— То и имею. Ты таскалась с ним по ресторанам, думала, что он хороший мальчик, а он оказался не очень хорошим, так?
Я выпрямилась, вздернула нос, начисто забыв о роли жертвы, и спросила гневно:
— Ты кем меня считаешь? Он с невеселой усмешкой покачал головой и отвернулся к окну.
— Бабой. Бабой я тебя считаю. Красивой и, извини, не очень умной.
— Ясно. Значит, дело выглядит так: я спуталась с Катком, он поступил не по-джентльменски, и я тут же вспомнила о тебе… Ты даже представить не можешь, как я была бы счастлива, выгляди моя история таким образом.
— Что тогда? — искренне удивился он. Я замялась.
— Ты действительно хочешь знать?
— Для чего ты меня позвала?
— Теперь я не уверена, что поступила правильно. Испугалась и позвонила.
— Давай не будем ходить кругами, — спокойно сказал он и, обняв меня за плечи, легонько встряхнул. — Рассказывай.
Я посмотрела на него, вздохнула и начала. С того самого момента, как мы нашли повешенного Петюню. Очень подробно и стараясь ничего не упустить. Однако, исключив из своего повествования все, что касалось Руслана. Почему, объяснить не берусь.
Сережа слушал внимательно, глядя мне в глаза. Иногда хмурился, иногда гладил мое плечо. Закончив, я вздохнула с заметным облегчением. И тут же поняла, какого дурака сваляла. Владимир Петрович, безусловно, прав: иметь дело с бандитами вредно для здоровья.
— История, — задумчиво сказал Циркач, глядя в окно. Мне сказать было нечего. — Выходит, под носом у Катка братан организовал свою контору… На кой черт тебе понадобилось следить за этим парнем?
— Не знаю…
— Ладно. С Юриком разберемся и с этим Пашей тоже. Сейчас надо забрать твою машину. Потом встретиться с тетей. Она должна договориться с Катком на завтра, деньги отдать. Пусть в руках подержит, придурок.
Я смотрела на Циркача, удивляясь перемене, происшедшей в нем. Передо мной был совершенно другой человек. Жесткий, цепкий и, безусловно, опасный. Я диву давалась: как это мы могли заподозрить в нем романтика. Медаль нам с Серафимой пора вручать за глупость. И на меня он теперь смотрел по-другому. Неожиданно протянул руку, коснулся моего лица и сказал:
— Ты сейчас выглядишь такой испуганной… и очень красивой. Честно…
Его рука легла на мое колено, Циркач смотрел на меня в упор. А на донышке глаз играла усмешка. Дрянь дело. Я открыла свою дверь и вышла. Надоели мне бандиты. Что б им пропасть, ей-Богу.
— Извини, — сказала вежливо и пошла по дороге к шоссе.
— Лика, — позвал он. Звал, между прочим, по-хозяйски. Мне осточертели все игры на свете. Я шла, не оборачиваясь. Не торопясь, но и не замедляя шаг. Он догнал меня, взял за локоть. Я смотрела на его кроссовки и молчала. Пауза затягивалась.
— Ладно, — наконец сказал он. — Черт знает, что на меня нашло. Идем в машину.
— Поезжай, я немного пройдусь, — попросила я, голос звучал глухо. Вот сейчас самое время зареветь.
— Не валяй дурака, — почти нежно сказал он. — У нас дел полно.
Он сжал мою ладонь и повел к машине. Я низко склонила голову. Первая слезинка скатилась по щеке, я задержала вздох, отвернулась. Он остановился.
— Лика, ты мне ничего не должна, — сказал торопливо. — Ничего.
А через минуту я горько рыдала на его груди. Мы стояли обнявшись, он гладил мою спину и повторял:
— Пожалуйста, не плачь. Я все сделаю… — А голос был так нежен, что мне стало неловко и обидно: отчего в жизни все не так, как хочется?
Горько рыдать больше трех минут невозможно, начнешь заикаться, да и глаза будут красными и опухшими. Я закончила чуть раньше. Сережа протянул мне платок, а я упорно отводила взгляд. Потому что это только считается, что женщина в слезах выглядит прекрасной. Как бы не так. Умник, что это выдумал, ни одной ревущей женщины за всю жизнь не видел.
В общем, я отводила взгляд по эстетическим соображениям, а Сережа понял по-своему. Взял мое лицо в свои ладони и осторожно поцеловал. Губы едва коснулись моих губ. Я обняла его и следующий поцелуй был настоящим. Но особенно увлекаться все же не стоило. Я прижалась к его широкой груди, и мы некоторое время постояли, слушая биение сердец друг друга и испытывая все, что положено в этом случае. В машину возвращались обнявшись. Он был трогательно предупредителен. Я вернула платок, мой-то гулял где-то вместе с сумкой, поправила прическу и сказала застенчиво:
— Я скучала по тебе…
Его левая рука вновь оказалась на моем колене, а пальцы правой нежно касались щеки. Но и жесты, и взгляд были совсем не те, что несколько минут назад. Я сжала его ладонь и улыбнулась, не очень переживая из-за последствий. Если любовная сцена начнет затягиваться, я задам вопрос: Сережа, ты не женат? Пылу поубавится и у него, и у меня, и ситуация не выйдет из-под контроля.
— Когда у тебя отпуск кончается?
— В конце сентября. А что?
— Почему бы нам не закатиться куда-нибудь на Антильские острова? Как считаешь?
— Я не знаю, где это, но, наверное, здорово. Хотя можно и без экзотики, просто побыть вдвоем.
Мы улыбнулись друг другу. Циркач завел машину. Выглядел он таким довольным, что я от души за него порадовалась. Когда мы въехали в город, я спросила:
— Сережа, куда мы?
— Ты этот дом на Вишневой найти сможешь?
— Конечно.
— Хочу взглянуть. Я испугалась.
— Может, не стоит нам туда ехать? у этих типов оружие.
— Не беспокойся, просто проедем мимо. В любом случае твою машину забрать надо.
— Как? Я ведь ключи потеряла…
— Ты себе голову не забивай. Просто будь рядом и улыбайся. Когда ты улыбаешься, у меня душа поет. Вот так… Умница.
Первый сюрприз ждал нас в переулке: моей, то есть Серафиминой, машины не было. Сначала я решила, что напутала. Мы сделали два больших круга, и сомнения отпали: она, безусловно, стояла именно в этом переулке, а теперь исчезла. Сережа ничего по этому поводу не сказал, но было заметно: насторожился.
— Вот этот дом, — тихо сказала я, кивнув направо. Сережа хохотнул.
— Пашка Лисин. Так я и думал…
— Ты его знаешь? — удивилась я, кажется, все в этом городе друг друга знают.
— Более или менее. Воин-интернационалист хренов. Герой. Вроде умный мужик, а с Катком связался, младшеньким-страшненьким.
Мы проехали немного вперед и остановились.
— Ты сиди здесь, а я пройдусь.
— Нет, — испугалась я. — Нет, Сережа. Их трое и у них оружие, я сама видела.
— Не беспокойся, я к нему по-дружески загляну, что-нибудь придумаю. — Он пошарил под своим сиденьем и достал пистолет. Проверил и сунул в карман. Я вытаращила глаза.
— Не останусь я в машине. Боюсь. Возьми меня с собой.
— В машине ждать боишься, а в дом идти нет?
— С тобой я боюсь не так, как без тебя.
— Хорошо, мы просто пройдем мимо. — Он поцеловал меня в нос, мы вышли и под руку отправились по улице. — Капот у Пашкиной машины поднят, а гараж закрыт, — сказал Сережа, — и никого рядом…
— И что?
— Ничего. Немного странно, нет?
— Не знаю, — я перешла на шепот.
— Давай-ка все-таки заглянем, — решил Сережа.
Калитка была открыта, мы вошли, точно долгожданные гости, и осмотрели двор. Ни малейших признаков жизни. Парадная дверь заперта.
— Я знаю дверь, которая выходит сад, — зашептала я, нормально говорить почему-то не получалось. — Я через нее убежала.
Мы прошли в сад. И сразу же услышали стук. Дверь от сквозняка то закрывалась, то открывалась опять. Такое монотонное хлопанье кого угодно доведет до бешенства.
Входить в дом желания не было, почему-то я была уверена, что ничего хорошего там не увижу.
— Возвращайся в машину, — шепнул Сережа.
— Я с тобой, — заявила я на всякий случай и даже ухватилась за его руку. Он направился к двери, и мне пришлось забыть про дурные предчувствия.
С моей точки зрения, Сережа вел себя довольно беззаботно, как будто вовсе не убийцы нас здесь поджидали. Хоть и хмурился, но шел уверенно. А я обратила внимание на запах: что-то знакомое и и неприятное.
— Чем так пахнет? — прошептала я.
— Кровью, — тихо сказал он.
Я поежилась, начиная осознавать причину его беспечного поведения. Мы оказались перед дверью в помещение, где меня держали взаперти. Она была открыта, а комната больше походила на цех разделки туш. Стена и пол буквально залиты кровью. Бывший краснолицый, у которого теперь вовсе не было лица, лежал ближе к окну, а парень из “восьмерки”” почти на пороге. Грудь его представляла собой сплошное кровавое месиво.
Мне срочно понадобилось в туалет, — к сожалению, я не знала, где он, и выскочила в сад. Когда я вернулась, Сережа стоял в коридоре.
— Одни трупы. Все четверо, — сказал он. Я шагнула вперед, он удержал меня за локоть. — Не смотри.
К сожалению, он опоздал с советом. Взгляд уже выхватил жуткую картину: между первым и вторым этажами на привязанной к перилам веревке висел Павел, и голова странно вывернута, глаза открыты, и язык…
