После лагерных ворот — дорога к аэродрому. Тут снова ворота, снова проверка. Больше других здесь беспокоился Кривоногов. В бригаде было заведено так, что кто-то в ней нес охапку сухих дровишек, хвороста или щепочек — для костра охраннику. На этот раз среди хворостинок Иван проносил железный прут.
Обошлось. Корж повеселел.
Подслеповатый старичок-мастер подозвал Соколова и Немченко, стал пояснять по-немецки, что делать бригаде. Махнув рукой, показал направление.
Десятка подошла к бомбовым воронкам. В предрассветных сумерках черными кругами они зияли на снегу, на рулежных дорожках. Воронки были свежими. Значит, на аэродром налетали сегодняшней ночью. Почему же Михаил в дремотном сне не слышал частобоя зениток? Или они не стреляли?
Дул порывистый промозглый морской ветер. Вахман время от времени, согревая ноги, приплясывал.
Свежих воронок было много. И, прикинув, что дел тут хватит, пожалуй, до полудня, герр ефрейтор приказал развести костер. Вахман присел на корточки, прислонив винтовку к плечу. Грел руки над огнем и следил за пленниками.
Они следили за ним. Четверо — особенно пристально.
Близился обед — самое надежное время: как только прозвучит гудок, техники, мотористы, сложив инструменты, уйдут со стоянок, к столовой, к ангарам. Однажды Девятаев видел, как какой-то ефрейтор, забивая гвоздь, услышал сигнал на обед и в ту же секунду отложил молоток, не сделав по шляпке двух или трех ударов. Он забил гвоздь после.
Воронки забрасывали кое-как, чтоб дня через два-три в них застревали самолеты.
В эту же глубокую от крупной бомбы воронку спрыгнул Михаил, мигнув Соколову. Стал утаптывать землю, Курносый понял, спустился к Михаилу.
— Начинай!
Это означало, что бригада должна перейти к другому месту, ближе к «своему» самолету и там разделаться с вахманом.
Но всегда энергичный и находчивый Соколов неуверенно промямлил:
— Может, завтра?.. Ведь…
— Не каркать! Не хотите, сам убью немца и один улечу! А вам — крышка.
В воронку, почувствовав неладное, соскользнул Немченко и тоже стал топтать землю. Он был осторожен: хотя немец с винтовкой и грелся у костра, глаз у часового был наметанный.
— Пора! — шепнул решительно Девятаев.
— Пойдем к берегу, к последнему капониру, — нагнулся Соколов. — Вахмана там… Веди, Володька.
У Соколова и Немченко права были равные — оба стояли во главе пятерок, оба числились помощниками капо.
Воронку на рулежной дорожке забросали последними комьями.
— Теперь, герр ефрейтор, сюда придут бетонщики, а нам мастер велел перейти туда, — Немченко махнул рукой к морю.
Распоряжения мастера часовой, разумеется, не знал. Да это и не входило в его функцию. Его дело — стеречь русских, а когда захочется, огреть прикладом винтовки или дать пинка сапогом.
Немченко повел бригаду вдоль опустевших самолетных стоянок — машины были в полете. Вахман шагал сзади, не подгонял, не понукал — встречный ветер колол лицо. Девятаев приметил капонир, заваленный снегом. Значит, уже давненько «юнкерс», стоявший здесь, домой не вернулся.
Еще капонир. В нем «юнкерс». Левый мотор работает на средних оборотах. Правый медленно прокручивает винт. Сейчас и он заработает. Дверца в кабину открыта. В кабине человек без шлемофона. Второй подставляет стремянку к плоскости.
Так это же техники!..
Ну, здесь с ними расправиться легче. Капонир и гул мотора заглушат все…
— Берем этого, — торопливо изменил Девятаев прежний план. — Иван, кабину тебе. Мы с Володькой — на крыло. Кутергин, тебе — вахман.
И только приготовились, как Михаил резко:
— Отставить! Крыло испорчено.
В последний миг он заметил, что с правой плоскости снят элерон.
Без него не улететь…
Все без команды застыли как вкопанные.
Сердца словно замерли, рты жадно, как рыба на суше, но хватали тугой морозный воздух. На лбу у Девятаева потекли росинки пота.
Что теперь будет?
— Где ваша работа? — закричал раскрасневшийся вахман. — Ближе не подходить!
Он почувствовал неладное: русские остановились без его команды, почти вплотную глазеют на самолет. Огрел прикладом двоих или троих, стоявших сзади.
— Вон! Вон! — замахал ломиком техник с плоскости.
Вахман, озлобившись, изрыгал проклятия, размахивая прикладом. Соколов и Немченко пытались что-то объяснить, но ефрейтор, не слушая их, приказал всем бежать назад. Лишь запыхавшись, остановил бег.
— Скажи, расчистить капонир, — успел шепнуть Девятаев Соколову.
Вахман подозвал Соколова.
— Бегом гони свою паршивую команду к ангару!
Кто знал в десятке о побеге, понял: там, у ангара, эсэсовцы начнут допрос. Новички могут проговориться… Нет, к ангару нельзя.
— Расчищать капонир! — еще раз шепнул Девятаев.
— Герр ефрейтор, — Володя деловито посмотрел на вахмана, — мы же должны выполнить распоряжение мастера. Он приказал вычистить от снега капонир. И обед привезут туда. А этот одноглазый дорогу перепутал… Мы разве виноваты?..
Вахман помедлил. Оба помощника капо тремя чистыми, вопрошающими глазами смотрели на него.
— После обеда, герр ефрейтор, мастер сам проверит нашу работу, — для убедительности добавил Соколов.
Вахман еще раз посмотрел на Немченко.
Да, после бомбовой воронки он сказал про другое задание. Значит, все верно. Только этот одноглазый проглядел засыпанный капонир. Что ж, если распорядился мастер, приказ надо выполнить. А если на самолет вблизи смотрели эти изможденные русские, так пусть им будет еще страшнее перед могучей немецкой техникой.
И вахман «сдался».
Защитный капонир, куда не вернулся сбитый истребителями или зенитками бомбардировщик, был забит затвердевшим снегом, поверху затянут легкой леденистой корочкой. Бригада с поспешностью набросилась на ненужную работу. Пусть вахман считает, что сюда и впрямь приедет мастер и потому русские старательны.
Но в бригаде думали о другом: как заманить вахмана в капонир?
Пленные уже разметали снег, взялись за метлы.
В капонире было тихо, безветренно.
А вахман стоял на ветру, пританцовывал, чаще курил.
Что же предпринять?
Эта мысль сверлила голову и Девятаеву, и Соколову, и Кривоногову… Теперь только бы вахмана сюда…
Немченко, раскидывая снег, уже побывал на валу и видел, как на «хейнкеле» зачехляют моторы.
Значит, скоро обед и техники уйдут. Да и герр ефрейтор посматривает на часы.
Выход нашли. На днище капонира валялись щепки, расколотые доски, маслянистая бумага. Все это сложили в кучу. Только спичку — запылает веселый огонек.
