Пленные с облегчением вздохнули и переглянулись: свой летчик не успел бы запустить моторы…
Но в тот раз Девятаеву все-таки повезло.
Все в бригаде, кроме него, впервые близко видели, как прожорливый люк самолета заглатывает тяжелые бомбы. От удивления замерли, забыв о работе.
— Вон! Вон отсюда! — замахали руками техники.
Чтобы охранник ни о чем не догадался, Соколов, глядя на него невинными глазами, затараторил:
— Герр вахман, нам тут, как видите, делать нечего. Герр мастер распорядился расчистить капониры, которые завалены снегом и в которых нет самолетов. Вон там, на краю, — он показал на кромку у моря. Там, за капонирами, была свалка разбитых «юнкерсов» и «хейнкелей».
Такую «инициативу» Курносый действительно высказывал близорукому старичку-прорабу с болтающейся на ремне кобурой парабеллума. Мастер был прямо-таки польщен: «Верно, когда не успею дать задание, сами находи́те работу. Вы, Вольдемар, молодец: умеете стараться».
Береговую кромку сегодняшний вахман недолюбливал. Справедливо ли: пленные будут работать в капонире, где ветер не полощет, а он, эсэсовец, в тоненькой шинели, охраняя их, должен стынуть возле рулежной дорожки на пронзительном ветру.
Но и тут охранника с винтовкой «выручил» Соколов:
— Герр вахман, вам нужно согреться. Разрешите развести костер. Вон там, на свалке, есть разные рейки, щепки. Мы вчера приносили для вахмана, который был у нас.
Заслышав о дровишках и предвкушая жаркое тепло костра, вахман даже улыбнулся:
— Гут, гут.
— Надо побольше дров набрать. Разрешите, я возьму одного арестанта. — И, получив кивок одобрения, крикнул Девятаеву: — Эй, ты, доходяга, айда со мной!
На самолетной свалке их функции резко изменились. Соколов набирал две охапки щепы и реек, а Девятаев «обживал», проигрывая запуск моторов, кабину «хейнкеля».
— Да, Володя, я готов, — сказал Михаил на обратном пути. — Теперь все дело за погодой.
— Вот ее-то я изменить не могу, — невесело ответил Соколов. — Власти у меня такой нет.
Довольный вахман, предвкушая тепло, отметил Володю «наградой» — бросил ему сигарету.
…Когда же это было? Так это же сегодня!
Нет, наверное, вчера. Сейчас заполночь. Измотанные за день снеговой работой, соседи ворочаются на своих лежанках, похрапывают, кто-то про что-то скороговоркой бормочет во сне, кто-то тихо стонет. Наверное, к перемене погоды.
Погода…
Прислушался, приподняв голову и приставив ладони к ушам.
Да, за стеной не куролесила до печенок надоевшая вьюга, ветер перестал ныть и скулить.
Вот, значит, почему снаряжали бомбами «юнкерс», вот почему расчехляли «хейнкель»…
У нас бы дома, на аэродроме, летчики сказали синоптикам:
— Спасибо вам, боги погоды. А то, поди, фрицы нас заждались.
За стеной барака все отчетливее откладывалась тишина.
Знают ли о ней его друзья?
Девятаев, не шевелясь, ждал надежного утра.
ПОСЛЕ СИРЕНЫ
Сирену на подъем он ожидал одетым в арестантскую робу — надо скорее скрыться в клокочущей, бегущей толпе, увильнуть от встречи с карателями и надзирателями. И нырнул в середину людского потока. Он вынес его к умывальнику.
И здесь в окошко увидел…
Увидел на небе заветную звездочку. Небо, чистое небо!..
Небрежно заправил постель: «Сегодня здесь не ночевать!» — и выскочил из барака — в темноту и мороз. Поспешил к Кривоногову. Тот почти опешил:
— Ты что? Очумел? А если хватятся?
— Молчи! Сегодня!.. Дай закурить.
Едва они затянулись сигаретами за углом барака, как торопливо подошел Костя-морячок.
— А, скрываешься… Тебя в бараке ждут.
Корж сразу угрожающе напрягся:
— Только попробуйте! — Сверкнула вынутая из кармана железка. — Вон отсюда! Ты его не видел. Понял?
— Тогда мне влетит.
— Вот и хорошо.
— Если пикнешь, — еще раз пригрозил Иван, — следующий раз уже не влетит. Сами тебя башкой в уборную!..
Михаил затесался в толпе, пробираясь к бараку Соколова.
— В чем дело? — Курносый удивленно вскинул голову.
— Володька, сегодня!
Минуты через три схватил за рукав Володю Немченко:
— В бригаду только своих! Летим!
— Понял.
Почти случайно увидел Кутергина. Только одно слово:
— Сегодня!
Над аппельплацем громкая команда:
— Штильгештанген!
И только что беспорядочная толпа замерла в четких рядах, как вышел комендант, высокий, толстоносый. Принял рапорт: за сутки никаких происшествий не произошло.
«А какой рапорт будет завтра? — подумал Девятаев. — Как облезет твое комендантское величество, как ты померкнешь и скукожишься?»
И, словно притянутый этими тайными мыслями, обходя строй, комендант задержался напротив Девятаева. Может, его привлек «разукрашенный» вид пленного: лицо в синяках, губы расквашены, скулы перекошены.
Комендант еще раз, ухмыльнувшись, взглянул на пленного, будто хотел запомнить «красавца», ткнул дубинкой в его подбородок и зашагал по асфальту.
Наконец, скомандовали разойтись по рабочим бригадам. Люди кинулись разыскивать своих.
Правда, тут не обязательно было вставать в пятерку или десятку, где был только вчера или уже долгое время. За каких-то десять-пятнадцать минут команды формировались бессистемно, лишь бы набралось нужное число людей.
И не было постоянного, «узаконенного» места для сбора каждой бригады, как при построении на утреннюю комендантскую проверку, где при команде «Штильгештанген!» каждый пленный замирал на месте. Теперь же все перепуталось в беготне и толкотне.
Так было и в другие дни, когда в бригаду Соколова или Немченко суетливо затесывались «чужаки».
Но сегодня-то нужна только своя, сколоченная группа, в которой все знали свои обязанности. И идти надо на аэродром.
Только на аэродром.
Через несколько минут рядом были Девятаев, Кривоногов, Соколов, Немченко, Кутергин. В десятку уже успели войти какие-то неизвестные, один иностранец.
А где свои, почему их нет? Вот-вот нужно будет трогаться. В затихающей суматохе Соколов и Немченко кого-то вытолкали из своей группы, вырвали из «соседних бригад Сердюкова, Емеца, Адамова, Урбановича, Олейника.
Шагнули к воротам. У них уже стоял наготове знакомый вахман-эсэсовец. Кто-то говорил, что он сын какого-то богатея, который денежным мешком откупил своего отпрыска с восточного фронта, где в немцев стреляют и убивают. Здесь же он в полной безопасности и убивать может только сам. Против измотанных пленных у него была винтовка, и он не жалел ее приклада для подгона «ленивых» русских.
