в те времена находилась штаб-квартира правительства. Теперь это здание превратилось в частную резиденцию, доступ в которую защищен кодовым замком. За исключением памятной стелы у входа в Парк источников, здесь не осталось ничего связанного с печальным прошлым этих мест.
На четвертом этаже отеля «Дю Парк», расположенного на углу улицы, маршал разместил свои рабочие и жилые помещения, а его супруга поселилась по соседству, в «Мажестик». В то время два отеля были соединены крытым переходом, которого больше нет. В тени платанов все дышало спокойствием, утонченностью и благодушием эпохи, еще не омраченной жестокостью века насилия. Трудно было представить, что в этом маленьком провинциальном городке плелись грандиозные интриги, воплощались в жизнь или рушились амбиции в масштабах целого государства. По утрам здесь организовывали заговоры, которые раскрывались к вечеру. Виши был театром теней, где история творилась исподтишка. После поражения 1940 года во власти произошел раскол. Двери местных отелей, ставших министерствами и другими органами государственного управления, распахнулись для честолюбцев, которые только этого и ждали. Здесь, в темных кулуарах, разрабатывались и принимались к исполнению меры, имевшие далекоидущие последствия. Тысячи людей поплатились жизнью за отвратительные, постыдные решения, принятые в этих дворцах.
Мое необычное паломничество продолжилось в парке, расположенном рядом с отелем. Если не считать нескольких бегунов, я был одним из немногих прогуливающихся в этом лесистом уголке. Под сенью каштанов я представлял себе опирающегося на трость маршала в сопровождении своего секретаря и доверенного лица, скандально известного доктора Менетреля. Чуть дальше, возле эстрады и крытых галерей, мне показалось, что я вот-вот увижу мадам Петен, которая присела на скамейку, утомленная летним зноем. Продолжив свой путь, я вышел к Оперному театру на краю парка. Это здание — шедевр архитектуры модерна. На входе молодая женщина сказала мне, что сейчас начнется экскурсия, и я присоединился к небольшой группе. Интерьер оказался поистине впечатляющим, желтый цвет в нем гармонично сочетался с золотом и слоновой костью. Экскурсовод рассказывала о выдающихся дирижерах и солистах — от Карузо до Рихарда Штрауса, — которые здесь выступали. О том черном дне в июле 1940-го, который привел сюда Сюзанну и ее мужа, она упомянула лишь вскользь.
В разгар душного лета под этим огромным светящимся куполом избранные представители французского народа уничтожили республику. Я снова подумал о Сюзанне и ее муже, которых судьба забросила в этот опереточный курортный городок. Бертран д’Арамон был одним из пятисот шестидесяти девяти депутатов, проголосовавших в тот день за передачу всей полноты власти маршалу Петену. Двадцать депутатов воздержались, восемьдесят выступили против. Мне хотелось понять, почему он принял такое решение. Что стало причиной этого выбора — убежденный иррациональный пацифизм графа д’Арамона, готового на мир любой ценой? Или личное доверие к маршалу? А может, просто-напросто стремление сосредоточить власть в сильных, даже авторитарных руках? На этот вопрос нет ответа, поскольку то голосование прошло без предварительных дебатов, которые могли бы прояснить позицию каждого. Интересно, приходила ли ему в голову мысль о том, что всего через несколько недель это решение приведет к несправедливым санкциям против его шурина, а затем и к дискриминационным мерам в отношении его собственной жены?
Выйдя из оперы, я прогулялся по авеню Термаль до отеля «Регина», где Сюзанна с мужем жили в течение нескольких недель своего вынужденного пребывания в Виши. Здание было давно заброшено, и его былое великолепие потускнело. За закрытыми ставнями, с которых теперь уже облупилась краска, Сюзанна провела долгие часы и дни, ожидая своего мужа. Вероятно, она писала длинные письма матери и брату. В первых числах июня Морис Штерн и его семья покинули Францию. Я не знаю истинных причин их отъезда. Несомненно, он чувствовал, что, когда немцы войдут в Париж, он и его семья станут жертвами расправы с большей вероятностью, чем другие, ведь они были не просто евреями, но и представляли еврейское финансовое сообщество, которое так ненавидели нацисты.
8
Вопреки всеобщим опасениям, немцы, войдя в Париж, ничего не разрушили. В начале лета 1940-го это во многом способствовало распространению идеи о том, что враг, которого описывали как кровожадного зверя, на самом деле обладал довольно сдержанным характером. Начало даже складываться подобие нормальной жизни. К счастью, особняк семьи Сован д’Арамон не был реквизирован. Тем не менее возвращение супругов было целесообразным решением, позволявшим избежать нежелательного водворения в их доме оккупационных властей. Однако, оказавшись в Париже, Сюзанна по-прежнему испытывала тревогу. У нее не выходили из головы те ужасающие зверства, что творились по ту сторону Рейна. Презрев всякую человечность, немцы сделали жизнь тысяч евреев невыносимой. Неужели теперь они намерены навязать свои чудовищные законы Франции? Сюзанне хватало здравомыслия, чтобы не доверять этому противнику, каким бы цивилизованным он ни выглядел.
Вскоре произошли события, подтвердившие ее опасения. Первым из них стало неожиданное появление потрясенной горничной из особняка Штернов, которая пришла рассказать, что немцы только что завладели домом на авеню Монтень. Ценнейшая мебель, коллекции редких книг и старинных картин были погружены на грузовики и вывезены в неизвестном направлении. За несколько часов дом матери Сюзанны был полностью разорен. От его великолепия осталась лишь оболочка, в которой хозяйничали оккупанты. Сюзанна поспешно отправила телеграмму Маргарите Штерн, уехавшей провести лето на Лазурном Берегу, чтобы та ни в коем случае не возвращалась в Париж. В ближайшие дни она собиралась объяснить ей причины этого запрета.
Несколько дней спустя, листая газеты, Сюзанна убедилась, что беда никогда не приходит одна. Статья в «Ле Матен» повергла ее в шок: в ней говорилось, что ее брат Морис, который вместе с семьей укрылся в Соединенных Штатах после прихода немцев, был лишен гражданства. Вместе с ним в списке было еще четырнадцать имен. Всех этих французов обвиняли в том, что они покинули страну «без официального распоряжения». Сюзанна ни на секунду не сомневалась, что это лишь предлог: Францию покинули все, кто мог, а из пятнадцати человек, подвергшихся этому унижению, девять были евреями, причем пять из них принадлежали к семье Ротшильд. Далее в статье говорилось, что все имущество упомянутых людей было конфисковано, а средства, полученные в результате его реализации, будут направлены в фонд национальной помощи. Сюзанна ворвалась в кабинет мужа с газетой в руках.
— Вы потеряли всякий стыд! Как вы могли допустить подобный произвол! — закричала она, тыча скомканным газетным листом прямо под нос своему ошеломленному мужу.
— Успокойтесь, — сказал Бертран. Он встал и закрыл дверь, чтобы крики Сюзанны не разносились по всему дому.
Вернувшись на свое место, граф д’Арамон внимательно изучил статью, на которую указывала пальцем его жена. Дочитав ее, он помолчал, задумчиво поглаживая подбородок большим и указательным пальцами, а затем, прочистив горло, произнес бесстрастным тоном,
