Спустившись на гальку пляжа, резко повернул направо, прыгая по камням берега. Так они прошли еще метров двести.
Ди сосредоточилась на том, чтобы не свернуть себе шею в темноте и не свалиться с неустойчивого камня.
— Стоп. А вот теперь — откройся и ищи. Как тогда, у двери. Возьми след. Да не сопи ты носом, я не прошу нюхать. Чувствуй.
Это было трудно. У запыхавшийся от скачки по камням Ди плохо получалось переключиться. Пыталась. Раз за разом. Ничего.
— Есть?
Покачала головой, закусив губу.
— Нет.
— Ты браслет не снимала?
— «Если твой куратор выдал тебе артефакт, снять его имеет право только куратор» — я отлично помню инструкции.
— Это я в тебя хорошо их вбил. Ты какой рукой дверь в номер открывала?
— Правой. Все двери этого мира делаются для правшей.
Он задумчиво посмотрел на протянутую ему руку с поблескивавшим в лунном свете браслетом.
— Попробуй притронуться к камню.
Она присела на корточки, осторожно приложив ладонь к еще теплым камням.
И тут же покачнулась, сносимая потоком внезапно нахлынувших чувств.
Страх. Ужас. Беспомощность. Боль. Люди, их было много, они страдали, и бурный поток нахлынувших на Ди эмоций накрывал ее с головой, словно огромной волной.
Следивший за ней внимательно Павел быстро подхватил девушку, придерживая за плечи.
— Плохо. Очень плохо. Особенно плохо то, что такой громкий след ты взяла лишь с артефактом. Так быть не должно, надо думать: отчего ты такая тупица.
— Мне… мне очень плохо. Я, кажется…
И мир вокруг Ди вдруг погас, схлопнувшись темными створками глубокого обморока.
24. Новый нюх
Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не вполне уверен.
(А.Энштейн)
21 мая, вечер. Гурзуф
За свою бесконечно долгую жизнь бессмертной и великой Ди тысячи раз приходила в себя. Раненная, изломанная, почти убитая, растерзанная и раздавленная. И каждый раз был особенным. Сознание словно поворачивало стеклышки в калейдоскопе.
Сегодня это был нырок в бездну, откуда ее выволакивала чья-то рука. Сильная, уверенная — мужская. Молча. Больно. За горло — наверх, жить.
Она села, рывком, хватая ртом воздух, ощущая пересохшие до трещин губы, хватая руками гладкие простыни под собой.
— Тихо, тихо. Еще головой об потолок побейся, глупая. Выпей вот и ляг. Расслабься, сейчас приведу тебя в норму.
Секунды спустя, судорожно выпив горькую жидкость из стакана, едва не расколовшегося о ее судорожно клацающие зубы, Ди поняла, что лежит на кровати в номере Паши. Совершенно обнаженная. На теле медленно гасли сияющие зеленоватым светом руны, дорожками тянувшиеся от пальцев ног к животу. Пересекаясь в районе солнечного сплетения и выше, на плечи, они снова спускаясь к запястьям. Это произведение светилось в сумерках комнаты завораживающе — красиво.
На совершенно голой Ди.
Прекрасно. Просто прекрасно.
Она снова резко села, пытаясь прикрыться краем простыни, и наткнулась на изумленный взгляд Павла.
— Ого. Я читал, что после снятия «проклятия Минервы» жрицы богини часто умирали. Тебе это, конечно, не грозит, но гормональная перестройка в организме авеморфа — настоящая буря. Куда тебя несет? Ушла бы в Москву и отлежалась.
Ворча и негодуя, Павел рылся в рюкзаке рядом с кроватью. Подумав, достал оттуда длинную футболку, ухмыльнулся, достал мужские шорты. Покачал головой — вернул их не место.
— Держи. Ты с перепугу обернулась на берегу, пришлось целый ритуал проводить по возвращению неблагоразумной девицы, по недоразумению считающей себя боевым магом-морфом, от края жизни.
— Угу. Я не такая. Это другое.
— Вещи твои остались там. На те твои вещи, что оставались в номере, я наложил ряд охранных заклинаний, когда мы уходили, и полчаса еще придется подождать. Как-то мокро получилось, уж прости.
— Спасибо. Мокрое охранное заклинание Канина — звучит многообещающе.
Ди быстро накинула спасительную футболку, краем глаза успев заметить неодобрительно поджавшего губы Павла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Для надежности завернулась в простыню. Показала язык. А что? Когда у девушки нет аргументов, можно развеять обстановку и так.
— Ну хорошо. Уговорила. Дин, уже через десять минут твои вещи будут готовы, а еще через десять мы должны спуститься в ресторан. Ты не успеешь привести себя в порядок. И даже не спорь.
— Не спорю. Даже. Можно, я тут полежу?
— Тебе цензурно ответить? Тогда промолчу. Ты инквизитор, Дин. И твои эти все половые пляски никого не интересуют. Корвуса я отправил отметить начало следа в Артеке. Он будет через двадцать минут и знать о том, что с тобой происходит, ему категорически не стоит.
— Что мне делать?
Канин вздохнул, посмотрел на нее, как на младенца, который вдруг подал голос и пытается качать свои права на выбор марки памперсов.
— Проще всего закрыть глаза. И можно, я не буду вокруг тебя плясать — обездвиживать, память стирать, успокоительные зелья вливать?
— А чем ты меня расписал, кстати?
— Все расскажу потом, если будет желание. А сейчас закрой глаза и расслабься. И нечего так пошло ухмыляться. Девственницам такие похабные рожицы по статусу не положены.
Послушно закрыла. Павел взял ее за руку, потянул с кровати, она послушно встала, оставшись в одной футболке длиной чуть ниже линии бедра. Едва успела порадоваться спасительной длине, как лишилась последней защиты. Она просто растаяла. Ди мужественно зажмурилась.
— Застенчивый оборотень, прости, Господи, — это нечто. Достойное занесения в летопись необъяснимых чудес от бессмертных, — проворчал Канин.
— Я птица.
— Ты мультиморф. Даже не пытающийся освоить собственные таланты и способности. Нет, я согласен: семь веков проторчать в образе совы в храме этой надменной пустышки — Минервы, такое всякого заставит отстать в развитии. Но о чем ты думала дальше, мудрая ты наша? Целомудренно хранила все резервы?
Тем временем с Ди происходили странные вещи: кожа сначала болезненно горела, потом стала мокрой вместе с волосами, затем подул теплый ветер, мгновенно ее высушив. Очень хотелось открыть хоть один глаз, одним только краешком глянуть на происходящее, но Павел бы сразу ее раскусил, а его праведного гнева боялись даже демоны.
— Пошляк, ты, Павел, — она пожала плечами.
— Ведун я. Мужчина, достигший высот в таком исконно женском ремесле, не может не быть циником. Гинекологи тоже такие. Ты не ответила.
Он стоял рядом практически вплотную. Мужчина, крепкий, зрелый, горячий. Рядом с ней, обнаженной. Но неизбежного, казалось бы, флера мужественности от него совершенно не исходило. Ощущения — как от теплой стены. Забавно.
— Паш, ну это… как по реке плыть. Бесконечной. Пока плывешь — берегов не замечаешь: знай, греби, выплывай. А как к берегу прибило — тут она и жизнь. Обживайся, строй свой дом, учись правилам и законам. Куй судьбу, пока горячо.
— А сейчас тебя, значит, прибило?
Ди вдруг ощутила кожей ткань. Словно ее одевали, но сразу и со всех сторон, как новогоднюю елку наряжают детишки. В нечто мягкое, легкое, очень уютное.
Она очень далека была сейчас от прежней Венанди. Бесконечно далека.
Похоже, ее действительно «прибило к берегу». Непривычное состояние. Тревожное и приятное одновременно.
— Паш, а сам ты как ощущаешь вечность? Ты же тоже из Древних.
У высших азеркинов возраст считается не годами, а событиями и историей. В этом Канин был много старше Ди. Взрослый, мудрый, зрелый. Но в ответ он вдруг рассмеялся как мальчишка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ощущаю? Как прорву работы впереди. А если серьезно, Дин: ты очень точно описала нашу жизнь. Бешено несущаяся река, в русле которой не остается времени на то, чтобы жить. Все так. Открывай глаза.
Открыла. В зеркале у стены отражалась стройная девушка с неправдоподобно белой копной волос, темными глазами, золотистой кожей. Яркая, юная. Ей очень шел бежевый брючный костюм из тонкого льна, безупречно сидевший на становящейся все более женственной фигуре.
