и бежим, пригнувшись так низко к сточной воде, что с трудом можно вдохнуть.
Оказавшись в трубе, я вспоминаю, что говорила Сэм, когда мы были в туннелях последний раз – не дай Бог здесь заблудиться. Но выбора нет, мы должны вернуться в библиотеку.
Я слышу за спиной хриплое дыхание Малакая.
– Плодожор, – зову я, и перед моим лицом появляется крошечный дрон.
– Да, дружок?
– Можешь осветить нам путь?
– Нет проблем!
Яркий свет освещает туннель, конца которому не видно, он ведет в бесконечность.
– Лука, – кряхтит Малакай.
– Просто иди, – отвечаю я, стараясь не обращать внимания на удушающие ощущения в легких.
– Лука, – повторяет Малакай, и я чувствую, как он тянет меня за руку, ноги его подкашиваются. Он восстанавливает равновесие, и я продолжаю вести его вперед.
– Малакай, нет времени, – отвечаю я, борясь с нарастающей во мне паникой. Я уже понял, что мы слишком далеко от библиотеки, я не знаю туда дорогу, и у нас всего несколько минут, пока Хэппи не…
– Лука, остановись! – кричит Малакай. Отчаяние в его голосе поражает меня, словно удар кулаком.
– В чем дело? – спрашиваю я, остановившись и тяжело дыша.
– Это случится совсем скоро. Ты должен сделать это сейчас.
Я смотрю на симпатичное лицо этого парня, на самом деле такое красивое, что когда-то, еще до апокалипсиса, таких, как он, называли Безупречными – настолько идеальный Убогий, что его зачастую принимали за Совершенного. В его глазах я вижу, что свет теперь занимает три четверти вокруг радужной оболочки.
– Они загружают код, который превратит меня в Носителя, Лука. Они могут добраться до меня, пока у меня есть эти глаза.
– Игби в убежище, он придумает, как это остановить. Там есть и хирург, если на то пошло.
Малакай качает головой:
– Это надо сделать сейчас.
Я смотрю в его роботизированные глаза. Они так сильно меняют лицо моего друга. Он по-прежнему красив, но уже не совсем Малакай.
– Не думаю, что смогу, Малакай. Я не могу…
– Прошу тебя, Лука, – настаивает он, понижая голос.
До меня доходит смысл того, о чем он меня просит, и я чувствую, как ужас крадется по моей спине.
– Не знаю, смогу ли, – отвечаю я.
Малакай кивает.
– Тогда убей меня, Лука, пожалуйста, потому что я не могу стать одним из них, – он указывает в сторону Арки. – Я видел, что становится с теми, у кого есть эти глаза, я видел агонию живущих внутри Носителей, и я не позволю этому случиться со мной.
Какое-то мгновение я пытаюсь найти другое решение, усердно напрягая ум, но знаю, что другого выхода нет.
Я смотрю на Плодожора, чей свет тускнеет до едва заметного оранжевого свечения. Снова смотрю на Малакая.
– Ложись, – велю я ему, пытаясь взять себя в руки.
Малакай кивает, выражение облегчения на его лице смешивается с абсолютным ужасом, пока он ложится в неглубокую грязную воду, механическими глазами уставившись в металлический потолок трубы.
Я протягиваю трясущуюся руку к его лицу и замечаю, что еще один сегмент охвачен светом.
– Постой, – шепчет Малакай. Слезы струятся по его щекам, пока он осматривает грязные стены. – Вот бы увидеть небо напоследок… Ладно, давай.
Я делаю вдох, и сомнений больше нет.
Я просовываю указательный палец в глазницу его левого глаза, и разум мой не выдерживает.
Малакай начинает кричать, когда я надавливаю сильнее. От мучительных и нечеловеческих воплей, которые испускает мой друг, у меня кружится голова. Я начинаю чувствовать слабость и тошноту, но продолжаю начатое и, обхватив большим пальцем кибернетическое глазное яблоко, тяну его на себя.
Малакай издает приглушенный крик, стуча кулаками по стенам с обеих сторон так, что труба содрогается.
Я тяну искусственный глаз, но он не выходит.
Подавляя позыв тошноты, я тяну сильнее, крик Малахая переходит в леденящий кровь вопль. Стиснув зубы, я тяжело дышу от отвращения. Наконец, раздается щелчок, и дело сделано.
Малакай замолкает, а меня выворачивает наизнанку в грязную воду. Слезы текут по щекам, зрение затуманивается, я изо всех сил стараюсь не потерять сознание.
Я возвращаюсь к своему другу. Смотрю, вздымается ли его грудь. Он не дышит.
– Нет, нет, Малакай! Не смей умирать!
Я подползаю к нему и начинаю делать массаж сердца.
– Дружок, он не умер, – говорит Плодожор, паря возле моего левого уха.
– Но его сердце… – начинаю я и вспоминаю, что говорил Игби.
«У них уже забрали глаза. Им заменили легкие и сердце».
У Малакая теперь САПК и АЛМ: нет ни легких, ни сердца. Я прижимаю недавно зажившее ухо к его груди и слышу механический гул.
Он еще жив.
Меня отвлекает шум, тихое механическое жужжание, и я понимаю, что оно раздается у меня в руке.
Я опускаю взгляд. Глаз Малакая шевелится, зрачок сужается. Я вижу, что загорелся предпоследний свет вокруг радужной оболочки – время почти истекло. Зрачок начинает вращаться и, наконец, смотрит прямо на меня.
Не задумываясь, я разбиваю залитый кровью глаз о пол, труба сотрясается от удара.
Я подбираюсь обратно к Малакаю. Другой глаз продолжает загружаться, и времени колебаться у меня нет. Теперь, когда он без сознания, будет легче.
Загорается последний сегмент, и буквально через несколько секунд после того, как я выдергиваю глаз из глазницы Малакая, раздается быстрый звуковой сигнал. Я собираюсь уничтожить и этот глаз, как вдруг меня что-то останавливает. Я вспоминаю тот глаз, с помощью которого Игби проникает в разум Хэппи, и сую вырванный глаз глубоко в карман.
Я осматриваю представшее передо мной зрелище: мой друг лежит в сточной воде, лицо его залито кровью, а вместо глаз – синяки и кровоподтеки. И я – руки в крови, истощенный физически и морально.
Плодожор плавно парит вокруг нас. Движения дрона медлительны, словно его тоже мутит.
Я натягиваю футболку со лба Малакая чуть ниже, чтобы прикрыть его раны. Теперь, когда у него нет глаз, паноптическая камера – это единственный способ, которым Хэппи может нас отследить, за исключением Москитов, но о них позаботится Плодожор.
«Что теперь?» – думаю я, садясь на корточки и надевая обратно бронежилет, но времени для тщательного планирования нет, поскольку вдалеке снова слышны голоса солдат, эхом разносясь по трубопроводу достаточно громко, чтобы адреналин снова наполнил мое тело.
– Они близко, дружок, надо идти! – говорит Плодожор, жужжа взад-вперед.
– Знаю, – ворчу я, переступая через Малакая, и обнимая его грудь руками, пытаюсь затащить его глубже в трубопровод.
Плодожор подлетает, хватает Малакая за волосы и пытается помочь мне тащить его, но это бесполезно. Нам не обогнать солдат Хэппи.
Но тут Малакай начинает шевелиться.
– Малакай, – шепчу я, присаживаясь рядом с ним, – сможешь идти?
– Я не стал одним из них? – спрашивает он хриплым и полным боли голосом.
– Нет, – отвечаю я, – ты – это все еще ты.
– Я ослеп, – говорит он, и в его голосе нет ни радости, ни недовольства.
– Больно? – спрашиваю я.
– Дурацкий вопрос, блин, – рявкает Малакай. – Чертовски больно, но, думаю, у меня шок, потому что боль терпимая.
– Можешь встать? Совершенные приближаются, нам надо доставить тебя к доктору.
Малакай кивает и неуверенно поднимается на ноги. Я с тревогой наблюдаю, как из его правой глазницы вытекает немалое количество крови, впитываясь в футболку.
Я обнимаю его за плечи, велю Плодожору снова осветить нам путь, и мы ковыляем по канализационной трубе, казалось бы, целую вечность, пока, наконец, не доходим до ее пересечения с более крупными туннелями ливневых вод, где можно стоять в полный рост.
– Плодожор, – зову я, и дрон поворачивается,
