— До свиданья, — медленно вставая, попрощался посетитель, — Или, может, прощайте?
— Бросьте. Вы наслушались бабских сплетен, — раздраженно сказал Гейдрих, — Даже если исходить из простой логики, то мы обращаемся к вам за помощью — значит, вы нам нужны. Зачем нам вредить самим себе? На данный момент я не вижу причин для окончательного прощанья.
Посетитель несколько замешкался.
— Идите, — сказал, вставая с кресла, Гейдрих, — ваше сопровождение вас ждет в приемной.
Когда посетитель уже стоял в дверях, Гейдрих незаметно нажал кнопку, расположенную под крышкой его стола. Когда он готовился к этой встрече, он договорился с охраной, что сигналом о том, что посетитель не воспользовался своим даром, будет нажатая кнопка. В противном случае, предупредил Гейдрих, никакие мои приказания не выполнять. Посетителя не выпускать ни под каким предлогом.
После того как за посетителем закрылась дверь, Гейдрих выпил залпом две рюмки коньяка, вытер со лба пот, сел, откинувшись на спинку, в кресло и закрыл глаза. Все тело его гудело, как будто он долго и упорно поднимал тяжести.
Посидев так около десяти минут, Гейдрих встал и звонком вызвал адъютанта.
— Пригласите ко мне Мюллера, — попросил он.
Пока не пришел Мюллер, Гейдрих сел за письменный стол, закурил и из ящика стола достал какую-то бумагу.
Когда прибыл Мюллер, Гейдрих протянул ему бумагу и сказал:
— С сегодняшнего дня вы, Генрих, назначаетесь начальником инспекции полиции безопасности и СД на территории Австрии. Выезжайте сегодня же в Вену и наладьте там работу наших служб. Но не задерживайтесь — ваши нынешние обязанности с вас не снимаются. Посвятите Вальтера Шелленберга во все подробности парижского еврея-провокатора, чтобы в случае чего он мог бы заменить вас в ваше отсутствие. С этим вашим феноменом я поработаю сам. Удачи.
— Слушаюсь, группенфюрер, — отсалютовал Мюллер и вышел из кабинета.
Париж, 14 июля 1938 года
Гершель Гриншпан возвращался в свою квартирку, которая находилась в мансарде одного из домов Латинского квартала. Сегодняшний день прошел довольно удачно: он сумел заработать столько, сколько обычно зарабатывал дня за три. Он, как и многие другие евреи, торговал и считал, что к этой области деятельности у него есть природный дар. Когда он проходил мимо бистро «Золотая лилия», которое находилось почти напротив его дома, он подумал, что дома его никто и ничто не ждет. Ему вдруг захотелось оттянуть момент возвращения в пустую квартиру, и он решил зайти и посидеть немножко в бистро; поболтать с кем-нибудь из постоянных посетителей, поглазеть через окно на проходящих мимо девушек. Гершелю было всего семнадцать лет, и все вокруг он видел в розовом свете.
Гершель выбрал себе удобный столик у окошечка, вальяжно развалился на стуле и заказал гарсону рюмочку коньяка и чашечку кофе. Он просидел в бистро уже около пятнадцати минут, когда в дверях появился стройный рыжеватый молодой парень. Парень быстрым взглядом окинул зал бистро, задержал взгляд на Гершеле и подошел к его столу.
— Хороший вечерок, — улыбнулся парень, обнажив свои широкие белые зубы, — Если не ошибаюсь, вы — Гершель Гриншпан.
Парень говорил по-французски неплохо, но с каким-то резким, гортанным акцентом. Гершель не любил и не доверял таким развязным незнакомым молодым людям, но явного повода послать незнакомца к черту у него пока тоже не было.
— Не ошибаетесь, — неохотно ответил он.
— У меня к вам поручение, — сказал парень, переходя на немецкий.
— Какое еще поручение? — удивился Гриншпан.
— Передать письмо от ваших родителей.
И парень протянул ему конверт. Пока Гершель разворачивал письмо, парень успел закурить какую-то вонючую сигарету и заказал себе виски с содовой. По мере того как Гриншпан читал, настроение его портилось. Он читал в газетах о том, что из Германии выслали евреев польского происхождения, но он никак не думал, что это коснулось его родителей: его родители родились уже в Германии, а из Польши приехали оба его деда. К тому же он и представить себе не мог, что это происходило таким скотским образом. Дочитав письмо, он уже более миролюбиво спросил у парня:,
— Вы их видели?
— Да. Я только что из Польши. Жуткое зрелище.
— Почему? — взволнованно спросил Гершель.
— Да посуди сам, довезли до границы и вышвырнули там как котят. Несколько тысяч. Ни у кого ни денег, ни пищи. Ни крыши над головой. Местные евреи, конечно, постарались им помочь, но их возможности тоже ограничены. Твоих устроили батраками на польский хутор.
— Батраками? — ужаснулся Гершель.
— Ну не хозяевами же, — пожал плечами парень, — Основная масса высланных — это учителя, аптекари, врачи и торговцы. Вот и подумай сам. Торговец без денег — ноль. А аптекарей, врачей и учителей там и своих хватает. Прибавь, к этому, что далеко не все из них знают польский. Твои-то тоже в этом, кажется, не сильны.
— Да, они родились уже в Германии. Я читал в газетах об этом выселении, но что это происходило так, я и не подозревал. Не думал я, что это коснулось и родителей.
— Да разве газеты будут об этом писать, — усмехнулся парень, — Писать об этом значит признать бедственное положение нескольких тысяч людей. А тогда надо как-то помочь полякам и придется раскошелиться. Нет, лучше сделать вид, что ничего не знаешь. Я проехал половину Польши, на всех полях, как рабы, трудятся евреи. В этом году полякам повезло: столько почти дармовой рабочей силы. Эти выселенные не в том положении, чтобы торговаться. Но я был и в Германии. И ты знаешь, что я тебе скажу, может быть, твоим и повезло, что их выслали.
— Как так? — удивился Гершель.
— А так. В Германии к еврею может привязаться любой немец и ни за что отправить его в трудовой лагерь, считай, за решетку. Не знаю, конечно, какие там условия, но думаю, что с ними там не церемонятся. Я слышал, что в Германии еврей может бесследно пропасть в любой момент. Такое послушаешь и придешь к выводу, что уж лучше быть тягловой скотиной на поле у поляка.
— Какой ужас, — прошептал Гриншпан, — Надо их как-то перевезти сюда.
— Да нет ничего проще, — пожал плечами парень, — Там на конверте есть их новый адрес, вышли им денег на дорогу и считай, что они уже тут.
Гершель, который за день делал в уме сотни вычислений, сразу же прикинул ту круглую сумму, которая для этого потребуется.
— Легко сказать, — уныло протянул он, — но у меня сейчас таких денег и нет. Даже если я буду экономить и копить, то все равно на такую сумму у меня уйдет года два, а то и больше.
— Погано, — согласился незнакомец. — А кем ты работаешь?
— Торгую разной ерундой, — не захотел вдаваться в подробности молодой Гриншпан.
— Надо подумать — может, я и помогу тебе кое-что заработать, — почесывая затылок, задумчиво сказал незнакомец.
Несмотря на свой юный возраст, Гершель никогда не доверял такому вот бескорыстному альтруизму совершенно посторонних людей.
— А кто вы такой? — спросил он парня, потом заглянул в письмо и добавил: — Родители пишут, что посылают письмо с моим другом. С каким?
— Меня зовут Пауль Фогель. Я — американец. Просто твой отец помог мне там, в Польше. Наверное, когда он писал письмо, он что-то напутал. Я говорил ему, что заеду к другу, тоже еврею, в Париж. Он что-то напутал. Да и неудивительно: сам поставь себя на его место. Тут все что хочешь напутаешь.
Гершель подумал и решил, что парень, пожалуй, прав, от такого и рассудка лишиться можно.
Они обменялись адресами и расстались. Гершель так был ошарашен известием о напасти, свалившейся на родителей, что даже не задумался, как незнакомец узнал его в бистро.
В эту ночь Гершель спал плохо: ему снились картинки из учебника древней истории, где на египетских полях под бичами надсмотрщиков трудились рабы, среди этих рабов были и его родители. Среди ночи он проснулся и почувствовал, что все его лицо мокро от слез. Во сне он плакал.
Берлин, 16 июля 1938 года
Хозяин погребка «У простака Ганса» Ганс Бауер был озадачен: после четырех часов дня посетителей как отрезало. Конечно, это был будний день, но и в такие дни в это время к нему заходили те, кто уже успел отоспаться после ночной смены, или те, кто перебивался случайными заработками. Но в этот день заходили только отдельные незнакомые посетители, которые быстренько выпивали кружечку, другую пива и уходили не задерживаясь. Где-то в районе половины шестого зашел столяр Эльзер. Эльзер каждый день после работы заходил к Гансу, не спеша выпивал кружки три пива, после чего шел домой. В этот день Эльзер, не изменяя своим привычкам, зашел в пивную, взял сразу две кружки пива, копченые колбаски и уселся за дальний столик. Почти одновременно с ним зашел еще одни человек, который взял пиво и принялся попивать его, не отходя от стойки. Сделав несколько глотков, незнакомец начал усиленно заводить разговор с хозяином.
