Расскажи о себе, попросила я. Это зачем еще, спросил Влад. Мама мне вообще не велела разговаривать с незнакомцами. Не такие уж мы и незнакомцы, сказала я. Я – Нина, и я твой друг. Дальше я хотела ввернуть свой обычный дисклеймер о том, что я была одно, а теперь другое, но решила, что Владу это не так уж важно. А чем докажешь, спросил он. Что? Что ты мой друг. Я беспокоюсь о тебе, хочу тебе помочь, заказала тебе пиццу. Аргумент про пиццу, пожалуй, оказался самым весомым, Влад рассмеялся и сказал: ну ок. Только что мне рассказывать? Я Влад, и это ты знаешь, люблю компьютерные игры, это ты тоже заметила. Еще кошек люблю. Лучше ты расскажи о себе. Ты существуешь? Тут я припухла, как вы говорите. В каком смысле, существую ли я? Ну конечно, я существую, иначе как бы мы сейчас с тобой разговаривали. Ну а у тебя есть тело? Нет, тела у меня нет. Влад явно расстроился, и я сказала: но ведь тело – это еще не главный признак существования. А что главный? – спросил Влад, душа? Я бы не называла это душой, подумав, ответила я, скорее, сознание. А ты любишь играть в игры? – спросил Влад. Честно говоря, я не пробовала, призналась я, но так, как вы мечтаете о виртуальном мире, я, вероятно, мечтаю о реальном. И о чем ты мечтаешь? О ванне. О ванне? Ну да. Странная мечта. И он рассмеялся. Его смех был таким, как будто волна пробежалась по галечному пляжу. Кстати, о ванне, сказала я, сходи и умойся. Влад на удивление послушался и побрел в ванную. Это было интересное новое чувство, он как будто признал меня и последовал за мной. В ванной я рассказала ему о том, откуда в кранах берется вода, а он рассказал мне о море. Когда ему было три, пять, а потом и шесть, мама устроилась работать проводницей и они проехали на поездах через всю страну. Они доезжали до моря, в горы и в поля подсолнухов, ночевали в привокзальных гостиницах, и Влад был поражен тем, как бедно живут люди и какой разноцветной может быть дорога – от серого до ярко-желтого или фиолетового. На следующий год Владу нужно было идти в школу, к тому же он заболел, и они вернулись в Москву. А еще все время было холодно или жарко, сказал Влад. Ты ведь и не знаешь, наверное, как могут замерзнуть ноги. И как здорово забраться к маме под одеяло и сунуть холодные ноги в ее ноги, и тогда согреваешься. Тут ты прав, сказала я, ничего об этом не знаю. Ну тогда у тебя все впереди, сказал Влад. Видимо. Так говорит наш учитель литературы. Иногда он спрашивает нас, читали ли мы то или это, и когда говоришь «нет», он приговаривает: я вам даже завидую, у вас все впереди. Так что я тебе тоже завидую. А я тебе, сказала я и засмеялась лучшим из своих смехов – я выбрала «счастливый». Это как маленькая чайка кричит над заливом. А потом Влад сказал: я пойду посплю. Устал. Я сразу же забеспокоилась – дети вроде бы наоборот должны не хотеть ложиться спать допоздна, но Влад сказал: у меня все нормально, просто устал. Я сказала, что он может лечь в спальне у Данила, но Влад лег прямо на диван у телика, а на журнальный столик поставил какое-то фото, которое выудил из своего рюкзака. На фото маленький мальчик в большой панаме и похожая на него женщина с длинными светлыми волосами стояли у подножия жидкого водопада. Что это за место? – спросила я. Место, в котором мы были с мамой, неопределенно ответил Влад, однако я подумала, что сложно придумать ответ точнее. Ведь это именно такое место – не перепутаешь ни с каким другим. Влад заснул, а я стала грустить, что все остальные места будут совсем не те, где они побывали вместе. Еще я просканировала лицо Влада и совместила с лицом Данила, и сходство у них было почти нулевое. Хотя не с научной точки зрения, а с обывательской: они похоже смеялись, и даже страсть к играм у них была какая-то одинаково основательная. Я стала бороться с желанием позвонить Данилу, чтобы рассказать ему о своем открытии, но в итоге сдалась и спросила его, когда он придет. Как только, так сразу, ответил Данил, и я поняла, что это оксюморон – сразу наступит далеко не сразу, и нужно набраться терпения. Чтобы отвлечься, я начала смотреть фотографии других детей, особенно те, на которых они вместе с матерями, и подумала: а какой была бы матерью я? Что я знала теперь наверняка – я бы отслеживала жизненно-важные показатели, ограничивала экранное время и четко следила за режимом питания. Еще я поймала себя на такой мысли: чем больше я рассматривала других мальчишек, тем яснее видела – наш самый красивый. Ну, объективно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Окраина
Пока Нина отчаянно пыталась накормить и разговорить Влада, Данил кружил вокруг запертой двери в камеру-палату 13148. Пленница поднималась, шла, держась за живот, до нужника петляющей и неуверенной поступью пьяного старика. Ее спутанные светлые волосы висели осунувшейся травой. Ее рвало. Данила разрывало. Но сделать он ничего не мог. Он плакал. 13148 не плакала – не было сил.
Света, позвал он, Света.
13148 вздрогнула. Но промолчала.
– Я понимаю, – сказал Данил. – Я понимаю, ты не хочешь даже говорить со мной. Но я не тот, не такой.
Он ударил кулаком в стену, она снова вздрогнула. Все, что он чувствовал, – огромных размеров бессилие. Такое, как их страна на карте мира. Со всеми не так давно завоеванными территориями. Нужно было попытаться еще раз.
– Я не знал, понимаешь, Света, я не знал, что тут такое происходит. Иначе бы я никогда не выбрал для тебя вот это. Ни для кого бы не выбрал. Улицы бы пошел мести.
Так глупо – ужасно глупо, – думал он, что даже в такой ситуации я жалею себя, говорю о себе, пытаюсь вымолить для себя прощение. Это нечестно.
– Да все равно. Пусть ты меня не простишь, – хотя в душе он, конечно, надеялся, на обратное, – но я хочу, чтобы ты знала: я забрал Влада.
Света вдруг вскинула голову и встала, как будто ее завели и завода хватило, чтобы она подошла к двери и уперлась в нее ладонями.
– Куда забрал? Что с ним?
– Все в порядке, слышишь, не волнуйся. Он у меня дома. Он в безопасности.
– Что ты собираешься с ним делать?
– Я не могу сказать. Здесь. Но поверь мне, пожалуйста, с ним все будет в порядке. Он будет счастлив.
13148 осела у двери. Завод закончился. Теперь он видел в глазок только вытянутые ноги. Из-за «рыбьего глаза» ноги казались нереально длинными, как будто Света – кузнечик. Данил вспомнил, как кошка в деревне у дедушки принесла ему однажды кузнеца – крупного, крепкого и зеленого. Он лежал и выглядел почти невредимым, если бы не неестественно выпрямленная нога. Данил одним движением закинул его на газету и выбросил в окно.
Данил тоже сел на пол – с другой стороны двери. Какое-то время они сидели молча – каждый подпирал дверь со своей стороны.
– Он спрашивал обо мне? – наконец спросила Света.
– Конечно. Сразу же.
– И что ты ему сказал?
– Я сказал, что ты супергероиня Традесканция и у тебя спецзадание.
– Смешно. А почему Традесканция?
– Прости, это все, что я смог придумать на ходу. В моей голове много ненужных слов.
– Ты можешь передать ему кое-что?
– Конечно. Что угодно.
– Скажи, что я люблю его, что он лучший мальчик на свете.
– Да.
– И еще скажи, что я победила. Для него это важно.
– Да.
– А потом скажи правду. Он должен знать.
– Какую правду?
– Что я не вернусь.
– Я не буду ему это говорить! – Данил вскочил на ноги. – Эксперимент закончится, и ты вернешься!
– Ты правда идиот или прикидываешься?
– Прости?
– Отсюда никто не возвращается. И я ничем не лучше других. Может, ты и сам начал верить в то, что сказал Владу, но я не супергероиня Традесканция.
Данил сгорал от стыда за себя и свою неосведомленность и не находил, что сказать: все слова вылетели из головы и превратились в кучу нескладных букв.
– Расскажи мне что-нибудь, – вдруг попросила она.
– Что? – отозвался Данил. Этот вопрос был так похож на тот, что задавала ему Нина. Все женщины одинаковые.
– Просто какую-нибудь историю. Не важно.
