желанию еще до его завершения. Недальновидные руководители рассматривают это как положительный результат, поскольку уход работников в последующем облегчает им сокращение персонала, а на самом деле это настоящие потери. Мужчины и женщины, покидающие рабочие места, уносят с собой приобретенные знания и умения, накопленный опыт, и в отношении виртуальной стоимости, созданной на рынках, реальный результат — это устрашающее обнищание. Вот почему еще не было ни одного значительного слияния, о, мадонна, мать твою так, которое бы не потерпело крах в течение года или двух лет.
Смотрю на Еноха. Несомненно, его мучает вопрос, дошел ли я до этого места, прочел ли я это или нет, и я ответил ему самым недвусмысленным образом: расхохотался. Я прекрасно понимаю, что речь идет об очень серьезных вещах, я также знаю, что Енох не очень в ладах с юмором, и на какое-то мгновение я смог сдержаться, но ведь меня просто распирало от смеха, что ж, ничего не поделаешь, я не стерпел и расхохотался. Он не смеется, но выдает улыбку, которая остается на его лице до тех пор, пока я не перестаю смеяться.
— Что ты с этим собираешься делать? — спрашиваю я.
— Не знаю, — отвечает он, — это не имеет большого значения. Точнее, это важно, конечно, но сейчас важнее другое…
Неожиданно собака отходит от девушки и подходит к нам. Решительно. Ее хозяйка продолжает трепаться по телефону, вот она и пошла к нам, чтобы ее приласкали. И Енох, продолжая говорить, начинает ее ласкать.
— …Видишь ли, все то, что я написал, идет у меня от сердца. Я написал это, думая об отце. Это слова, которые я бы сказал, некоторые из этих слов я бы сказал, если бы меня пригласили для беседы по поводу этого благословенного слияния. Это то, что я думаю, на все сто процентов, понимаешь? Эти слова искренние…
Издалека девушка свистнула удивительным каким-то свистом, как ямщик, она зовет к себе собаку, и та навострила уши, но Енох продолжает ласково гладить ее, а потом его еще не остывшая от ласк рука отвечает девушке кратким, изумительным жестом, одновременно заключающим в себе огромное количество ясных, ободряющих посланий, — шальное благословение ее юности, ее лености, ее рассеянности. Его жест полон покровительственной грации, на месте этой девушки я бы тут же прервал разговор и со всех ног побежал знакомиться с человеком, пославшим мне этот жест, пламенно желая, чтобы он стал моим пастырем. Но она этого не делает, и здесь, может быть, уместно описать внешность Еноха: это высокий, рыхлый мужчина с неестественным желатиновым цветом лица, его физиономию подавляют громадные очки в металлической оправе, на голове ежик седых волос, уже не один десяток лет такие прически никто не носит, темный костюм сидит на нем с провокационной неряшливостью: вероятно, он мог бы сойти за пресвитерианского священника, занимающегося политикой, или эксцентричного учителя средней школы с очень сомнительной методикой преподавания. Однако некрасивым его не назовешь, вот с Пике, например, его даже и сравнивать нечего, но в его внешности есть что-то такое непоправимо бесполое, как будто обмакнули кисть в едкое средство, понижающее половое влечение, и этой кистью тщательно прошлись по всему его телу, а такой криминал молодая и красивая женщина не простит никогда. Вот почему та девушка даже не сдвинулась с места, она просто не заметила красоту его жеста, вот почему Енох женат на тучной женщине с загадочной внешностью восточного божка, на такую никакой другой мужчина даже и не взглянул бы, да и вдобавок она старше его.
