— Ясно.
— Валя готова лечь вместе с Марком, — поясняет Злата, — но документы на операцию она за Наталью не подпишет. И мы тоже.
Присаживаюсь на диван, пытаясь отыскать адекватное решение. Злата собирает игрушки.
— Что сама думаешь насчёт операции?
— Мозг трогать не будут, — вздыхает она. — Только вскроют черепную коробку, там, где она срослась раньше времени и сдавливает ткани. А дальше — корректировать медикаментозно. Своей я бы сделала, если был бы хоть малейший шанс, что ребенок будет развиваться полноценно.
— И я. Марк — наш. Надо делать.
Решительно встаю.
— Попробуй по-хорошему поговорить, — беспокоится Злата.
Из комнаты Натальи — музыка. Постучав, захожу внутрь. Валяется на кровати, на спине. Спит. Пеньюар съехал на груди, обнажая бельё. На полу в изголовье кровати пустой бокал.
— Наталья… Наталья! — выключая музыку, повышаю голос.
Медленно распахивает глаза, глядя в потолок. Присаживается. Волосы растрепаны, взгляд расфокусирован.
Я в тихом бешенстве. Не приемлю, когда меня не понимают с первого раза.
— Завтра ты ложишься с Марком на обследование и операцию.
Ухмылка…
Встаёт. Проходит, пошатнувшись, мимо меня. Ставит руки на трельяж, заглядывая в глаза своему отражению.
— Ты хочешь упечь меня на несколько месяцев в больницу? — заплетающимся языком. — Хм…
Неровно красит яркой помадой губы. Улыбается себе в зеркало. Разворачивается, опираясь ладонями на трельяж. Рука соскальзывает.
— А сам трахать свою молодую сучку? Развлекаться…
Сжимаю кулаки.
— Следи за языком.
— А я тоже молодая, понял?! Я тоже хочу жить! Полноценно!
— Собираешь вещи, уебываешь отсюда и живёшь, как хочешь!
— Тык ты же не отпускаешь! Хочешь мамочку, м? — пьяно улыбается, распахивая пеньюар. — Твой отец в постели был полный ноль…
Морщится.
— А ну-ка заткнулась! — взрываюсь я, наотмашь впечатывая кулак торцом в шкаф.
Зеркало на нём трескается, осколки сыпятся на пол.
— Ведешь себя как блядь! После смерти мужа и месяца не прошло!
— Это я-то блядь?! У меня кроме мужа никого не было! Это Злата твоя блядь! Сначала с одним братом, потом с другим… Сбежала то поди тоже не одна, а?
— Вон отсюда.
— А я скажу твоей сучке, что ты меня трахал! Каждый Божий день!
— Она не поверит.
— Поверит…
Мне страшно, что поверит, да. Злата болезненно воспринимает это всё. Бедро моё ноет до сих пор! Ну, может, быть и не поверит, но сомнения дело такое, они разъедают…
Хочется за шкирку вышвырнуть на улицу эту пьяную дичь. Но одна мысль о том, чтобы прикоснуться к ней вызывает отвращение.
Поднимаю к уху телефон.
— Макс, помоги собрать Наталье чемодан. Она уезжает.
— Жалко, что я не дотравила тогда эту тварь карельскую с её выблядком… — закрываются её глаза. — Ненавижу её! То же мне царицы-наследницы…
— Что ты сказала?!
От ужаса меня прошивает насквозь. Я вспоминаю за мгновение эти больницы, и изможденную мою девочку с ее вечной тошнотой. Неужели посмела?! В её глазах написано — да! И гордится этим.
Не выдерживая, хватаю эту мразь сзади за шею, и за шкирку волоку в ванную комнату. Она верещит и вырывается. Боже дай мне сил, не впечатать её башкой в кафель!
Открываю холодную, и засовываю головой под воду. Отплевываясь захлёбывается. Скребет когтями по фаянсу.
— Дэм! Демид! — в ужасе залетает Злата. — Перестань! Что ты делаешь?!
— Выйди! — рявкаю я, макая эту тварь в набравшуюся в раковину воду.
Злату ты травила, да??
Оттолкнув аккуратно Злату, запираю дверь.
Наталья, рыдая и откашливаясь сползает по раковине вниз. Сметаю в ярости ей на голову многочисленные баночки. Взвизгивает, закрываясь руками.
Мне мало! Мне жаль, что она не мужик, я мозги хочу ей вынести!
— Макс! — слышу испуганный крик Златы.
Присаживаюсь перед Натальей, за волосы поднимаю её лицо выше.
— Достаточно трезва, чтобы услышать меня?
— Да! — испуганно.
Макс вышибает двери.
— Демон! — настороженно.
За его плечом перепуганная Злата. Раскрываю ладонь, тормозя Макса.
— Завтра, — снижаю я обороты, — тебе привезут документы на отказ от ребёнка. Подпишешь. Иначе твой сын будет сиротой. Всё.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Выдохнув, прохожу мимо Макса в комнату. Там шокированная Злата.
— Всё хорошо, — пытаюсь погладить её лицо трясущимися руками.
Она отшатывается от меня, косясь на ванную.
— Так нельзя, Дэм… — шепчет она.
— Я сам знаю, как можно, а как нельзя.
Развернувшись, выбегает из комнаты. Закрываю глаза. Ну, а где я не прав?
Глава 32. Чудовищно
Поднявшись наверх, я не иду в нашу комнату. Интуитивно, мне хочется оказаться сейчас подальше от Демида. И я захожу в самую дальнюю комнату, где уже пряталась от него, ещё когда только переехала в этот дом. Точно в такой же ситуации. Когда он пугал меня.
Шторы здесь тёмные, тяжёлые и не пропускают свет.
В сумраке я стягиваю плед с кресла и, завернувшись в него, сворачиваюсь на диванчике, невидяще глядя на дверь.
Зачем он так? В его силах щёлкнуть пальцами и сегодня же её здесь не будет. Почему, вместо того, чтобы распорядиться, он прессует её…
Мне невозможно это принять! Разве можно так с женщинами?
Закрываю глаза, вспоминая, то, что давно решила забыть. Как душил и бил по лицу меня Дагиев, рвал на мне одежду, унижал… А за пару недель до этого признавался в любви и клялся, что никогда не обидит. Он бы не остановился. Тиша выстрелил…
И после этой картины в комнате Натальи параллели проводятся сами собой. И я вроде бы понимаю, что Черкасов — это не Дагиев. Но… Он иногда ведёт себя чудовищно, неуправляемо.
Слёзы текут из глаз. Наваливается слабость.
— Злата! — слышу его голос в коридоре. — Злата!!
Уходи. Не могу я пока тебя любить…
Дверь открывается, бьётся об стопор.
— Злата, — делает шаг в комнату.
Опять присаживается передо мной. Сгребает в объятия. Губы скользят по моему лицу. И мои барьеры тут же обрушиваются. Как это может быть один человек, снова поражаюсь я.
— Зачем ты так? — шепчу.
— Потому что она тварь.
— А когда ты сочтешь, что тварь я, ты сделаешь также?
— Не сравнивай.
— Отношение к женщине легко может поменяться, Демид. Сегодня ты ненавидишь её, завтра можешь также возненавидеть меня.
— Да ты что, девочка моя? Ты — «мама»! Тебя только за одно это можно бесконечно уважать. Не сравнивай себя с этой кукушкой.
— Нельзя так прикасаться к женщинам, Дэм! Она — не твоя собственность! Прогони, но не издевайся!
— Ну, прости меня… С ней всё в порядке, уверяю тебя. Немного протрезвил под холодной водой, и всего лишь. Я не бил её.
Гладит меня по волосам. Слабость и беспомощность разливаются в моём теле словно тяжёлый жидкий металл.
— Не плачь. Она не стоит того. Эта пьяная тварь призналась мне, что травила тебя беременную. Мне ей премию выписать надо было?
— Это правда? — отстраняюсь от него, заглядывая в тёмные глаза.
— Она так сказала. Иди ко мне…
Забравшись к нему на колени, тихо плачу. От стресса, наверное.
Дэм расцеловывает мою грудь в вырезе.
— Я нагрубил… Был неправ.
Тянет вниз ткань, подцепляя бюстгальтер. Перехватываю его руку.
— Я хочу с ней поговорить.
— О чем? — напрягается он. — Она пьяная, истеричная. То угрозами сыпет, то себя предлагает.
— Меня врач тогда обвиняла, что я пила таблетки, чтобы сделать выкидыш. Наталья могла подмешать мне такие?
— Думаю, да. Ну что плачешь? — хмурясь стирает слезы с моих щёк.
— Не знаю… Вспомнила кое-что. Своё. Когда ты её там… — зажмуриваюсь. — Топил в этой раковине.
— Какое ещё — «своё»?! — цедит он. — Родион?..
— Нет. Дагиев.
— Расскажи мне.
— Я не хочу. Он мёртв.
— Он тебя изнасиловал? — ладонями удерживает моё лицо, заглядывая в глаза.
— Не успел. Но он издевался, унижал.
