все мои одноклассники, весной 1951 года я разослал свои документы в разные американские университеты, запросив стипендию на дальнейшее обучение. К июню пришли ответы: меня были готовы принять Гарвардский и Колумбийский университеты, а также Калифорнийский университет в Беркли и колледж Помона, тоже в Калифорнии. Первые три университета предоставили мне стипендии, покрывающие стоимость обучения, но только Помона-колледж предложил мне оплачивать, помимо этого, еще и общежитие и питание. Так что, как ни заманчиво выглядели перспективы обучения в престижных университетах «Лиги плюща», денег у меня не было, и это определило мое решение – я должен был переехать в университетский городок Клермонт и стать студентом Помоны.
Забегая вперед, замечу, что в моей жизни я еще много раз пользовался различными стипендиями и грантами. После окончания средней школы и колледжа я получал средства на обучение в университетах Лондона и Парижа и, наконец, в блестящем Центре исторических исследований при Колумбийском университете в Нью-Йорке. За счет этих средств мне удалось полностью осуществить все мои надежды на получение хорошего образования, несмотря на отсутствие финансовой поддержки со стороны семьи – она была тогда просто невозможна. Поэтому я до сих пор очень ценю и уважаю всевозможные государственные и частные филантропические фонды и программы, направленные на помощь талантливой молодежи.
Но все это было потом, а пока что истекала моя годовая американская виза, выданная для целей образования при содействии «Америкэн филд сервис», и мне пришлось в августе 1951 года покинуть Соединенные Штаты, чтобы вновь вернуться в страну уже через месяц, в начале следующего учебного года. Перед отъездом AFS организовала мне и другим участникам обменной программы прекрасный автобусный тур по США. С этим туром мы проехали всю Америку с запада на восток, сделав остановки в нескольких крупных городах: калифорнийском Лос-Анджелесе, где нам показывали голливудские киностудии, крупном городе Среднего Запада Сент-Луисе в штате Миссури, а также в Вашингтоне и Нью-Йорке, расположенных на Восточном побережье.
В Вашингтоне нас принимал сенатор Фулбрайт, тогдашний председатель комитета по международным делам американского конгресса. Мне запомнился также прием для нашей группы в предместье американской столицы, в доме у Роберта Кеннеди, работавшего тогда в министерстве юстиции США. Мы с удовольствием поплавали в его бассейне. Интересно, что из 50 участников тура 48 были немцами. Кроме них и меня, в поездке был еще только один финн.
После завершения тура мне выдали билет на пароход для возвращения в Грецию. Пароход назывался «Королева Фредерика», и я плыл на нем, как и большинство тогдашних пассажиров, в третьем классе. Вместе со мной возвращались в Европу и другие участники программы. Здесь я опять оказался в окружении немцев. В пути мы разговаривали, обменивались впечатлениями, личными планами. Удивительно, что в Америку я плыл с молодыми израильтянами, а обратно со сверстниками из Германии. Мы все были дети войны, но смотрели не назад, а вперед, в мирное будущее.
На пароходе было много и американских греков, ехавших навестить родственников или по делам, а также невезучих греческих иммигрантов, депортированных американскими властями. После Второй мировой войны, когда греческая экономика лежала в руинах и греки в массовом порядке покидали страну, они не могли свободно въезжать в Америку из-за ограничительного иммиграционного законодательства, действовавшего в США еще с 1924 года. Например, в 1946–1947 годах годовая амерканская квота для Греции составляла всего 307 человек[60]. В 1952 году в США был принят закон об иммиграции и гражданстве, широко известный как Закон Маккарэна-Уолтера, который аннулировал некоторые, в первую очередь расовые, барьеры на пути иммиграции в США, но сохранил крайне низкие иммиграционные квоты для африканцев, азиатов и выходцев из Восточной и Южной Европы, в том числе для греков.
В соответствии с этим законом, легализоваться в США имела возможность только очень небольшая часть греков-иммигрантов, преимущественно уже проживавших к тому времени в США. Поэтому греки, попадавшие в Америку на кораблях, в большинстве случаев оказывались в тяжелейшей ситуации как нелегалы. Они пытались продлевать краткосрочные визы, прятаться от американской иммиграционной службы, жениться на греко-американках и т. д., однако все равно их отлавливали и в массовом порядке высылали обратно в Грецию. Гуляя по палубе «Королевы Фредерики», я познакомился с одним таким депортированным. Он пребывал в глубокой депрессии, не желая возвращаться в Грецию. За ночь до нашего прибытия в порт Пирея он покончил самоубийством, выбросившись за борт. Это трудно забыть.
В Греции я пробыл недолго – ровно столько времени, сколько нужно было для того, чтобы повидаться с семьей и оформить следующую американскую учебную визу. Затем я сел на очередной сухогруз, и с этого момента началась моя – уже взрослая – одиссея в Америке.
2. Дальнейшее обучение. Колледж Помона
Колледж Помона, куда я прибыл для прохождения первого этапа университетского образования – четырехлетнего бакалавриата по международным отношениям, – являлся частью так называемой Ассоциации колледжей Клермонта (CC)[61], куда также входил консорциум Клермонтского университета. Эта ассоциация была организована по типу традиционных английских университетов вроде Оксфорда и Кембриджа, являющихся, по сути, объединениями нескольких отдельных колледжей и школ. В СС входили учебные заведения, специализировавшиеся на изучении отдельных гуманитарных предметов и проблем.
Став студентом Помоны, я без проволочек взялся за учебу. За четыре года обучения я освоил большое количество разных предлагавшихся курсов, в том числе курсы по всемирной истории – европейской, русской, американской и дальневосточной, – истории философии и социальной мысли, международным отношениям, политологии, социологии и экономике. Кроме того, поскольку в колледже Помона работал прекрасный профессор-эллинист Г.-Дж. Кэрролл, я продолжил занятия по классической греческой литературе.
Профессор Кэрролл сыграл в моем образовании очень важную роль, и я вспоминаю о нем с огромной благодарностью и даже благоговением, потому что он не только формально обучал меня и нескольких других греческих студентов литературе нашей страны, но и уделял нам при этом очень много личного времени и внимания. Этот замечательный ученый значительно расширил мое понимание классической греческой литературы и греческой литературы вообще. Он организовывал неформальные кофейные посиделки, где обсуждал со мной и моими товарищами новости новогреческой литературы. Современных греческих писателей мы тогда почти не знали, потому что в средней школе их не проходили.
Профессор также познакомил нас с западными писателями и историками – Байроном, Тойнби и др., – которые объясняли нам, как и другим читателям, греческую культуру и ее роль в европейской цивилизации, что тоже было нам в новинку и будило в нас интерес к нашей национальной традиции, нашим собственным корням и побуждало серьезно относиться к этому, а не игнорировать. Профессор Кэрролл и его жена часто приглашали меня домой и вообще заботились обо мне как о
